Ступени сначала вели в какое-то подземелье, а потом начали круто подниматься наверх — и вскоре все четверо оказались перед небольшими подъемными воротами, через решетку которых виднелся белый день и небольшая песчаная арена с трибунами.
Два силача при виде дингиров, лязгая цепями, принялись поднимать тяжелую решетку.
Птица, поднырнув под нее, вылетела на арену первой. Следом неспешной походкой вышли Червь и Гидра. Позади всех плелся Шаккан, и решетка за его спиной с грохотом опустилась.
Юноша вздрогнул и остановился. Подняв голову, он с удивлением обнаружил, что трехъярусные трибуны забиты людьми, хотя вокруг царила тишина. Десятки глаз внимательно и при этом равнодушно взирали на бойцов, трое из которых были обречены закончить свою жизнь здесь, на этой арене.
В первом ряду особенно выделялась группа жрецов в белых одеяниях, с непокрытыми седыми головами. Они, казалось, особенно напряженно всматривались в дингиров, обсуждая что-то между собой на ухо и шепотом.
— Хоть бы погудели, руками помахали в знак приветствия! — злобно крикнул трибунам Гидра с застывшей на губах фальшивой усмешкой. — Люди даже фиглярам на площадях машут!
— Так то — люди, — заметил Червь, с невозмутимым лицом доставая из ножен свой меч. — А здесь — аристократы. Тонкая разница, брат.
Неожиданный удар гонга заставил всех вздрогнуть.
Кроме Птицы.
Не задерживаясь ни на секунду, она с готовностью вскинула оружие, и над ареной прозвенел громкий, пронзительный птичий крик. Откуда-то сверху, будто с неба, посыпались тонкие желто-зеленые дротики.
Шаккан весь сжался, ожидая боли.
Но, как ни странно, ни один из дротиков не вонзился в его тело, как если бы юношу защищала железная броня.
Гидра с воплем бросился на Птицу. Червь, стиснув зубы, рванулся за ним, унося на плечах множество мелких ран. Все вокруг заволокло зеленоватой мглой, а люди на трибунах превратились в ослепительные золотые силуэты.
Удивленный шелест пронесся по рядам зрителей. Жрецы повскакивали со своих мест.
— Носитель акады!.. — донеслось до слуха Шаккана.
— Смотрите, он — носитель!.. Его защищает акада!
Шаккан взглянул на самого себя.
И понял, отчего все так взбудоражены — ведь он, дингир, сейчас точно так же сиял золотом, как и они!
Ни один дикий дух не омрачал чистоты его сияния. И этот свет акады, как панцирь, только что защитил его от атаки Птицы!
Между тем Червь с обнаженным мечом подскочил к девушке, а Гидра, опустившись на одно колено, вонзил руку в песок. Почва вокруг отбивающейся Птицы зашевелилась, и из нее принялись одна за другой выползать здоровенные узорчатые змеи.
Послушные воле своего призывателя, твари бросились под ноги девушке. Та снова громко, пронзительно закричала — но в этот раз не по-птичьи, а по-человечески...
От боли в груди Шаккан содрогнулся и закрыл глаза.
Он не хотел видеть, как вчерашние соратники убивают друг друга. Слишком хорошо он помнил, как все сидели за одним столом — как семья, как единомышленники.
И вот теперь — такой конец!
Бросив меч, юноша не открывая глаз сел на песок, который почему-то казался теплым.
Как его когда-то учил наставник в маленьком доме, затерянном в проклятых землях Иркаллы.
«Боль и радость нужно встречать с любовью» — говорил отшельник.
Потому что и то, и другое — жизнь.
Если можешь что-то изменить и сделать лучше — измени и сделай.
А если не можешь — то делай то, что можешь. Например, сделать лучше самого себя. Нельзя отвечать за всех и все. Но за самого себя — просто необходимо. Потому что если ты не способен отвечать за собственные поступки, то, значит, и не человек ты вовсе. А неразумное животное.
Остановить творящееся вокруг убийство Шаккан не мог.
Но в его власти было самому не становиться убийцей.
