Герман подошел к Плазмидовой и со всей силы профессиональным свингом боксера ударил старуху в челюсть. Плазмидова слетела с трибуны, ее посох медленно и печально повалился, как спиленное дерево, гулко стукнув о железные листы, из которых была сколочена трибуна.
Толпа на площади ахнула, Шаваточева громко взвизгнула, Нелапкин матюгнулся.
Хрулеев встал на цыпочки, чтобы рассмотреть место возле трибуны, куда упала Плазмидова. Старуха лежала на спине, лицо было залито кровью, она воздела руки к небу, скрюченные пальцы судорожно шевелились. Выбитых зубов не было только потому, что у Плазмидовой уже давно вообще не было зубов во рту. Старуха была похожа на умирающего таракана, перевернутого на спину.
Герман быстрым обезьяньим движением спрыгнул с трибуны и принялся совершенно молча, но яростно избивать Плазмидову ногами. Люба тоже спрыгнула с трибуны и теперь пыталась заслонить колдунью от ударов Германа:
— Герман, не надо. Хватит, миленький...
Герман неожиданно действительно остановился, а затем все так же молча отвесил Любе сокрушительную пощечину. Люба повалилась на извивавшуюся на земле старуху.
Над площадью повисла тишина, даже генератор почему-то больше не гудел.
И в этой тишине Хрулеев услышал характерные щелчки, какие бывают, когда несколько человек одновременно переводят в режим ведения огня старые модели автоматов Калашникова. Все стоявшие возле трибуны охранники направили оружие на Германа. Вождь растерянно озирался, ярость в его взгляде несколько потухла.
Люба очень медленно поднялась на ноги и отступила на несколько шагов от Германа. Она терла рукой покрасневшую от удара щеку и смотрела на Германа со смесью жалости и недоумения, как смотрит на хозяина верный пес, в которого непонятно почему вдруг швырнули сапогом.
В воздухе запахло революцией, и не постановочной, как раньше, а самой настоящей. Впрочем, присмотревшись к немой сцене, разыгрывавшейся возле трибуны, Хрулеев осознал, что грядет не революция, а небольшая гражданская война. Дело в том, что в Германа целились лишь семеро охранников, Сергеич был единственным, кто взял на мушку не вождя, а Любу.
На вершине Молотилки тем временем снова возник Пушкин, в руках у него был редчайший артефакт — винтовка ТСВ-1, в свое время использовавшаяся для тренировок юных стрелков в ДОСААФ. Хрулеев был уверен, что Пушкин собирается стрелять определенно не в Германа.
Но это мало что меняло, если начнется перестрелка, то Сергеича убьют практически сразу, а стрелковые навыки Пушкина, несмотря на отличную позицию и неплохое оружие, вызывали сильные сомнения. Шансы Любы победить в гражданской мини-войне таким образом приближались к ста процентам.
Но все опять испортил Блинкрошев, он подобрал выпавшее из рук нокаутированной Плазмидовой УДП и заговорил, нарушив тишину:
— Вместо того, чтобы шмалять друг в друга, да еще на глазах у подданных, лучше посмотрите, что творит этот выблядок.
Все как по команде повернули головы в сторону клетки с пленными детьми.
У Хрулеева замерло сердце, все было как в замедленном фильме.
Он перевел взгляд на клетку последним из всех, он уже знал, что сейчас увидит.
Мальчик больше не стоял, вцепившись в рабицу, он отступил на шаг вглубь клетки и вытянул вперед руку с оттопыренным указательным пальцем. Мальчик указывал на самый задний ряд собравшихся на площади германцев.
Герман поспешно отряхнул свой макинтош и влез на трибуну:
— Что такое? В кого эта тварь тычет пальцем?
Начальник вод и сортиров Нелапкин тихонько выругался и поспешно отступил на несколько шагов в сторону. Толпа обернулась, все глаза теперь были обращены на Хрулеева. Люди, стоявшие впереди него, попятились.
За несколько секунд в радиусе десятка метров вокруг Хрулеева образовалась пустота, как будто он был прокаженным.
Мальчик стоял совершенно неподвижно, он указывал пальцем прямо на Хрулеева.
Сержант Казарян I
10 мая 1986
ночь
Закрытое административно-территориальное образование
«Бухарин-11»
Отделение было построено в гараже городского почтамта, боевая задача была разъяснена.
