— Нечестно, — сказал Джед, — это грех, Сэм, а ты не нуждаешься в том, чтобы я напоминал тебе об этом. Какой честный способ?
— Один из нас пойдет в ближайшее село и купит немного одежды. Должен идти совершенно голым. Сразу же будет привлечен к суду за появление в неприличном виде. Я не рекомендую этот способ.
— Я мог бы сказать, что потерял одежду в каком-то месте, — предложил Джед. Было похоже на то, что он считал само собой разумеющимся, что это он должен быть тем, кто подставит свою шею, чтобы ему отрубили голову. — Я мог бы оправдаться перед Создателем, что это невинная ложь.
— Но не перед лавочником, — сказал Сэм. — Так или иначе, ты не выглядишь похожим на человека, который случайно потерял бы свою одежду — ты очень крупный и имеешь важный вид. А я — у меня слишком жалкий вид.
— Может скажу, что потерял ее в вихре.
— В каком вихре, Джексон?
— В воображаемом вихре. Я просто скажу, что вдоль дороги немного дунуло.
Сэм вздохнул и посмотрел на Вайлит, а она посмотрела на меня, а я посмотрел на мой пупок и никто ничего не сказал.
— Ну, — размышлял дальше Джед, — я мог бы повесить листья вокруг пояса и сделать вид, что заблудился в лесу.
Сэм возразил:
— Я никак не смог бы смириться со срыванием безобидных листьев с такой напрасной целью.
— Послушайте, — вмешался я, — вероятно, этим следовало бы заняться мне, учитывая, что никто из вас не говорит, как в Мохе…
— Сэм, послушай, — сказала Вайлит, — только ради любопытства и чтобы поспорить, какие виды нечестных способов ты имел в виду?
— Могли бы остановить группу людей на дороге и забрать все, что нам потребуется, но этот Джексон не одобряет насилия, я также. Кто-нибудь может пострадать, или они убегут и сообщат полиции. Еще один способ: один или двое из нас могли бы пробраться в какое-то село или на отдаленную ферму и утянуть что-нибудь.
— Кража — это грех, — сказал Джед, и мы все сидели тихо и печально, а я выдул несколько звуков на моем горне, так как начинало темнеть. — Во всяком случае, — продолжал он, — я не понимаю, как человек мог бы пойти и украсть одежду другого без всякого насилия. Я имею в виду, что вы должны подумать о человеческой природе, особенно о женщинах, и тому подобном.
Сэм осторожно произнес:
— Что-то вроде основного рабочего правила, Джексон: если крадешь одежду — крадешь ее, когда в ней никого нет, как в магазине, так и на бельевой веревке.
Я сказал:
— Почему бы нам не сделать это и оставить доллар, чтобы поступить честно?
Ну, они все смотрели на меня, словно оглушенные ударом мешка с песком, как смотрят взрослые на что-то, что не кажется возможным, а затем они становились счастливее и счастливее, веселее и веселее, пока не стали выглядеть, как трое святых, преисполненных вечным блаженством.
На следующее утро мы отправились в то село, в шести милях от нас, расположенное возле северо-восточной дороги — Сэм, Вайлит и я. Мы здраво рассудили, а Джед согласился, что временным грешникам в походе для кражи одежды потребуется способность быстро передвигаться и хорошее зрение. Кроме того, мы нуждались, чтобы кто-то присматривал за пещерой и охранял наше снаряжение. Еще более того, он усердно потрудился, так как перед восходом солнца молился о ниспослании удачи в доллар, который выделила Вайлит, потому что он сказал, что если мы оставим подлинный удачный доллар, чтобы уплатить за одежду, это уменьшит грех почти до ноля, и, поэтому, он честно заработал свой отдых.
Я уже наведывался в село в одиночестве, два или три раза. Оно было убогое и грязное, с ветхим частоколом, ограждавшим двадцать или тридцать акров земли, и таким небольшим расчищенным пространством вокруг, что было понятно: эти люди должны жить, главным образом, охотой и рыбной ловлей, плюс, может, несколько ремесленников работало для торговли. С северо-восточной дорогой село соединялось гужевой, но с другой стороны села никакой дороги не было. Я приметил три отдаленных дома с довольно большими садиками, два на северо-восточной стороне, и один у задних ворот, который, вероятно принадлежал человеку, называемому тут егерем.
Мы остановились на поросшем деревьями склоне горы, откуда могли наблюдать за этим домом у задних ворот, так как имелась вызывавшая интерес бельевая веревка, и, тут вышла худощавая девица в желтом платье и добавила полную корзину белья к тому, что там уже болталось.