Он сидел на песке — невозмутимый и безмятежный золотой силуэт посреди кровавых брызг и ползущих змей. И не видел, как упала обезглавленная Птица. И как постепенно на трибунах все начали подниматься на ноги, глядя на то, как клубящиеся вокруг золотого юноши змеи вздрагивают и ежатся от прикосновения к его коже. Как в пятый раз Гидра вырывался из-под натиска Червя и швырял Шаккану в голову созданный энергией дикого духа ядовитый клинок, мерцающий зеленью — но приблизившись к юноше, клинки исчезали, не причинив ни малейшего вреда.
— Носитель акады не может участвовать в поединке дингиров! — сквозь нарастающий гул толпы прокричал вдруг один из старцев-жрецов. Его голос был дребезжащим, но неожиданно громким для такого щуплого и ветхого человека. — Это нарушение баланса, этого не должно быть! Дикие духи не воспринимают акаду как дуэльную цель, это нужно остановить!..
— Так остановите! — гаркнул во всю глотку Гидра, отбивая мощный удар Червя сверху вниз мечом.
Отпрыгнув далеко назад, он вдруг обернулся к трибунам, возмущенно воскликнул:
— В чем дело-то стало?!
Червь, тяжело дыша, тоже остановился. И, опустив меч, взглянул на Шаккана...
И в это мгновение Гидра молниеносным рывком бросился на Червя, воспользовавшись тем, что противник отвлекся.
Он нанес удар сбоку, и Червь едва успел блокировать удар, взяв противника в клинч.
— А я предупреждал, что биться буду всерьез!.. — прохрипел он в лицо Червю, норовя вывернуть рукоять так, чтобы можно было ею заехать противнику в лицо.
— А я тебя и не осуждаю, — проговорил Червь и пинком отшвырнул от себя противника.
Тот отлетел спиной на мягкий, свежий песок. Подскочив к Гидре, Червь занес над головой меч и вонзил его глубоко в грудь бывшему приятелю.
Гидра захрипел, дернулся несколько раз — и обмяк.
А Червь, застонав, схватился за голову.
Две новые стигмы, похожие на глубокое выжженное клеймо, проступали у него на плечах. Боль накрывала снова и снова, и стон превратился в рев.
— Добей его!.. — не выдержал кто-то из мужчин на трибунах.
— Мальчик, ну что же ты сидишь! Убей его сейчас! — воскликнула дородная дама в шляпке и розовой расшитой накидке.
Юноша открыл глаза.
Сначала он увидел растерзанное тело Птицы, лежавшей на спине, раскинув руки и устремив застывший взгляд в небо. Потом — Гидру. И воющего Червя рядом с ним.
— Мальчик!.. — сквозь нарастающий гул услышал снова Шаккан.
— Убей его!..
Но паренек даже не пошевелился, и не встал со своего места.
Он ждал, когда Червь придет в себя и сможет снова взять меч в руки. И в каком-то смысле был даже рад, что это будет именно он.
Червь всегда казался ему добрее и порядочней.
Так пусть победа будет за ним.
Наконец, Червь поднялся. Длинные смоляно-черные волосы рассыпались по его окровавленным и израненным в бою с Птицей плечам. Лицо выражало спокойствие. На спине с удвоенной силой засверкала стигма червя, а на левом плече — метки Птицы и Гидры.
Червь вытащил меч из мертвого тела вчерашнего товарища и взглянул на Шаккана.
Паренек закрыл глаза.
Вот все и закончилось.
Давай же!..
Легкими шагами Червь приблизился к Шаккану. Паренек слышал, как тот тяжело дышит буквально в шаге от него, в то время как толпа на трибунах, на мгновение стихнув, снова загудела знакомую фразу: «Убей его!»
Тяжелая рука Червя вдруг легла Шаккану на плечо.
— Я не стану убивать его! — крикнул Червь. — Я — отказываюсь!
Меч с мягким глухим звуком вонзился в песок.
Юноша вздрогнул и оглянулся.
Червь, ненавидящим взглядом окинув трибуны, перевел глаза на Шаккана — и подбадривающе улыбнулся разбитыми губами.
— Ты... не хочешь заканчивать дуэль?.. — удивленно проговорил Шаккан.
Червь приподнял одну бровь.
— Один дингир как-то сказал, что даже мы вовсе не обязаны играть навязанные роли, — проговорил он. — Ведь мы — не подчиненные машины, а люди.
У Шаккана в груди вдруг стало тепло. Он грустно улыбнулся в ответ, и Червь сел на песок рядом с ним, демонстрируя твердость своего решения.
По трибунам прошел гул.
