В этот момент у Артема все померкло перед глазами, и он ощутил в себе такую силу, что опешивший солдат, державший его сзади, чуть не упал на пол, когда он рванулся вперед. Время растянулось для него сейчас, и его как раз хватило, чтобы схватиться за ручку автомата и, щелкнув предохранителем, дать очередь прямо сквозь рюкзак в пятнистую грудь офицера.
Он только и успел — удовлетворенно заметить, как вырисовывается черный пунктир пулевых отверстий на зелени камуфляжа.
— Через повешенье, — заключил комендант.
Нещадно стуча по барабанным перепонкам, грянули аплодисменты.
Артем с трудом приподнял голову и осмотрелся по сторонам. Открывался только один глаз, другой совсем заплыл — эти молодчики старались изо всех сил. Слышал он тоже не очень хорошо, звуки словно пробивались сквозь толстый слой ваты. Зубы вроде были все на месте. Хотя, с другой стороны, зачем ему теперь зубы?
Опять тот же светлый мрамор, обычный, набивший уже оскомину белый мрамор. Массивные железные люстры под потолком, когда-то, наверное, бывшие электрическими светильниками. Теперь в них торчали коптящие сальные свечи, и потолок над ними был совсем черным. Горело всего две таких люстры на всю станцию, в самом конце, где убегала наверх широкая лестница, и в том месте, где стоял Артем — в середине зала, на ступенях мостика, открывающего боковой переход на другую линию.
Частые полукруглые арки, почти совсем не видно колонн, очень много свободного места. Что же это за станция?
— Казнь состоится завтра в пять часов утра на станции Тверская, — уточнил толстяк, стоящий рядом с комендантом.
Как и его начальник, он был одет не в зеленый камуфляж, а в черный мундир с блестящими желтыми пуговицами. Черные береты были надеты и на этих двоих, но не такие большие и не так грубо сделанные, как на тех солдатах в туннеле.
Действительно, очень здесь много было изображений орлов, трехконечных свастик, повсюду лозунги и изречения, тщательно, с любовью вырисованные готическими буквами. Старательно пытаясь сфокусироваться на все норовивших расплыться словах, Артем прочел: «МЕТРО — ДЛЯ РУССКИХ!» «ЧЕРНОМАЗЫХ — НА ПОВЕРХНОСТЬ!» «СМЕРТЬ КРЫСОЕДАМ!» Были и другие, более отвлеченного содежания: «ВПЕРЕД, В ПОСЛЕДНЮЮ БИТВУ ЗА ВЕЛИЧИЕ РУССКОГО ДУХА!», «ОГНЕМ И МЕЧОМ УСТАНОВИМ В МЕТРО ПОДЛИННО РУССКИЙ ПОРЯДОК!», потом еще что-то из Гитлера, на немецком, и сравнительно нейтральное «В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ — ЗДОРОВЫЙ ДУХ!». Особенно его впечатлила подпись, сделанная под искусным портетом мужественного воина с могучей челюстью и волевым подбородком и весьма решительного вида женщины. Они были изображены в профиль, так что мужчина немного заслонял собой свою боевую подругу. «КАЖДЫЙ МУЖЧИНА — ЭТО СОЛДАТ, КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА — МАТЬ СОЛДАТА!» — гласил лозунг. Все эти надписи и рисунки почему-то занимали сейчас Артема намного больше, чем слова коменданта.
Прямо перед ним, за оцеплением, шумела толпа. Народу тут было не очень много, и все одеты как-то неброско, в-основном в ватники и засаленные спецовки, женщин почти не было заметно, и если это было показательно, солдаты скоро должны были кончиться. Артем мысленно ухмыльнулся. Он опустил голову на грудь — больше держать ее прямо не хватало сил; если бы не двое плечистых помощников в беретах, любезно поддерживающих его подмышками, он бы, конечно, и вовсе лежал.
Тут опять накатила дурнота, голова закружилась, и иронизировать больше не получалось. Артему показалось, что его сейчас вывернет при всем стечении народа.
Это произошло не сразу — постепенно пришло тупое безразличие к тому, что с ним происходило, так что остался только какой-то отвлеченный интерес к окружавшему его, как если бы все случилось не с ним, будто он просто читал книгу, и судьба главного героя интересовала его, конечно, но если бы он погиб, можно было бы просто взять с полки другую книжку, со счастливым концом.
Сначала его долго, аккуратно били, били терпеливые, сильные люди, а другие люди, умные и рассудительные, задавали ему вопросы. Комната была предусмотрительно облицована кафелем тревожного желтого цвета, с него было очень легко, наверное, отмывать кровь, но ее запах отсюда выветрить было невозможно.
