Клекот «птиц» прозвучал сверху призраком неминуемой гибели. Я продолжал бежать вперед, но в тот же миг из Театра вырвалось полчище бабочек, и доселе единственные хозяева неба переключились на более многочисленную добычу. Раздались пронзительные, такие жалобные крики и хрипы, от каждого из которых сжимал ось сердце. Затем все слилось в безумную какофонию звуков, она нещадно била по ушам, заставляя валиться с ног. Падение, разбитые в кровь колени. «Поднимайся! Беги!». И снова стремительный, выматывающий рывок к спасению.
Вот он подземный переход! Врезаюсь в заросли, разрываю ОЗК о корни, проламываюсь к гермоворотам, потом разбиваю о них руки в кровь, пытаясь достучаться до внутренней заставы.
Так неосторожно…
Меня впустили, но хитрые твари в своих норах только этого и ждали. Они хлынули в вестибюль, проникнув в святая святых людей. В их жилище.
Завязался бой. Завыла сирена. Многие тогда погибли. Впервые со времен Великой Войны закрыли вторые гермодвери, расположенные перед коридором, ведущим непосредственно в основной зал. Тогда мои глаза потухли навсегда. Не осталось никакого смысла в такой жизни…
* * *
Проходил день за днем, и, занимаясь убор кой, я наблюдал за людьми, которые все больше походили для меня на серых призраков.
Ганза вскоре прознала о произошедшем. Совет безопасности Кольца принял решение о ликвидации представляющего потенциальную угрозу туннеля, служащего переходом на Достоевскую. Прежде чем он был завален, проживающим на данной станции было предложено получить ганзейское гражданство и переселиться по предписанию на одну из указанных руководством платформ.
Недолго думая, народ с радостью согласился на невиданно щедрые условия. Уезжая, кто-то даже дергал меня за рукав. Мол: «Пошли парень. Вот там заживем!» Кто это был, я так и не запомнил — перед внутренним взором висело лишь несколько лиц…
* * *
Я по-прежнему подметаю платформу. Ведь я всего-навсего уборщик на забытой, оставленной всеми станции. Зачем я это делаю? В чем смысл? Не знаю…
Отец покинул никчемного сына, отправившись на небеса. Сталкеры погибли по моей вине!.. Последний раз, когда я его видел, Светлый был белым как мел… Ведь если бы тогда послал этот внутренний голос куда подальше, у них мог быть шанс, пусть эфемерный, но все же… А я украл его, променял на свою никому ненужную жизнь. Предал. Эта темная станция — все чего я заслуживаю.
Одинокий костер горит посреди арок. Желто-красный ад тянет свои щупальца вверх, заставляя мрак плясать вокруг. Из самых дальних углов, из ниш у потолка, куда не проникает свет от этого дьявольского огня, со всех сторон ко мне сползаются тени. Они водят вокруг свой хоровод, я один из них. Из обжигающего пламени глядит лицо той безобразной старухи. Жру свою плохо прожаренную крысу, давлюсь, но запихиваю в рот кусок за куском. Мне больно. Мне одиноко. Но так и должно быть. Слез больше нет, они давно высохли, теперь я не имею права рыдать. На мраморных плитах странные блики мечутся в своем жутком танце. Писатель прошлого осуждающе взирает на меня со стены. Его образ отражается в натертом до блеска камне. Он непреклонно смотрит из зазеркалья с той, обратной, стороны бытия. Пока могу, я выдерживаю этот взгляд, а как только мои плечи начинают сгибаться под ним, ухожу спать, закрываясь в коморке за огромным портретом, вместе со своими метлой и совком для мусора. Там он не может за мной наблюдать. Засыпая, я смею молить лишь об одном: пусть мне никогда больше не привидится во сне улыбающееся лицо Влада, любящий образ отца и всех остальных. Но они все равно приходят ко мне изо дня в день…
* * *
Костер. Но я же его не зажигал. Кто эти двое, что сидят там рядом? Не разобрать. Нужно подкрасться поближе…
Пожилой мужчина и маленькая девочка. Она сразу привлекла мое внимание: невинное круглое личико, светлые, почти белые волосы. Видимо, родилась уже здесь, в подземельях метро. Девушка-ангел. Но ты еще так мала, не в твоих силах спасти меня.
Я не выходил на свет, лишь наблюдал за пришельцами. Из обрывков разговоров узнал о том, что этот мужчина — ее родной дедушка, что они скрываются от кого-то, что-то пережидают. Он называл девочку Надей. Надежда… Какое подходящее имя… Но я не смею приблизиться к ним. Эта семья скоро уйдет, и все будет так же, как прежде…
Вот дед учит ее защищаться. Он показывает, как нужно действовать, и вкладывает в ее невинные руки пистолет. Зачем? Не делай этого! Она ангел, ей не нужно оружие.
Неосторожное движение. Шорох.
