— Совершенно случайно! — продолжая гримасничать, подтвердил мою догадку Сарки. — Лысенко здесь влиятельный человек, все знает, на него такая агентурная сеть работает, что тебе и не снилось. Вот и пришли мы, чтобы он помог тебя разыскать. Мы ему фотографию, он нам тебя. Сдал. А вышло все иначе! Как тебе повезло его жизнь спасти, ума не приложу. Такой мужик теперь у тебя, у малолетки, в долгах.
— Что, завидно, хитрец? — фыркнул я.
— А, может, и завидно! — взъерошился Сарки. — Ты иди, иди сюда, садись на краешек, не бойся, не укушу.
— Еще чего не хватало, — зло осклабился я. — Жив твой сын, чего тебе еще нужно?
— Ни чего, а кто, — совершенно серьезно поправил меня Саркисов. — Ты мне нужен. Выйдет из тебя непревзойденный убийца.
— Ты ахренел совсем, или я чего-то не понимаю? — сделав шаг к двери, спросил я.
— Сюда иди, — жестко приказал наемник. — Или я тебя сейчас силой сюда усажу. Не писайся от страха, тебе не идет!
Да что же это за жизнь такая? — задался я извечным вопросом. — Теперь еще какой-то мужик, чьего сына я уже во второй раз покалечил, решил сделать из меня наемника. Второго убийцу по имени Смерть. Нет, он бесспорно прав — убийца будет из меня что надо. Только я никогда на это не пойду, потому что учили иначе.
Подойдя и сев перед Саркисовым на край лохани, я так ему и сказал:
— Был бы я убийцей, сын твой умер бы еще месяц назад. Я одним руководствуюсь: нет ничего, важнее жизни. Это единственное, за что стоит побороться.
— Дурак ты, — сказал Саркисов, стирая с моей руки полотенцем кровь. — Душа глазастая, и все тут. Ну а поучиться себя защищать у меня не хочешь?
С этими словами он зажал мою руку в своей горячей, железной ладони и плесканул на глубокий кривой порез спирта из бутыли. При этом его пальцы, словно тиски, впились мне в кожу, и я с удивлением понял, что боль в ране не так уж и нестерпима.
— И этому я тебя научу, — отвечая на мой невысказанный вопрос, ухмыльнулся Саркисов. — Как терпеть боль и как ее уменьшить, как выживать и что делать, если тебя зажали в угол.
Отвернувшись к раковине, он долго там что-то делал, а потом повернулся. В его руке я увидел кривую иглу.
— Не хотелось бы по живому, — осторожно начал я.
— Не дрейфь, каждый мужик должен знать, что это такое.
— Не согласен, — я даже отстранился. — У Ду есть обезболивающее. Пойду, попрошу.
— А ты уверен, что я разрешу тебе выйти? — с интересом спросил наемник.
Мы некоторое время боролись взглядами, потом я тихо спросил:
— Ну что я плохого тебе сделал, Смерть? Что я сделал Нунси? Почему мне достается все содержимое выгребной ямы за то, что я хочу лишь одного — спокойно помогать людям?
— Чтобы помогать людям нужно быть куда более сильными человеком, чем если ты взялся их убивать, — серьезно сказал Саркисов, приближая к моему плечу иглу с белой шелковой нить. — Разве не о тебе говорят в одной из деревень недалеко от церкви Ефрема? Слышал, какой-то парень привез избитую женщину и еще троих связанных парней… Не те ли благодарные люди загнали тебя в карьер?
— Что же, это был счастливый случай для Лысого, — я дернулся, когда игла пронзила мне кожу.
— Не так уж это и больно, — сообщил мне Саркисов.
— Я сужу об этом исходя из личного, только что обретенного опыта, — хмуро сообщил я, зажав запястье руки, чтобы она не дергалась.
— А ты терпеливый малый, — вдруг сказал Саркисов, затянув первый стяжек. — И вправду я чего-то перегибаю палку.
Он устало сел рядом со мной и хотел было по голове потрепать, да передумал, махнул рукой и достал свои замечательные вишневые сигареты.
— Будешь, душа глазастая?
— Буду, — не стал отпираться я. Мы закурили. Из чистой резаной раны вяло сочилась кровь. Глядя на то, как медленно стекают по коже алые струйки, я тихо спросил:
— А ты вообще уверен, что все правильно стал делать, горе-доктор?
Саркисов было вскинулся, но внезапно что-то вспомнил и расслабил враз напрягшиеся плечи:
— Да правильно, дуралей, чего тут еще делать? Сосуды крупные не задеты, мясо порезали. Зашить и дело с концом. Был бы порез покороче — можно было вообще только перевязать…
— Ну, так дошей и перевяжи, — предложил я. — Жалко, Лысому всю ванную комнату заляпаю.
Саркисов долго смотрел на меня, потом покачал головой и, помыв тщательно руки, взялся снова за иглу.
