Но Хрулеев сомневался, что отдавать нож — хорошая идея. Можно было бы сейчас броситься на купчиху, приставить ей нож к горлу и потребовать у германцев отпустить Тотошку, а еще еды, оружие, и помощи в поисках дочери в обмен на жизнь купчихи, можно было бы даже отступить с ней к лесу и скрыться там. Достать пистолет из кобуры девушка не успеет, Хрулеев был уверен в этом.
— Брать меня в заложники не советую, — неожиданно заявила купчиха, как будто прочла мысли Хрулеева, — Мои парни меня ненавидят и с радостью пристрелят вместе с тобой, так что заложница из меня совсем никудышная. Да, мальчики?
Мужики не ответили, даже не кивнули, они просто продолжали целиться из калашей в голову Хрулееву. Момент был упущен, девушка взяла нож из рук Хрулеева и бросила его на землю к вещам, вываленным из мешка. Затем она дала Хрулееву уже третью пощечину, Тотошка вновь оглушительно залаяла и рванула вперед, безуспешно пытаясь порвать железную цепь.
— Руки подними, я сказала.
Купчиха быстро и профессионально обыскала Хрулеева. Бензиновую зажигалку с гравировкой, изображавшей Сокольничью башню Твердыни Вятичей, девушка сразу же сунула себе в карман и теперь вертела в руках тамагочи.
— Это что? Пейджер?
— Нет, тамагочи. Детская игрушка.
— Тетрис что ли?
— Типа того.
Тамагочи купчиха тоже сунула себе в карман, теперь в руках у нее был последний предмет, извлеченный из карманов Хрулеева — фотография.
— Это твоя семья?
— Да. Отдай.
Девушка неожиданно действительно вернула Хрулееву фотографию.
— Какой у тебя размер?
— Что? — не понял Хрулеев.
— Какой размер cапог?
— Сорок четвертый.
— Снимай. И куртку тоже.
Хрулеев подчинился, влажный пепел поля обжигал ноги без сапог ледяным холодом.
— Собаку мы возьмем себе, нам как раз нужны суки для вязки. Хорошая собака, злая.
Купчиха вынула из кобуры пистолет и сняла с предохранителя:
— Встань на колени, пожалуйста. Ты слишком высокий, неудобно.
— Не надо. Возьмите меня к себе, я могу быть полезен Герману.
— Не можешь. Герман сказал, что ты нам не нужен.
— Послушайте... — голос у Хрулеева дрогнул, нужно было собраться. Тотошка продолжала рваться с цепи и лаять, она уже совсем охрипла, и лай стал приглушенным и сиплым.
— Тото, фу, молчать, сидеть!
Собака действительно заткнулась и села.
— У вас же есть собаки, я могу следить за ними и воспитывать их. Могу сделать ваших собак такими же злыми и послушными как Тото.
— Может быть, — согласилась купчиха, — Но Герман сказал, что ты нам не нужен. На колени!
— Послушайте, я много знаю об оружии, я могу чинить автоматы, могу изготовить взрывчатку, могу снарядить патроны.
— Ты еще скажи, что можешь разминировать мины, — девушка хихикнула и махнула дулом пистолета в сторону мины, — Ну, предположим. Что это за мина? Тип? Серия?
— «Игнатий Гриневицкий», сокращенно — ИИГ-37, противопехотная, взрыватель отжимного действия,радиус поражения — до 30 метров. На вооружении в СССР с 1937 года, впервые применена в боевых условиях в советско-финской войне в 1939 году. Тип мин назван в честь революционера-бомбиста, убийцы Александра II. Серия конкретно этой — 812М. Могу разминировать за десять-пятнадцать минут прямо у вас на глазах, если хотите.
— Хм... А это? — девушка махнула пистолетом перед самым лицом Хрулеева.
— Это слишком просто. Пистолет Макарова, под патрон девять на восемнадцать миллиметров. Конкретно тот, из которого вы собираетесь меня убить, — версия производства ГДР, думаю, что не ошибусь, если скажу, что конца 50-х.
— Ладно. Болтаешь ты много, но умеешь ли ты пользоваться тем, о чем рассказываешь?
— Умею. Дайте ствол, я покажу. Из макарова попаду в пуговицу с тридцати метров.
— Что?! — возмутилась девушка, — «Дайте ствол»? То есть, иначе говоря, ты считаешь меня дурой? Это уже оскорбление, ни в какие ворота. Вставай на колени, живо.
— Стойте. Я могу рассказать вам, где находится лагерь ордынцев.