Девочка испугалась и выстрелила.
Горячая пуля разрывает мне грудь, пробивая легкое.
— Дедушка, что это было? — испуганно плачет Надя.
Старик подходит ближе. Его глаза расширяются от удивления. Я лишь грустно улыбаюсь. Больно, но ничего, я потерплю еще немного, еще чуть-чуть. Ведь, в конце концов, это тоже выход. Спасибо тебе, Надежда, что подарила мне его.
Закрываю глаза и слышу последние в своей жизни, дрожащие от волнения слова:
— Ничего, внученька. Просто крыса…
* * *
— С выпиской, Влад! — поднимая кружку, провозгласил Горыныч. — Речи говорить не умею, но мы все очень рады твоему выздоровлению. Правда, парни?
Приветственные ободряющие выкрики, звон кружек и довольные улыбки вокруг. Они действительно переживали за его здоровье, первые пару недель даже пытались взять палату штурмом, но стойкие врачи отбивали любые «атаки», не поддаваясь уговорам и не пуская к тяжелораненому никого.
— Да-да, ребята, не представляете, как я вам благодарен! Шутка ли, буквально с того света вытащили.
Сейчас, сидя в баре на Новослободской, отдыхая телом и душой, никто и не думал, что все могло кончиться как-то по-другому. Выпивка, красивые девушки, сигарета в зубах — что еще нужно для счастья?
— Сегодня, дебоширим по полной, а завтра в путь. Игната нужно найти.
Соскучившись, каждый, перебивая друг друга, пытаясь восполнить время разлуки, выкрикивал:
— По моим сведениям он должен быть где-то на Кольце, — поведал Горыныч.
— Небось, и не знает, что мы спаслись только благодаря его выходке, — хохотнул кто-то.
…Вокруг возбужденный гул, а голова сталкера занята совсем другим.
Хлопанье крыльев. Вот ведь настырная гадина! На пол, пытаясь увернуться. Поздно, слишком медленно. Резкая боль, спину обжигает огнем…
Отрывистый звучный бас: «Отступаем!»… Схватили, понесли… Автоматные очереди снова и снова…
Дверь. Зал… Догадка. Кажется, удалось высказать ее вслух?..
— Говорю же, глаза бабочек лучше различают движущуюся цель, вот моль за пареньком и ломанулась! — донеслась сквозь захватившие меня воспоминания чья-то здравая мысль.
«Игнат! — ёкает в груди. — Куда ты?!»
Толчок. Ряды кресел по бокам и проносящийся мимо рыже-бурый поток. Все как в тумане: туннель наружу, с полкилометра до Новослободской… Что же так трясет, будто нельзя аккуратнее ехать?!.
Больничная палата, целых два месяца безделья, назойливые врачи, бесконечные лекарства и процедуры…
Смог ли парнишка добежать до спасительного метро? Жив ли? Если да, то как он там? Искать его надо, а я тут бока проминаю…
Влад сам не заметил, как гул стих. Остались только обеспокоенные взгляды парней.
— Чего нахмурился? Да все в порядке с твоим другом!
— Струхнул малец, с кем не бывает?
Подытожил как всегда рассудительный и несуетной Горыныч:
— Да узнавал я, до станции он добрался. А значит, все обязательно будет хорошо.
Влад улыбнулся в ответ, вновь окунаясь в веселый гам, звон кружек и подтрунивание друзей…
Евгений Шкиль
Явление святого Эрнесто
I. VIENES QUEMANDO LA BRISA…
— Ну что, поп. Отжил ты свое, — лицо седеющего громилы искривилось в недоброй ухмылке. — Ты уж прости нас грешных, служба такая. Помолись там за нас, что ли?
Два других подельника, вооруженные «калашами», переглянулись и отрывисто заржали.
Отец Арсений, с перемотанными проволокой руками, лежа на жесткой, утыканной мелкими камнями земле, тяжело дышал. Необычайно горячий ветер обжигал его изможденное лицо. Он знал, что пришел конец. Священник больше не вырывался и не вопил, глаза его мертвенно вперились в одну точку, а из пересохшего горла то и дело вырывался чуть слышный хрип. Он понимал: погибель близка и печальная судьба его неотвратима. Скоро, очень скоро над Муравьиным холмом взойдет немилосердное солнце и опалит скорбную землю безжалостными лучами. Но восход не принесет смерти, ибо все те, кто выжил в этих местах, давно уже приспособились к угнетающему излучению бессердечного светила. Нет, не с небес придет погибель, но из-под земли. Огромные, размером с человеческую ладонь огненно-рыжие муравьи с рассветом повылазят из своих нор и начнут медленно пожирать его, отца Арсения, вероотступника и еретика, посмевшего пойти наперекор Божественному Совету и самому Верховному вождю Десяти Деревень Аркадию Верхоянскому, именуемому Одином.
