— Тише! Тише, я говорю! Никаких вопросов! Только краткое объявление! — густым басом объявил он, перекрыв хор голосов журналистов, битком набивших зал, где проходила пресс-конференция. — Итак, я подтверждаю информацию о том, что станция Бокс Хэд сегодня подверглась атаке террористов.
По толпе журналистов пронесся возбужденный гул.
— Спокойно! Спокойно! Им удалось захватить несколько зданий на территории комплекса и взять в заложники некоторых сотрудников. Однако террористы, я подчеркиваю это, не имеют доступа к управлению токамаком и к жизненно важным системам, повреждение которых может вывести реактор из строя. Они не способны нанести любой вред реактору или как-либо нарушить его работу. Любые заявления об ином — это блеф.
— Ну конечно, — пробормотал иронично кто-то из журналистов.
— Я еще раз подчеркиваю: нет ни малейшего риска термоядерной аварии. Не идет речь, повторяю, не идет речь об эвакуации людей. Я призываю вас, коллеги, быть ответственным, ни в коем случае не нагнетать истерию. Паника на улицах города, хаос, перегрев и обрушение информационных систем, тотальный транспортный коллапс — это и есть истинная цель террористов.
— А если бы дело обстояло иначе — вы бы нам так и сказали?! — нагло выкрикнул кто-то из толпы, но на него тут же зашикали остальные.
— Я скажу вам так. Моя жена и двое детей сейчас дома, в Грин-парк, в 5 милях от токамака. Можете поехать туда и посмотреть. Если хотите — поезжайте домой к госпоже мэру и увидите, что у нее во дворе играют ее дети. И это не самопожертвование. Я абсолютно убеждён, что опасности нет. Это абсолютно уверенно подтвердили нам очень квалифицированные эксперты, заключения которых уже готовятся к публикации. И подтвердят любые другие, у которых вы это спросите, если они не шарлатаны и не идиоты. Токмак строился из расчета на то, чтобы выдержать любую опасность. Вам напомнить, как в 90-ом Сидней обстреливали евразийские ракеты? Поверьте мне, враг был бы счастлив одним махом уничтожить наш город. Но им это не удалось. И уж тем более нет никаких шансов сделать это у шайки террористов, психопатов, обыкновенных аматоров.
— Но ведь эти аматоры захватили станцию! Как им это удалось?!
— Это была оплошность кого-то из охраны? Кто-то понесет ответственность?!
— Есть ли подробности о заложниках?!
— А что вы можете?!
— Тихо! Тихо! Количество и имена заложников, а также информацию о погибших во время нападения я не готов пока подтвердить. Каких-либо подробностей о нападавших, их количестве, оснащении и лидерах я тоже не стану сообщать — из оперативно-тактических соображений. Могу лишь заверить, что нам известно о них все, что требуется. И уверяю, что Силы быстрого реагирования, включая отряд «Стражи», находятся в полной боевой готовности и абсолютно готовы устранить террористическую угрозу. Необходимые действия будут предприняты так скоро, как это станет возможно без опасности для жизни и здоровья заложников. Люди являются для нас безусловным приоритетом.
Начальник полиции сделал паузу и крякнул, прежде чем сказать следующее:
— В связи с экстремальным уровнем террористической угрозы, чтобы избежать распространения паники и обезопасить людей от других возможных террористических акций, городской мэрией и полицией было принято совместное решение, и я уверен, что все здравомыслящие жители города его поддержат — о временном ужесточении запрета на массовые акции.
В рядах корреспондентов раздался ропот.
— Как неожиданно! — прокричал кто-то из корреспондентов оппозиционного толка.
— До сегодня, по личной просьбе мэра, полиция соблюдала запредельный уровень толерантности к участникам тех митингов и шествий, которые организовывались различными политическими силами и движениями, хотя большинство из них не были надлежащим образом санкционированы. Этот уровень толерантности будет всецело сохранен до 3:00 после полудня. Оставшегося времени вполне достаточно, чтобы люди смогли спокойно разойтись по домам. Какого бы уважения в демократическом обществе не заслуживало право людей на выражение своих взглядов, это право не может использоваться во вред безопасности жителей нашего города…
— Позор! Позор! — закричали в рядах журналистов оппозиционных СМИ.
