— А чего тебя сюда занесло-то с бабой на сносях? — поинтересовался Баламут, скорее для поддержания разговора. Ответ он и так знал.
— Так от тебя ж и удирали. Надеялся, что сюда ты не попрешься.
— Ну-ну… Слышь, ты из вагончика-то выйди, поговорим. Или дальше будешь за женскую юбку прятаться? — Баламут уже давно укрылся за стену, отведя автомат с фонариком слегка в сторону. Он здраво рассудил, что если противник и выстрелит, то уж точно не в него.
В ответ до него донеслись не такие уж тихие препирательства мужа и жены. Скорее всего, она его не пускала, а он пытался ее переубедить. Затем все стихло.
— Я выхожу! — муж таки настоял на своем. — Один. Без оружия.
Из дверей вагона показалась фигура с фонариком. Спрыгнула на перрон.
— Видишь, у меня ничего не припрятано, — незнакомец осветил самого себя. Для большей убедительности медленно повернулся кругом, демонстрируя спину.
— Сюда иди! — скомандовал Баламут. Он отнюдь не был уверен, что жена, невзирая на состояние, не пальнет, как только враг высунется из укрытия. — И руки держи на виду!
Мужчина покорно поплелся в его сторону.
Когда подошел почти впритык, Баламут ухватил его за ворот рубахи и с силой потянул на себя, выводя из-под предполагаемой зоны обстрела за вагон. Шмякнул не сопротивляющегося мужика об стену и с силой вдавил ему в грудь пламягаситель автомата.
— А теперь поговорим, товарищ Сергеев, — произнес он уже совершенно спокойно. Таким тоном, словно речь шла о чем-то обыденном, а не о человеческой жизни.
* * *
Ремесла наемного убийцы он не выбирал. Это оно, ремесло это проклятое, самолично остановило на нем свой хищный выбор. В тот день, когда Паша-Челнок, как в ту пору его звали, впервые лишил жизни человека. Случайно. Даже не зная имени того, кого прирезал в темноте туннеля, как свинью.
Они столкнулись в одном из питейных заведений Китай-города. И естественно, в не совсем, мягко говоря, трезвом состоянии. Слово за слово. Закончилось тем, что Паша, напоследок обложив обидчика последними словами, отправился домой, на Третьяковскую.
Но не дошел. Тот догнал его в туннеле.
Минуту спустя Паша, склонившись над трупом, очумело переводил взгляд со все увеличивающегося в размерах кровавого пятна на нож в своей руке.
Неизвестно, сколько бы еще он так простоял, если бы чья-то ковшеподобная ладонь не упала на его плечо, чуть не «уронив» парня на пол.
— Так и будешь столбычить, пока местные быки не нагрянут? — вкрадчиво пробасил хозяин могучей руки.
— А? — Паша пришел слегка в себя, но его хватило только на это.
— Говорю, валить надо отсюда, — проинформировал некто. — Ты хоть знаешь, кого замочил?
— Не, — замотал головой убийца.
— Оно и видно. Это Веня Кент. Между прочим, Славяну родственником приходится. А тот, как тебе известно, полстанции под собой держит. Хоть и не родной брат, но, по ходу, тебе все одно хана. Ежели не свалишь, конечно.
— А тебе какой резон меня спасать? — поинтересовался Паша уже по дороге. Хмель почти выветрился из головы, и до парня, наконец-то, в полной мере дошло, что он натворил. Слишком уж правильным Пашка-Челнок никогда не был — постоянно дебоширил, дрался. Да и для станций «бандитского треугольника», как все чаще звали этот участок метрополитена, убийство было делом вполне рядовым. Но до сего дня Павел еще не прерывал жизнь человека собственными руками.
— А ты мне будешь должен, — фраза прозвучала как приговор. Словно знаменитое еще со школьных времен предложение «казнить нельзя помиловать», в котором от запятой зависит чья-то жизнь. Вот только если тогда можно было, правильно поставив маленькую закорючку, решить исход в свою пользу, то в данном случае ту закорючку уже поставил за тебя кто-то другой. Причем не там, где тебе хотелось бы. Совсем не там. Кстати, за что, собственно, должен-то, Пашка тоже не понял. Но вникать в данный момент во что-либо не было ни сил, ни желания.
Прощаясь, незнакомец сообщил, что он сам найдет Пашку, когда тот понадобится.
— Да, и по возможности не отсвечивай на Китае. Затаись, короче, на время. А лучше — смени станцию, — так и не представившись, неизвестный развернулся и тут же исчез за одной из палаток.