Только не думайте, что это может навиться.
Только не думайте, что к этому можно привыкнуть.
В тот день я приобрел еще одного заступника, учителя, хорошего друга в одном лице. И хорошего врага, обязанного мне жизнью. Ни то, ни другое просто так на дороге не валяется.
Безвозвратно ушли два года жизни, пронеслись бури и метания, и вот я снова пришел к Лысому. Он обещал мне горы богатства, предлагал любые блага, я отказался до лучших времен и вот они настали. Я виделся с Вовкой и понял, наконец, что мне надо…
Встреча была какая-то не такая. Я совсем по-другому представлял ее себе. Вовка приехала в Малаховку на один день. Если бы не веселая пьянка накануне, мы бы с нею так и не встретились. Но шумная компания выгребла все из моего холодильника и, встав с утра, я понял, что обедать мне будет совершенно нечем. Даже мясо Лиса было поджарено и подано ломтиками как закуска к пиву. Весь мой дом гремел пустой стеклотарой…
Да, у меня вчера был день рождения, вот почему так много бутылок! Вот почему так много было народа, которого я не звал. Все, кто вспомнил, пришли и привели с собой своих друзей. Пиво и водку из УАЗика выгружали ящиками. В моей маленькой уютной однушке разом разместилось почти сорок человек. Растащили по углам мебель, стол накрыли на полу посреди комнаты. Сидели везде, где еще оставалось свободное пространство. Пили, кажется, даже в ванной.
Дым от сигарет до сих пор не выветрился. В туалете подозрительно пахло марихуаной, ну да разве же за таким количеством народа уследишь?
У Лиса тоже был день рождения. Он уже стар. Он не знал, куда ему деться, потому что везде и всюду в тот день мешался под ногами. Совсем я его уездил.
И вот утром я пошел выкидывать мусор и покупать еду. Пес, наконец, уснул, блаженно улыбаясь тому, что в доме нашем снова стало пусто.
Все утро я промаялся, нет ничего приятного в сборе бутылок, особенно когда у тебя чугунная голова. Потом, взвалив все сумки и авоськи, какие нашел в доме, я медленно спустился на улицу. Рядом орали друг на друга две женщины. Они явно что-то не поделили и теперь, бешено жестикулируя, наскакивали друг на друга. Я даже не стал разбираться, в чем дело, просто, проходя мимо, сказал
— Дамы, вы так прекрасны, когда улыбаетесь! Не стоит ссорится, — и пошел дальше.
Они обалдело смотрели мне в спину. Весь их гнев, приправленный недоумением, переключился на меня.
— Не лезь не в свое дело, ублюдок! — крикнула одна.
— Квасил небось всю ночь, что так перегаром за версту разит! — взвилась другая.
Я был доволен. Теперь они точно помирятся. Общий враг объединяет лучше всего…
Я встретил ее на улице и чуть не лишился дара речи от удивления. Она меня и не узнала вовсе, так жизнь и ночная попойка поработали над моим лицом. А вот я ее узнал сразу и схватил за руку, боясь потерять чудное видение.
Был конец сентября, но бабье лето ласково похлопывало нас по головам теплыми солнечными лучами. Мы стояли и смотрели друг на друга.
— Вовка, — сказал я, глядя на рослую, рыжеволосую девушку. Она вытянулась; казалась, как и раньше, слишком худой и немного плоской, но на лице ее играл здоровый румянец, прищуренные глаза глядели внимательно и строго. Когда я назвал девушку ее детским именем, она еще больше сощурилась, подозрительно вглядываясь в мое лицо, но так и не признала.
— Да, — сказала она, наконец, — так меня когда-то звали. А вы?…
— Димка! — выдохнул я. — Неужели не узнаешь названного брата?
— Ты? — ахнула она. — Я… но как? Откуда ты здесь?! Отец говорил, что тебя к родственникам отправил. Вы здесь живете?
— Живем, — тихо кивнул я.
— Да, Боже мой! — внезапно взвизгнула Вовку и обняла меня, обдав запахом своих волос. Чем-то знакомым и притягательным. Запахом подорожника и полыни. — Как же я рада тебя видеть!
Я отвел ее в небольшое кофе и стал угощать кофе с пирожками. Нам хотелось обо всем на свете друг друга расспросить, но мы не знали, с чего начать, и смущенно молчали. Наконец, она взяла инициативу в свои руки и начала рассказ. Я узнал, как она росла в деревне, как ее сватали замуж, и она отказалась, как нашла работу в небольшом поселке и приехала сюда по торговым делам. Еще она рассказывала про свою нынешнюю жизнь и у меня медленно начинали шевелиться на голове волосы. Общежитие, три работы, попытка обжиться. Скудное питание и одежда из соседней церкви. Она улыбалась мне, но теперь я чувствовал в ее взгляде, в ее жестах и манерах усталость почти загнанного зверя.