— Ты думаешь, мы не знаем где лагерь ордынцев? Совсем дурачок?
— Я могу рассказать вам, у ордынцев есть супероружие... Я был у них сегодня...
— Ты про филинов что ли? Мы знаем про филинов, спасибо.
— Блядь, да кончай его уже, — впервые произнес, вмешавшись в разговор, один из стоявших возле уазика с калашами германцев.
— Нет, подожди, — весело ответила купчиха, — Я хочу, чтобы он встал передо мной на колени, это вопрос принципа. И поскольку он не хочет этого делать, я для начала прострелю ему ступню.
Девушка прицелилась из пистолета Хрулееву в ногу.
— Я знаю где тайник Автогеновича, мэра Оредежа, — вдруг неожиданно даже для себя самого произнес Хрулеев, — Да, знаю. Я видел этот тайник — там тысячи банок пищевых рационов, куча оружия, патронов, лекарств.
— Ну и где же?
— Я отвечу на этот вопрос только лично Герману, и при условии, что он поможет мне найти мою дочь.
— Ничего не выйдет, мужик. Если твоя дочь жива, то я не могу пустить тебя к Герману. Мы не принимаем тех, у кого есть живые дети, ибо дети — зло. А с чужаками Герман никогда не разговаривает. Так что говори мне, где тайник Автогеновича, и можешь проваливать отсюда. Собаку и сапоги можешь забрать, если хочешь.
— Плевать на собаку и сапоги, мне нужна моя дочь. Герман может знать, где она?
Девушка хмыкнула:
— Герман все знает, тем более про детей. Мы изучаем детей еще с весны.
Хрулееву совсем не понравилось, как купчиха произнесла слово «изучаем».
В разговор вновь вмешался один из мужиков с калашами:
— Ты ебанулась что ли, глупая пизда? Кончай уже его быстрее. Если мы притащим этого чмыря на элеватор — Герман скормит нас Карающей Молотилке.
— Так тебя давно уже пора ей скормить, — ответила девушка, она провела рукой по длинной черной косе, а потом обратилась к Хрулееву:
— Ты уверен, что твоя дочь жива?
— Нет.
— Хорошо. Те, у кого есть живые дети, подлежат смерти. Понятно?
— Понятно.
— Поэтому будем считать, что твоя дочь пропала без вести. Это допускается. Ты служил в армии?
— Да.
— Где?
— Тындинский район, Амурская область. С семьдесят четвертого по семьдесят шестой. Железнодорожные войска.
— Кем ты работал до того как все началось?
Хрулеев напрягся:
— У меня был свой оружейный магазин в Семи Холмах, в столице.
— Врешь. Впрочем, плевать. Ты готов поклясться соблюдать все наши правила и во всем повиноваться Герману?
— А я могу сначала спросить?
— Спрашивай. Только учти, что мы не поможем тебе с поиском дочери и не расскажем тебе ничего про наши правила, пока ты не присоединишься к нам. Мы вообще не общаемся с чужаками, и никогда им не помогаем.
— Я про другое. Ордынцы сказали мне, что Герман может сделать со мной что-то страшное, что-то, что хуже смерти...
Девушка пожала плечами:
— Для начала, больше никогда не вспоминай об ордынцах, забудь вообще, что ты с ними знаком. Мы в состоянии войны с ордынцами, если будешь болтать про них на элеваторе — тебя сочтут шпионом и скормят Карающей Молотилке. И это все, что я готова рассказать чужаку. Ты готов дать клятву верности Герману, или мне тебя убить? Рассказам чужака про тайник Автогеновича Герман все равно не поверит, так что тебе придется стать одним из нас, если ты хочешь беседовать с Германом.
— Я готов.
— Хорошо. Просто поклянись соблюдать все наши правила и всегда слушаться Германа, расплата за нарушение клятвы — смерть. Форма клятвы свободная, приступай.
— Клянусь соблюдать все правила и во всем слушаться Германа. И да постигнет меня смерть, если я нарушу свою клятву.
Мужики с калашами вдруг заржали, в их ржании Хрулееву почудилось нечто очень жуткое и нехорошее. Потом германец в шлеме Дарта Вейдера произнес:
— Ой, дурак. Ты сам понимаешь, на что ты подписался? Надо было брать сапоги с собакой и проваливать, когда тебе предлагали. Беги, мужик, реально беги прямо сейчас, тогда мы тебя просто застрелим. Я серьезно, это сейчас лучший вариант для тебя.