Касаемо смены места жительства Пашка горячиться не стал, хотя нет-нет, а ему казалось, что в толпе он видит знакомые по Китай-городу лица. Скорее всего, так оно и было — в те времена станции еще не превратились в обособленные анклавы, а уж о вольнице, населявшей Бандитский Треугольник, и вовсе говорить нечего. И все же Пашке постоянно казалось, что эти люди появлялись на Третьяковке неспроста. Что за ним постоянно наблюдают, выбирая удобный случай, и тогда… Что произойдет вслед за этим, даже думать не хотелось. Тем более что до Пашки вскоре дошли слухи о Славяне, который, когда ему донесли о найденном Вене, с бешеными глазами носился по станции и обещал четвертовать любого, кто хоть как-то причастен к случившемуся. А его, Павла, тогда в баре мог запомнить не только неизвестный. Запомнить и проследить. Да, свидетелей нет, да, в полумраке прокуренного помещения, где все, включая бармена, постоянно находятся в полубессознательном состоянии, утверждать что-либо наверняка вряд ли возможно. Но все же береженого, как говорится…
Однако время шло, и Пашка постепенно стал успокаиваться. Немаловажным было и то, что тогда Третьяковку держал под собой ярый противник Славяна, которому проблемы врага были только в радость.
Прошло несколько лет. Пашка-Баламут, как звали его теперь, уже и думать забыл о том происшествии. Тем более что, дослужившись до зама Герыча (такую кличку носил «смотрящий» Третьяковской за пристрастие к данному наркотику), он уже не раз побывал в переделках, по сравнению с которыми та, в Китай-городе, казалась теперь едва ли не детской шалостью. Но прошлое напомнило о себе само.
Незнакомец объявился так же неожиданно, как и в прошлый раз. Пашку окликнули, когда он возвращался после очередной попойки с братвой. Шустрый пацаненок подбежал и деловито сообщил, что вон там, за палаткой, его ожидает какой-то дяденька. И он велел напомнить, в случае неявки, что о происшествии в туннеле в таком-то году могут узнать те, кому не стоит про это знать.
— Вижу, что не ждал, — с усмешкой кинул незнакомец, словно бы прочитав мысли парня. — Не боись, не обижу. — Он явно привык повелевать, что то и дело проскальзывало в его манере поведения. Из Пашкиной головы мигом улетучились пары алкоголя и та толика напускной спеси, с которой он привык подходить к простым смертным. — Не запамятовал еще, что должок за тобой?
— А ты разве дашь забыть? — буркнул Баламут.
— Правильно мыслишь, — в тоне незнакомца вкупе с издевкой явно послышалась угроза. — Дело у меня к тебе. Важное. Если согласишься — не обижу. Не только с долгом рассчитаешься, но и денег поднять сможешь. Как говориться, «не убий бесплатно», — сострил он и сам же оскаблился, довольный своей шуткой. — Ну, а ежели нет, — не заметив должной реакции от собеседника, незнакомец снова нахмурился, — то не серчай. Славян-то до сих пор в силе, и он тоже долги помнит, — мужчина, словно бы сокрушаясь, тяжело вздохнул. — Сам понимаешь…
Да, Паша понял. Еще до того как ему сообщили, в чем именно будет состоять его работа.
— Тут одного упыря убрать надо. Как — твоя забота: трави, стреляй, или, — он оскалился, — как в тот раз, ножом. Главное, чтоб тихо и быстро, — незнакомец говорил об убийстве так, словно речь шла о прогулке по станции. — Вот, — он достал из кармана сложенный в несколько раз клочок бумаги и протянул парню. — Тут имя клиента, внешность и станция, на которой он живет. Сроку тебе — неделя.
В голове Баламута пронеслась шальная мыслишка: не проще ли достать верный ТТ, да и пристрелить скотину прямо здесь? Как говорится, нет человека — нет проблемы.
— Ежели ты вальнуть меня удумал, то зря, — незнакомец просчитывал все предполагаемые события, как заправский гроссмейстер ходы в партии. Вперед, и по нескольку штук сразу. — Ты же не думаешь, что только я в твою «великую тайну» посвящен? Да и сейчас я не один пришел, — кивком головы он указал на мужчину поодаль, который делал вид, что просто без особого повода подпирает стенку. На плече у него висела «ксюха», и Паша понял: на таком расстоянии шансов у него нет. Оставалось хмуро кивнуть и взять бумажку, уповая на заступничество шефа.
Но и здесь Павла ждало разочарование. Герыч, перед которым тряслись многие, выслушав помощника, лишь развел руками:
— Тут такое дело, Баламут… В общем, пробил я твоего кента по своим каналам. Настоящего имени никто не знает, а кличут Бурый. Берлога у него где-то на Люблинской ветке. А еще он то ли главный пахан, то ли один из паханов кодлы наемных стволов. Таких, что за лишний патрон маму с папой к стенке поставят, а кто они, откуда — пойди, узнай. Как-то идиотски эту кодлу люди называют… о, Синдикат! Короче, ты круто попал, — подбил итог Герыч. — В этом деле я тебе не защита. Да и не можешь же ты безвылазно в палатке своей под охраной сидеть… В общем, слово мое такое: хочет кент от тебя услуги — не кобенься и целку из себя не строй, пока люди с тобой уважительно базар ведут. А если нет — ни я, ни кто из наших вписываться за тебя не станем…