Для начала его научили называть сухопарого мужчину с зализанными русыми волосами и тонкими чертами лица, который вел допрос, «господин комендант». Потом — не задавать вопросов, а, напротив, отвечать на них. Потом — точно отвечать на поставленный вопрос, сжато и по делу. Сжато и по делу учили отдельно, и Артем никак не мог понять, как же это вышло, что все зубы остались на своих местах, хотя несколько сильно шатались и во рту был постоянный вкус крови. Сначала он пытался оправдываться, но потом ему объяснили, что этого делать не стоит. После он пытался молчать, но и это было неправильно, он скоро в этом убедился. Было очень больно. Это вообще очень странное ощущение, когда тебя бьет в голову сильный здоровый мужчина — не то что боль, а какой-то ураган, который выметает все мысли, дробит на осколки чувства, и в момент удара он только немного отдает самой болью. Настоящие мучения приходят потом. Через некоторое время Артем наконец понял, что же надо делать. Все было просто — надо только было оправдать ожидания господина коменданта. Если господин комендант спрашивал, не с Кузнецкого ли Моста Артема прислали сюда, надо было просто утвердительно кивнуть. На это уходило меньше сил, и господин комендант не морщил недовольно свой тонкий и прямой безупречно славянский нос, призывая своих ассистентов нанести Артему еще одно телесное повреждение. Если господин комендант предполагал, что Артема направили с целью сбора разведданных и проведения диверсий, например организации покушений на жизнь руководства Рейха (в том числе и самого господина коменданта) надо было опять согласно кивнуть головой, тогда тот довольно потирал руки, а Артем сберегал себе второй глаз. Но нельзя было просто кивать головой, надо было стараться прислушиваться к тому, что именно спрашивал господин комендант, потому что если Артем поддакивал невпопад, настроение у того ухудшалось, и один из его трудолюбивых помощников пробовал, например, сломать Артему ребро. Через полтора часа неспешной беседы Артем уже больше не чувствовал своего тела, плохо видел, довольно скверно слышал и почти ничего не понимал. Он несколько раз пытался потерять сознание, но его ободряли ледяной водой и нашатырем. Наверное, он был очень интересным собеседником.
В итоге о нем сложилось совершенно превратное представление — в нем видели вражеского шпиона и диверсанта, явившегося, чтобы нанести Четвертому Рейху предательский удар в спину, обезглавив его, посеять хаос и подготовить вторжение противника. Конечной целью было установление антинародного кавказско-сионистского режима на всей территории метрополитена. Хотя Артем вообще-то мало понимал в политике, такая глобальная цель показалась ему достойной, и он согласился и с этим. И хорошо, что согласился, может, именно поэтому все зубы и остались на своих местах. После того, как последние детали были выяснены, ему все-таки позволили отключиться.
Когда он смог открыть глаз в следующий раз, комендант уже дочитывал приговор. Когда последние формальности были утрясены, а официальная дата его расставания с жизнью — анонсирована общественности, на голову ему надели черную шапку, дотянув ее до рта, и видимость ухудшилась. Смотреть было больше не на что, и замутило еще сильнее. Еле продержавшись минуту, Артем прекратил сопротивление, тело его скрутила судорога и его вырвало прямо на собственные сапоги. Охрана сделала осторожный шаг назад, а общественность возмущенно зашумела. Артем укорил себя нестрого и почувствовал, как голова его куда-то уплывает, а колени безвольно подгибаются.
…Сильная рука приподняла его подбородок, и он услышал знакомый голос, который звучал теперь почти в каждом его сне. — Пойдем! Пойдем со мной, Артем! Все закончилось! Все хорошо! Вставай! — говорил он, а Артем все не мог найти в себе сил встать, и даже поднять головы.
Было очень темно — наверное, мешала шапка, догадался он. Но как же ее снять — ведь руки связаны за спиной? А снять необходимо — посмотреть, тот ли это человек, или ему просто кажется. — Шапка… — промычал Артем, надеясь, что тот сам все поймет.
Черная завеса перед глазами тут же исчезла, и Артем увидел перед собой Хантера, он ничуть не изменился с тех пор, как Артем разговаривал с ним в последний раз, давным-давно, целую вечность назад, на ВДНХ. Но как он сюда попал? Артем тяжело повел головой и осмотрелся. Он находился на платформе той же станции, где ему зачитывали приговор. Повсюду вокруг лежали мертвые тела; только несколько свечей на одной люстре продолжали коптить. Вторая была погашена. Хантер сжимал в правой руке тот самый свой пистолет, который так впечатлил Артема в прошлый раз — кажущийся гигантским из-за длинного, привинченного к стволу глушителя и внушительной надстройки лазерного прицела, «ТТ». Он смотрел на Артема беспокойно и внимательно. — С тобой все в порядке? Ты можешь идти? — Да. Наверное, — храбрился Артем, но в этот момент его интересовало совсем другое. — Вы живы? У вас все получилось? — Как видишь, — устало улыбнулся тот. — Спасибо тебе за помощь. — Но я не справился, — мотнул головой Артем, и его жгучей волной захлестнул стыд. — Ты сделал все, что мог, — успокаивающе потрепал его по плечу Хантер. — А что случилось с моим домом? Что с ВДНХ? — Все хорошо, Артем. Все уже позади. Мне удалось завалить вход, и черные больше не смогут спускаться в метро. Мы спасены. Пойдем. — А что здесь произошло? — Артем оглядывался по сторонам, с ужасом видя, что почти весь зал завален трупами, и кроме их голосов, больше не слышно ни одного звука. — Не имеет значения, — Хантер твердо смотрел ему в глаза. — Ты не должен об этом беспокоиться, — и, нагнувшись, он поднял с пола свой баул, в котором лежал чуть дымящийся в прохладе зала армейский ручной пулемет. Дисков почти больше не осталось.
