Жаннетта сказала: «Потому что ты ничего не знаешь. Ты из другого города».
– Сделайте хоть что-то, – зашипела она сквозь зубы. От нее уже шарахались, как от прокаженной. И вновь вошедших в холл утаскивали прочь: вдруг свихнувшаяся учительница примется швыряться вещами! – Вы же знаете, что здесь происходит. Я вижу, вы знаете! Почему вы ничего не делаете? Дети умирают.
Лилия шагнула назад, поправляя очки. Не испуганная, нет, ни капли. Она снова притворялась, и на этот раз притворялась ошарашенной – ну разве можно так вести себя, Елизавета Ник…
– Что с вами? Понимаю, переутомились, но нужно же держать себя в руках, Елизавета Николаевна. На вас вообще-то дети смотрят. Идите умойтесь. Или нет, лучше идите домой, отдохните там. Я попрошу Розу провести ваши уроки, она сумеет.
Бескровные губы сжались в презрительную линию, и Вете захотелось вцепиться ногтями в ее бесстрастное лицо, в маску, которая выражала все, что нужно, и скрывала все, что нужно. Сердце бешено колотилось о черепную коробку, и туман застилал глаза. Не белесый, как над городом, – черный туман ярости.
Она почти слышала, как шептались за спиной. Почти видела перекошенные, жадно повернутые в их сторону лица. Мелькнула мысль – если выставить себя совершенно сумасшедшей, может, ее выгонят из школы насовсем? Обязаны же будут выгнать. Сладкая мечта.
– Я не уйду, – сказала Вета, успокаивая сбившееся дыхание. – Я останусь. У меня сегодня урок с моим классом.
Она уходила по коридору, мимо распахнутых дверей, и каблуки норовили подвернуться. Первоклашки прижимались к стенам.
В коридорах школы шумела большая перемена. Меловая пыль и просто пыль стояла в воздухе пеленой, и Вета открыла окна в кабинете, чтобы хоть немного проветрить. Цветы пришлось переставить на парты, а самой закрыться в подсобке – уже по-настоящему осенний ветер пробирал до костей.
Она опустилась на свое место за столом, бросила беглый взгляд на кленовую аллею, и почти сразу же заметила Антона. Сердце больно укололо. Она схватила плащ и, кое-как заперев кабинет, слетела по лестнице вниз. Вета не знала, сколько Антон там уже стоит – может быть, собирается уходить?
Дети цветным потоком шапочек, курток и ранцев неслись к выходу из школьного парка. Монохромные и серьезные старшеклассники стояли у спортзала группками, ежились под осенним ветром, поднимали плечи, но в школу не шли.
– Привет, – сказал Антон простуженным голосом. – А у вас, оказывается, кого попало в школу не пускают.
Она попыталась улыбнуться – и так прекрасно знала, что не пропустить его вряд ли кто-то смог, разве что повозмущались бы вслед.
– Ага. Меня саму сегодня пытались выгнать.
– …Еще она меня ущипнула, и я потом потеряла желтый фломастер, – увлеченно рассказывала маме девочка с двумя бантами в рыжих волосах. Мама увлекала ее за руку дальше, к воротам.
– А где ты его потеряла?
– Там, где сидела.
– А где сидела?
Голос почти утих, но Вета видела, как девочка пожала плечами:
– Да везде.
Они оба смотрели на девочку, та подпрыгивала на каждом шагу, и волосы ее были такого же цвета, как опавшие листья. Смотрели, может быть, потому, что слов друг для друга больше не было.
– Знаешь что, – сказала Вета, непривычным чужим жестом потирая шею. – Прости. Я вчера перегнула палку. Я не хотела, чтобы ты уходил. Ты мне нужен.
Улыбаться было невыносимо, от этого ныли губы и зудели виски. Ветер давно залез под плащ и сидел теперь там, притихнув, но все еще холодный и злой. Вета сложила руки на груди, чтобы сохранить остатки тепла.
– Ты прости, что я наговорил тебе всякого. По-идиотски вышло, понимаю. И рассердилась ты за дело.
Ей было жутковато смотреть в его лицо – как будто смертельно больного, всего в темных тенях. Вета вспомнила, что хотела уехать, вспомнила свою сегодняшнюю догадку, потом – что ей предстоит урок с восьмым «А», и ей стало совсем невыносимо.
– Пойдем прогуляемся, я уже видеть не могу эту школу.
Она подумала и взяла его под руку. Если из окна на них смотрит Лилия – пусть пойдет красными пятнами от злости. Демоны с ней и с ее непедагогичностью.
Удивительно, но за кованой оградой захотелось дышать, пусть и сумерки лежали на крышах домов похоронной шалью, прямо сейчас ей хотелось дышать и жить дальше. Еще три часа до урока со своим классом. Что она им скажет?
