Аня всё больше лежала на диване, молча страдала от боли, и вставала только в случаях экстренной необходимости. А я все больше преисполнялся чувством вины, которое усугублялось тем, что ничем не мог помочь. Кроме как словом, но слова быстро закончились, а подержать её за руку или погладить по плечу было равносильно убийству и самоубийству одновременно. Так что я в основном пил пиво, нервно курил и смотрел на пустой экран телевизора.
Возможно, передачи не вырубили. Зато вырубили свет, воду, радио и газ.
По улицам, из никуда в никуда, бесцельно бродили люди. Они испуганно шарахались друг от друга и обходили встречных по широкой дуге. Один раз я курил на балконе и чтобы отвлечься от зрелища мертвой женщины, пялился на дорогу. Она лежала второй день, черное пятно на белом снегу. Её сбросили из квартиры над нами. По улице шел пьяный, отчаянно пытаясь удержать равновесие на узкой для него пешеходной дорожке.
Навстречу шёл другой человек и как оно всегда бывает, двоим, стало тесно на одном ограниченном пространстве. Особенно если учитывать неустойчивую походку пьяного. Странно, но трезвому не пришло в голову просто сойти с тропинки и пройти пару метров по снегу. Возможно, ему было жаль своих ботинок или ничего не пришло в голову лучшего. Но когда расстояние между прохожими сократилось до метра-двух, трезвый не останавливаясь, достал из кармана пистолет, хлопнул выстрел, трезвый, перешагнул через труп и спокойно пошел дальше, по своим неведомым и видимо жутко важным делам.
Я покачал головой и бросил окурок вниз.
Как оказалось труп трупу рознь. Тело женщины под моим балконом казался мне абсолютно нереальным в окружающем пейзаже. Мозг просто отказывался переваривать столь грубое и неэстетичное зрелище как нечто материальное, что следовало бы признать как данность, пропустить через печёнку и пронюхать всеми легкими.
Зато увиденная сцена окончательно убедила в том, что прежняя жизнь кончена и началась новая, где пристрелить человека проще, чем его обойти.
Я допил последнюю бутылку пива и с размаху бросил с балкона. Снег мягко принял ее в свои ласковые объятья.
Я заорал.
— Чёрным пятном на белом снегу
Совесть моя лежит поутру.
То не труп, не алкаш отдыхает в снегу,
То плюю я на все, с высоты я плюю.
Я подтвердил слова делом и вернулся в комнату. Разница в температуре мало ощущалась, хотя после улицы на какое-то время казалось, что в квартире есть какое-то подобие тепла.
— Те, кто не сдох от эпидемии, сдохнут от холода.
Аня приоткрыла глаза.
— Твои стихи становятся всё хуже.
Она снова прикрыла веки. Все эти дни она провалялась на диване, в пальто, под двумя тёплыми одеялами. Счастливо уткнулась носом в подушку и делала вид, что боль и холод, чисто плебейские отговорки для слабаков.
— Больно?
— Когда не шевелюсь, нет.
— Прости, — наверное, в сотый раз повторил я.
— Ещё раз извинишься, и я сама сломаю тебе пару ребер.
Я закурил новую сигарету. Дым дает иллюзию тепла.
— Нужно дёргать отсюда, иначе нам конец.
— Не суетись. В блокадном Ленинграде людям приходилось куда хуже и ничего, жили. У нас, по крайней мере, пока есть еда.
— Вот именно пока.
Во двор въехала машина.
Аня соизволила открыть глаза, и мы переглянулись.
Я тихо подошел к окну и выглянул. Возле подъезда стоял грузовик. Из кабины вылезли трое в костюмах бактериологической защиты. На фоне заснеженного двора они смотрелись как три гротескных белых медведя. Полуденное зимнее солнце не согревало эту маленькую Антарктику.
— Санитары, — пояснил я жене.
Я торопливо направился к шкафу. Мерзлое белье холодило и без того онемевшие пальцы. Я вытащил ружье и передал Ане. Она накрыла его одеялом. Так, на всякий случай.
— “КАМАЗ”.
— В кузове?
— Накрыт брезентом.
Я снова подошёл к окну. Трупы во дворе уже убрали. Быстро работают. Большая практика.
Через полчаса в дверь позвонили. Я пошел открывать. В квартиру просочились те самые трое, но без шлемов. Старший, похожий на моржа, огляделся и спросил:
— Где?
— В кладовке.
Я ожидал чего угодно, но только не такой деловитости.
— Ясненько.
Санитары протопали в кладовку, без особой нежности выволокли трупы и потащили на улицу.
Усатый бесстрастно наблюдал за подчиненными.
— Курить есть?
Я молча протянул пачку.
— Вообще щас с куревом проблем нет, вот только щас закончились засранцы.
