Данилов влился в этот поток случайно, свернув не в том месте и тут же попав под магнетическое воздействие величественной процессии, змеившейся по автостраде, насколько хватало взгляда. До этого Александр предпочитал опасную тишину просёлков и второстепенных дорог, причём передвигался ночью, когда большинство нормальных людей забивались в дома и палатки и не высовывались до бледного подобия рассвета. Парень здраво рассуждал, что так он будет целее. Доверять нельзя даже себе, а уж другим и подавно. Защиты коллектив не предоставит никакой, в случае опасности ты всё равно останешься наедине с неприятностями. Если так было раньше, то почему сейчас что-то должно измениться в лучшую сторону?
Он долго избегал людей. Но потом разница между днём и ночью стёрлась до едва уловимой, а люди, бегущие на запад, из уничтоженного города в сельскую местность, заполонили даже неторные просёлочные дороги. К тому же от постоянных дождей колеи раскисли до полужидкого состояния, а каждая колдобина превратилась в глубокую лужу.
Александр знал, что это ненадолго. Если верны его прикидки, то скоро вода на большей части суши будет существовать только в виде льда.
Данилов некоторое время колебался, прежде чем присоединиться к путникам. Направление их движения не совпадало с его маршрутом. Они шли в лагерь, в Коченево, что километрах в пятидесяти к западу от областного центра. Он же двигался на запад только затем, чтобы обогнуть областной центр по широкой дуге и выйти к реке на участке, который меньше пострадал от ядерного нападения. Уже там, переправившись на восточную сторону Оби, Саша планировал продолжить путь в юго-восточном направлении — в соседний Кузбасс.
Но из разговоров других беглецов Саша понял, что ближайшие мосты через Обь перестали существовать, поэтому переправа на другой берег может стать невыполнимой задачей. В ледяной воде далеко не уплывёшь, да и пловец из него был никакой. Лодки? Но если налетавший временами ветер гнул людей к земле на суше, то что помешает ему опрокинуть утлое плавсредство? А надеяться на то, что кто-то оставил для него моторный катер или яхту, вряд ли стоило.
Трезво рассудив, парень решил, что родной город его подождёт. Сначала надо было подумать о выживании. Мёртвым он никому не сможет помочь.
Это напоминало миграцию птиц. Вряд ли всех людей выгнали из домов радиация и пожары. Данилов подозревал, что большинство идущих сорвало с насиженных мест то стадное чувство, что глубоко сидит в каждом, каким бы индивидуалистом он ни был.
Казалось бы, с приближением зимы всё живое должно перемещаться на юг. Но направление движения диктовалось не климатом, а шоссейными дорогами. По разбитому просёлку не осилишь и десяти километров с тяжёлой поклажей, а людей, путешествующих налегке, заметно не было, не считая его самого. Большую роль играла и кормовая база. По вполне объяснимым причинам народ валил туда, где были относительно крупные торговые предприятия. И только в третью очередь путь определяли немногочисленные посты «чрезвычайщиков», редкие указатели на столбах и рекламных щитах и ещё более редкие организованные колонны, двигавшиеся к таинственному ПЭПу. О смысле этой аббревиатуры парень мог только гадать.
Александр был песчинкой в водовороте, засасывавшем всё новые и новые ручейки людей из городов и посёлков, через которые лежал их путь. Они двигались практически в тишине, мрачно, почти торжественно, что делало их похожими на паломников.
Данилов ни с кем не разговаривал, впрочем, никто и не набивался к нему в собеседники. Это была толпа одиноких. Катастрофа не сблизила их, а развела по разные стороны баррикад, причём число этих баррикад приближалась к числу идущих.
Можно было по пальцам пересчитать сплочённые группы, которые повстречались Саше за время его одиссеи. Половина из них состояла из смуглолицых брюнетов с гортанными резкими голосами, а в другой половине, несмотря на славянскую внешность, угадывалось общая порода. Те и другие смотрели как на своих попутчиков надменно и вызывающе.
Они выжидали, ещё не решались действовать открыто, ещё не были уверены в том, что закон ушёл навсегда. Данилов напрягался всем телом, когда проходил мимо них, и старался выглядеть как можно беднее. Это было нетрудно. На его глазах ещё никого не убили и не ограбили, но нескольких горемык, неудачно засветивших своё «богатство» в виде хорошей еды или полезных в походном быту предметов, вежливо попросили поделиться:
— Зема, ну зачем один такую тяжесть прёшь? Давай пособим.