— Димитрис! Рина! — отвлек нас от телеэкрана, напряжение на котором нарастало, голос Миро, выглянувшего тем временем из задней двери бара.
Движением пальцев я приглушил звук.
— Все готово, — сказал Мирослав.
В баре было практически пусто. Шаи сидела за одним из столов, крепко держа за руку Элли, которая веселилась, играя с сидящим рядом Мишкой. У ее матери был страдальчески-спокойный вид, какой мог быть у женщины, выплакавшей из-за нервов все слезы либо принявшей лошадиную дозу успокоительного.
За другим столиком сидел Грубер, озабоченно помешивая деревянной палочкой крепкий черный кофе в своем стакане. Его лицо было даже краснее обычного — так бывало, если у него обострялась гипертония. Под потолком над баром, конечно же, висел дисплей, транслирующий выпуск новостей. Колонки работали негромко, чтобы не пугать Элли. Миро зашел за барную стойку и привычным движением задумчиво облокотился об нее. Я подошел к стойке с внешней стороны. Рина — присела рядом с Грубером и начала о чем-то тихо шептаться.
— Все готово, — повторил Миро. — Только вот в этих приготовлениях, кажется, уже нет никакого смысла.
Наши взгляды, соприкоснувшись, одновременно скользнули к экрану. Мы видели сине-желтые и красные флаги на площадях, и полицейский вертолет, облетающий станцию Бокс Хэд.
— На выездах из города пробки — 10 баллов из 10 возможных. Если бы существовало 20 — было бы 20. Люди бросают машины и идут пешком. В супермаркетах размели все продукты, в аптеках — лекарства. В аэропортах, на вокзалах — хаос, — проговорил он.
— Как Шаи? — тихо спросил я.
— Была в истерике. После таблетки — стало, конечно, лучше.
Глубоко вздохнув, он опустил глаза на поверхность барной стойки и начал бессмысленно царапать ногтем какую-то неровность на ней.
— Говорят, если они взорвут станцию, то Сидней перестанет существовать, — прошептал он, и поднял на меня несчастный взгляд: — Можно ли винить людей в том, что они слетели с катушек и хотят убраться отсюда любыми путями?
Я угрюмо кивнул.
— Они этого и добивались. Вывести народ из спячки.
— Но это же безумие. Если им кто-то до этого и сочувствовал, то теперь их все возненавидят! — возмутился Миро.
— Да. А еще — одобрят действия властей. Любые действия, которые потребуются, чтобы навести порядок, — горько усмехнулся я. — Безопасность стоит в пирамиде Маслоу выше, чем свобода.
— Господи. Неужели ты думаешь, что оппозиционеры говорят правду? Ты веришь, что за этим «Сопротивлением» стоят власти? Но ведь они столько совершили! Все эти теракты, похищения, убийства…
Я усмехнулся еще горше. В моей памяти предстало лицо генерала Чхона и те слова, которые он сказал мне в 90-ом, посылая в Восточную Европу. Войне чужда мораль, чужды идеалы. Люди — всего лишь ресурс. Война — это математика. Если необходимо затратить ресурсы, чтобы достичь стратегической цели — эти ресурсы тратятся. Только и всего.
— Я не знаю. Не знаю, кто стоит за всем этим, — честно ответил я.
На ум вдруг пришел Роберт Ленц и уроки, которые я от него усвоил.
— Я вижу то же, что и ты, брат — телик, транслирующий пропаганду, самый верхний и доступный всем слой лжи. А под ним пролегают более глубокие слои. И я не знаю, какие.
— Знаешь, — вздохнул Миро. — Когда я вижу все это, мне страшно. За жену, за дочь. Я давно уже вышел из того возраста, чтобы строить из себя что-то. Наверное, я вышел из него досрочно, потеряв ноги. Я — простой маленький человек. Не герой. Не лидер. Все, чего я хочу — зарабатывать на кусок хлеба и быть в безопасности. Иногда я презираю себя за эти мысли. Иногда мне хочется быть не таким. Хочется во что-то верить, за что-то бороться, быть принципиальным. Но знаешь… с годами я все яснее понимаю, что не все рождены для этого. Мало кто рожден.