Электричества в городе не было, и гараж освещался мощным армейским фонарем, стоявшим на бетонном полу. Углы гаража тонули в темноте, фонарь освещал лишь небольшой участок между двумя почтовыми синими москвичами, где и выстроились бойцы.
Но в гараж проникал через приоткрытые ворота и другой свет — синий, дымчатый и мерцающий. В этом свете было что-то волшебное и неотмирное, он мягко обволакивал и душил привычный и знакомый желтый свет армейского фонаря, как будто пытался поглотить его и уничтожить в своих нежных объятиях.
Казалось, что там снаружи гаража горит яркая новогодняя гирлянда. Но звуков праздника снаружи слышно не было, там, за пределами гаража, происходила некая таинственная суета. Казарян слышал звуки моторов, топот кирзачей, иногда внутрь гаража с улицы долетали отрывки непонятных и тревожных команд.
Еще двадцать минут назад сержант Казарян, зашарившись в кузове ЗиЛа, сытно давил на массу. Сон еще не совсем развеялся, Казарян даже помнил, что ему снилась Дворцовая набережная и какая-то абстрактная телка, представлявшая собой некое среднее арифметическое всех девушек, которые были у Казаряна во время учебы в университете.
Если бы Казарян знал, что попадет в стройбат, то он бы больше увлекался немецким языком, и меньше — телками и портвейном. Когда Казаряна выгнали с первого курса филологического факультета в первый раз, он восстановился, обратившись к двоюродной тете Тухануш, занимавшей должность первого секретаря Каменевского обкома. Когда Казаряна выгнали с того же первого курса второй раз, разгневанная тетя Тухануш обещала ему, что он непременно будет служить в стройбате.
— Товарищ прапорщик, разрешите задать вопрос? — произнес Казарян, выловив момент, когда Густопсинов наконец заткнулся, — Час назад полковник Буланов приказал нам ни в коем случае не заходить в зону отчуждения. Он сказал, что мы погибнем, если зайдем за заграждения. И что ОЗК и противогазы не спасут нас от заражения.
Прапорщик Густопсинов уставился на Казаряна, как на танцующего медведя в цирке. Украшенная квадратными усами рожа прапорщика стремительно побагровела:
— Я вопроса не услышал, Казарян.
— Виноват, товарищ прапорщик. Вопрос состоит в следующем... — Казарян напряг свои невыспавшиеся мозги, пытаясь подобрать наиболее мягкую формулировку — Каким образом приказ полковника Буланова согласуется с вашим указанием немедленно выдвинуться в зараженную зону и защищать алкогольный магазин от мародеров?
— Так... — лицо Густопсинова теперь приобрело цвет спелого томата, — Ты тут самый умный, да, Казарян?
Казарян был в этом уверен. В отличие от Густопсинова и остальных бойцов отделения у Казаряна было высшее образование в виде первой половины первого курса филологического факультета. Впрочем, в отделении Казаряна было трое даже не закончивших школу, а рядовой Кутак вообще не умел ни читать, ни писать и ни слова не понимал по-русски. Но излагать свои соображения прапорщику Казарян естественно не стал.
— Послушай, Казарян, скажи мне честно, кто тебе дороже — какой-то левый полкан-химик или твой родной прапорщик?
Ответ был очевиден, но озвучивать его Казарян не стал. Вместо этого он предпочел сменить тему:
— Товарищ прапорщик, разрешите обратиться? Я болен. У меня температура, понос с кровью и сознание спутано. Подозреваю дизентерию. Разрешите проследовать в медсанчасть.
Казарян отлично знал, что в ответ прапорщик его обматерит и ни в какую медсанчасть не отпустит. И, тем не менее, подыхать, защищая алкогольный магазин, в планы Казаряна не входило. Он судорожно соображал, но не придумал ничего лучше, чем имитировать обморок. Уже в лазарете можно будет вдумчиво заняться членовредительством, или просто начать косить по дурке.
— Шлангуешь, Казарян? — осведомился прапорщик, — Ну, шлангуй. Только учти вот что, если ты сейчас начнешь биться в припадке — мы тебя будем пиздить всем отделением. Ногами. Так что кровью ты начнешь не только срать, но и ссать, причем из всех отверстий твоего организма и всю оставшуюся жизнь. Домой к мамке вернешься инвалидом, и будет мамка из-под тебя горшки носить. И нам совершенно похуй, что ты такой весь из себя грозный ара, и сержант с образованием. Это я тебя по-дружески предупреждаю, как твой любимый прапорщик и отец солдату. А теперь я довожу до всех официально....