В таких селах егерь имеет больший вес, чем кто-либо другой, кроме главного священника и мэра. Егерь распоряжается всей работой, которой приходится заниматься в дикой местности, устанавливает место и время охоты или рыбалки для любых групп, обычно сам возглавляя их, следит за сезонными и погодными приметами, распределяет все, что бы ни принесли охотничьи и рыболовные группы, и отхватывает со всего лучший кусок. В небольшом захудалом селе, подобном этому, его назначают сообща главный священник и мэр; в баронских селах — их немного в восточной Мохе — он будет торговым менеджером (иногда называется вассалом) самого барона и назначается пожизненно. В любом случае, с сельским егерем шутки плохи, а здесь мы намеревались обокрасть его обожаемую бельевую веревку.
С нашего склона горы мы наблюдали более получаса, следя не только за домом, но и за большой собачьей конурой рядом с ним. После того, как девушка, повесившая белье, пошла обратно внутрь, мы не видели ни души. А также собаки. По роду деятельности егеря, он надолго уходит из дому. И его собаки тоже. А на веревке висело огромное белое платье — его, вероятно, можно разрезать на три или четыре набедренные повязки. Другой материал висел также: маловатое желтое платье, похожее на то, что носила девушка, и целая связка предметов помельче — полотенца, коричневые набедренные повязки. Мы не могли упустить такую возможность.
Лес оканчивался в сотне ярдов от дома и начинался кукурузный участок; был июнь, молодая кукуруза оказалась достаточно высокой, чтобы скрыть человека на четвереньках. Им придется быть мне, так как я был небольшой и не носил зеленой кэтскильской формы, а если меня поймают, по крайней мере, у меня был бы шанс выпутаться с моим моханским акцентом. Мы спустились через лес со склона горы, и я оставил Сэма и Вайлит на опушке леса, пообещав свиснуть, если мне потребуется помощь. Я пополз вперед, между рядами кукурузы, ориентируясь на то желтое платье, словно на цель[59]. Позднее солнечное утро склонялось к полудню.
Добравшись до края кукурузного участка, я услышал в доме что-то вроде женских голосов, слабых, не похожих на трескотню приходящих домработниц. Бельевая веревка висела между шестом и углом дома, низкого, с разбросанными строениями, и хорошо сделанного с решетками на окнах против волка, тигра и мелких воришек, бродивших по этой глухомани. Мне, наверно, придется пересечь небольшой двор с выходящими на него окнами. Главная дверь дома была напротив меня, а справа, на расстоянии не более двухсот футов, стояли задние ворота сельского частокола. За шестом бельевой веревки я заметил боковую дверь, обращенную к селу, которая, вероятно, была кухонной, потому что прямо снаружи нее находился аккуратный огород с кухонной зеленью. Я прошмыгнул через двор, тогда лишь сообразив, что мы не придумали маскировки для моей рыжей копны волос. Никто не препятствовал мне, а у угла дома, где была прикреплена бельевая веревка, я был надежно скрыт от окон. Я отцеплял с веревки желтое платье, когда дверь частокола со скрипом отворилась.
Вошла седовласая женщина, которая задержала руку на двери, чтобы дать указания кому-то с той стороны, в таком тоне, что тот запомнит надолго: очевидно она застала караульного у ворот, который урвал время, чтобы вздремнуть. Пауза предоставила мне шанс. Я очутился в том желтом платье, а волосатую голову обмотал полотенцем так быстро, что не могу сказать вам, каким образом я это проделал. Собрав оставшееся белье в кучу, я укрылся еще больше к тому времени, когда женщина закончила нотацию и последовала дальше.
В ходе моих действий оказалось слабое место: теперь, когда я стал привлекательной прачкой, будет ли выглядеть уместно, если я прогуляюсь в лес с выстиранным бельем. Я был вынужден отнести белье в дом. Чертовски влажное. Если седовласая женщина была близорукой и поглощенной мыслями, она могла бы принять меня за настоящую хозяйку того желтого платья, поэтому по пути в кухню, я попытался слабо подергивать задницей, как это делают женщины. Не могу считать, что это выглядело очень привлекательно, — неподходящий тип задницы.
Кухня была большой, прохладной, к счастью пустой. Выйдя из села одна, эта пожилая женщина могла идти только сюда. Вероятно, посетительница, — большое белое платье предназначалось для кого-то, фигурой похожего на пивную бочку с двумя прикрепленными крупными арбузами, не могло принадлежать ей.