– Я слышал про Ронию, – сказал Антон. – То есть как услышал, так и приехал. Она же из твоего класса, да? Как обстановка?
Растворялись в серой мути тумана цветные дети, рассыпались, как горох из мешка, из ворот школы и тут же скрывались, таяли, разбегались по подворотням. Посреди тротуара замерли две подружки, коса одной расплелась совсем, и пряди блестящих волос лежали на плече. Они бросились в сторону, через дорогу.
Вета ощутила на своей спине тяжелый взгляд здания из белого кирпича. Школа. Уехать можно куда угодно, но взгляд раззявленных окон все равно останется за левым плечом.
– Если бы могло быть еще хуже, я бы сказала так. Но все по-прежнему. Лилия корчится, от меня шарахаются ученики. Я вчера собиралась все решить одним разговором, а сегодня я не знаю, о чем с ними говорить.
– Они придут?
Вета дернула плечом.
– Не знаю. Я сказала каждому. Почти что лично. Послушай. – Она резко обернулась к Антону. – Ведь нельзя вот так просто закрыть глаза! Сначала Игорь, теперь Рония. Еще ребенок в прошлом году! Может, были еще? Не могут вот так просто мереть дети из одного класса. Из одного класса одной-единственной школы во всем городе. Так не бывает.
– Не бывает, – легко согласился Антон. Так легко, как может согласиться человек, который час назад только что головой не бился о стену, пытаясь ответить на тот же самый вопрос, и не ответил. – Но что тут можно сделать? Эксперты уже дали заключение – Рония все сделала сама. Игорь… на счет него история мутная, но тоже без особых вариантов. Убийцу нашли и, конечно, будут судить.
Она замерла, немного не дойдя до перекрестка, и идущий сзади мужчина больно толкнул Вету плечом.
– Я не могу понять, – сказала она. – Есть что-то очень важное, а я никак не могу понять, что.
Закашлялся старый репродуктор у остановки. По таким иногда разговаривало внутригородское радио, передавали по утрам бодрые песенки, но не часто. Или Вета просто не замечала.
– Внимание, граждане объединенного государства, жители города. Сегодня утром в генеральном штабе было решено повторить испытания на полигоне за городом. Просим вас сохранять спокойствие.
Вета смотрела по сторонам, и ей казалось, что все замерли в напряженном ожидании. Сильный мужской голос. Кто это, интересно? Какой-нибудь офицер самого высокого звания или мэр города? Они все понимали больше нее – все, совершенно точно.
– Что это? – спросила она.
Антон тоже слушал, приподняв голову. В сером небе варились серые кучевые облака.
– Мы держим ситуацию в руках. Все пройдет в условиях строжайшего контроля. Услышав сигнал тревоги, пожалуйста, без паники спускайтесь в убежища.
Слова эхом разносились над городом. Она кожей ощущала, как они несутся, отталкиваясь от стен, как шепчут из каждого включенного «для фона» радиоприемника. На ветках молчали птицы – тоже слушали, драматично задрав к небу головки с крепкими клювами.
– Просим вас с пониманием отнестись к ужесточенному режиму. Въезд и выезд из города без особого приказа маршала запрещен для всех.
– Это что? – спросила Вета, ощутив вдруг болезненные спазмы в животе. Почему ее больше всего расстроил запрет на выезд? Или, можно подумать, она раньше о нем не знала.
Антон пожал плечами, даже равнодушно так, обыденно.
– Это то, о чем я тебя предупреждал.
Она вспомнила ночь и сон о реве самолетных турбин. Посмотрела в чистое небо и не могла понять чего-то очень важного.
– Я надеялся, что все уляжется. Ты не бойся. У нас так бывает.
Город разом ожил – к остановке подрулили автобус, зашуршали шаги и листья под шагами. Захрипела из репродукторов бессловесная музыка. Именно такую и хотелось Вете прямо сейчас. И чтобы все замолчали. Навсегда.
Еще хотелось нервно рассмеяться, чтобы все увидели – ее не волнует. В небе по-прежнему не было птиц.
Она думала, все должно измениться в один миг, но некоторые двери классов были приоткрыты, и оттуда доносились размеренные голоса учителей. Спокойные, выверенные, как под линейку, отштукатуренные казенными интонациями. Поскрипывал только что вымытый паркет у Веты под каблуками. Она снова долго мучилась с замком.
За окном лениво перешептывались клены. Вета села за учительский стол, не снимая плащ. Она не закрыла окна, и Роза не потрудилась, а только собралась, чисто вытерла свою половину стола и ушла. Было холодно.