И они не отказались. Сами отдали свои рюкзаки, чтобы получить их назад порядком облегчёнными.
Волки уже сбивались в стаи, а «добропорядочные» граждане пропадали поодиночке, равнодушно глядя на творящийся рядом беспредел, лишь бы он происходил не с ними.
Раненых и обожжённых в толпе попадалось много, но всё же меньше, чем он ожидал. Это было тягостное зрелище. По пропитанным кровью и сукровицей бинтам можно было понять, что самыми распространёнными травмами стали ожоги лица и поражения глаз. Чуть реже встречались ожоги и переломы рук. Саша почти не заметил тяжелораненых; особенно тех, кто не способен был идти сам.
Чтобы отвлечься от созерцания бесконечного потока, Данилов поднимал глаза к небу. Над головой от горизонта до горизонта раскинулась картина, завораживающая своей противоестественностью.
Откровение не врало. Небо свернулось как свиток, звёзды осыпались с него как плоды смоковницы. Александр знал, что там, в вышине витали облака праха и пепла. Это они, преломляя лучи солнца, пропускали к земле холодный свет. Но от такого объяснения на душе не становилось легче.
К середине дня небеса расступились, и над головами людей появилась полоса синего неба с фиолетовыми краями, протянувшаяся с запада на восток. Она то сжималась, то разливалась широким потоком, а примерно в пять часов вечера с её западного края выглянуло багровое солнце. Оно светило почти сорок минут, а потом скрылось, но не за горизонт, а за тучу из пепла.
На ночь Саша счёл за лучшее удалиться от толпы в ближайшую лесополосу. Парень догадывался, что рискует наткнуться там на хищников четвероногих, выгнанных катастрофой из своих логовищ, но посчитал, что опаснее двуногих они быть не могут.
Перед тем, как устроиться на ночлег, он долго смотрел на странный закат без солнца, ворочаясь на жёсткой травяной подстилке. Под вечер небо стало иссиня-чёрным, но свет ещё проникал через несколько дыр в этом занавесе, окрашивая всё вокруг в странные и причудливые тона.
Он уже засыпал, когда пришла ночь. Теперь над его головой сквозь прорехи в покрывале, наброшенном на мир, проглядывали непостижимо далёкие звёзды. Их свет был слаб, но он напомнил Данилову о том, что Вселенная всё ещё на месте. Но вдруг исчезнут и они?
Утро было серым и пасмурным.
Не сговариваясь, люди тронулись в путь в половине седьмого, не тратя много времени на сборы. Солнце не выглянуло до самого полудня.
Людей было так много, что они сделали бы дорогу практически непроходимой для транспорта, если бы тот ещё существовал в заметном количестве. Изредка их обгоняли автомобили. Одни долгими сигналами просили дать дорогу, другие прорывались на полной скорости, распугивая людей. Вторые чаще достигали успеха. Беженцы уступали путь неохотно, и на глазах Данилова не раз и не два машины застревали в местах дорожных заторов, там, где толпа становилась плотнее всего. Обычно им уже не удавалось тронуться с места. Стоило машине остановиться, как человечьи спины смыкались со всех сторон. Кричи, жми на клаксон, ругайся, угрожай — бесполезно. Добьёшься только того, что твоему авто проколют шины, а тебя самого вытряхнут из салона и отметелят.
Видел парень и мотоциклистов — несколько маленьких групп и одну ораву человек в двадцать, которые с рёвом пронеслись мимо, лавируя в людском потоке на своих юрких «железных конях». У них, как он заметил, было больше шансов прорваться и не присоединиться к массе безлошадных.
Но иногда проходили часы, а на шоссе не было заметно никакого транспорта, кроме навеки замерших скоплений железа, обречённого ржаветь и гнить под ударами непогоды. Так же, как радиация убивала живое, электромагнитный импульс губил технику. Его жертвами стали не только высокотехнологичные устройства, такие как навигационные компьютеры — взрыв не пережила и вся электронная начинка современных автомобилей, вроде системы впрыска и подачи топлива, без которой самый навороченный из них немногим отличается от груды цветного лома.
Всё же Данилов подозревал, что дело не только в ЭМИ. Только законченный самоубийца мог ездить по дорогам в эти дни. Даже если очень повезёт, уедешь не дальше первой засады или первого поста, что почти то же самое. А как теперь отличить сотрудников органов, пусть даже и бывших, от бандитов, напяливших форму?