“Морж” ловко сунул сигарету в рот, прикурил от моей зажигалки и блаженно затянулся.
— А почему шлемы не носите?
Начальник философски пожал мощными плечами.
— А толку то. Против психа не поможет, а дрянь эта только через прикосновение, а не через воздух проникает.
— Говорят, ищут лекарство.
— Говорят, может и найдут. А мне и так неплохо. Всё равно жил один. Вот только очистим немного улицы и жить можно будет. Магазинов полно, а людей мало. Бери, не хочу.
— А много, — в горле запершило, — много вообще-то людей осталось?
— Не больше, чем было первобытных. Так что мы новые первобытные или новые динозавры. Это уж как повезет, найдут причину или нет. А мне и так неплохо. Печку нашел, дров вон полно, стоят голыми ветками шуршат, да и у других людей есть чем поживиться. А лето настигнет, так вообще не жизнь, а малина. Людишек мало, если вообще кто-то останется. Делай что хошь. А я ничего, я выживу. Так что, нормально всё, путём.
Усатый кинул окурок прямо на пол, затоптал ногой и кивнул на прощание.
— Ладно, не скучайте, я пошел, работы много.
В коридоре трещали двери. Взламывали “мёртвые” квартиры.
Я сел к Ане, на диван. Она поджала ноги и смотрела, почти не мигая. Щекой в подушку и в объятиях ружье, а не плюшевый мишка. Мы молчали, а я смотрел на растертый окурок. Минут через пятнадцать на весь коридор раздался крик:
— Дезинфекторы хреновы!
Смачно бухнул знакомый звук выстрела. В ответ защелкали пистолеты.
— Похоже, Костя принял последний бой.
— Неудивительно, столько пить, — откликнулась Аня.
Я вышел на балкон. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как тащат по снегу труп “моржа”.
— Что ж, он был прав, против психа шлем не поможет.
— Он отжил свой срок.
— Значит, всё-таки динозавр, а не первобытный человек. Хотя на троглодита он был больше похож.
— Будет знать, как в квартире плевать, — ворчала Аня.
Через час я пошел по пустым квартирам собирать дань. Брал только продукты. Я рассудил, что от денег пользы будет мало. К тому же тяжело становиться вором сразу, к этому надо привыкать постепенно. Единственным материальным приобретением стал карабин, который я отыскал в квартире Костика, а заодно забрал ружье, из которого он застрелил последнего из динозавров.
Санитары уже действовали в соседнем подъезде, и я решил, что если они не забрали оружие сразу, значит своего хватает.
Я сложил продукты на кухонный стол и прошел в зал.
— Хорошо, холодно, никакой холодильник не нужен.
Аня приподняла веки, и тускло спросила.
— Много пустых квартир?
— Хочешь улучшить наши жилищные условия? Выбор большой. Мне кажется, многие погибли не в сам праздник, а позже. Кто-то передрался, а кто-то сам решил поставить точку.
— Страшно было?
Я свинтил пробку с бутылки водки и отхлебнул прямо из горла.
— Чувствовал себя как помесь мародера с гробокопателем. Только здесь могилы уже пустые. Нет, не страшно. Стыдно. Хотя, как говорится, пусть лучше лопнет совесть, чем сморщится желудок.
— Можно было ограбить магазин.
Зубы стукнули о стеклянное горлышко, я сделал еще один глоток, почти не ощущая вкуса.
— Я тебе рассказывал про того типа с пистолетом, что убил пьяного? Думаешь, он один такой?
Аня посмотрела на меня и мягко сказала.
— Мне кажется, ты много пьешь в эти дни.
Лицо свело как от хорошей порции лимона.
— Я не пью, а согреваюсь. Господи! Женщина, ты можешь обойтись без сентенций хотя бы во время Апокалипсиса! Если уж нельзя пить во время конца света, то какой повод тебе вообще нужен!
Аня вздохнула. Она не смотрела на меня, а голос звучал медленно и глухо.
— Посмотри на Костика, ты тоже хочешь так закончить? Если хочешь, я тебе не мешаю. Но подумай о другом. Мы молоды и если повезет, сможем прожить еще лет 30–40, даже без врачей и прочих предметов роскоши.
Я поскреб щетину.
— Ладно, замяли. Подождем до конца недели, пока с ребрами получше станет, и двигаем отсюда. Здесь нет будущего. Как договаривались, рванем в деревню. Там больше шансов выжить.
— Нужна машина.
Я закурил и подошел к окну. За эти дни у меня вошло в привычку смотреть на улицу. Хотя не знаю, что я надеялся или боялся там увидеть.
— Придумаем что-нибудь. Я плохо вожу, но не думаю, что будут пробки на дорогах. Как-нибудь проедем.
