Может быть, какой-нибудь избалованный ценитель и не нашел бы ее эталоном женской красоты. Сажем, разглядел бы определенные диспропорции в чертах ее лица, где пухлые чувственные губы соседствовали со слегка приплюснутым носиком и суженными глазами, глядящими из-под густых черных ресниц. Или указал бы на то, что она могла бы быть чуточку похудее в области бедер.
Как по мне — все это чушь. Сложно спорить с тем, что Мей очень милая и симпатичная. Взять хотя бы ее длинные прямые волосы цвета вороного крыла — такие гладкие и блестящие, что им завидовали все одноклассницы. Непроста она считается первой красавицей класса. Я точно знаю, что именно о ней чаще, чем о других, думают мои одноклассники во время постыдных минуток наедине с собой. Но лишь мне посчастливилось делать то, о чем они лишь мечтают.
Пока мы целовались, моя левая рука поглаживала ее по оголенному бедру, а правая — залезла под ее футболку, неловкими движениями пытаясь расстегнуть застежку лифчика. Это был важный момент, на котором все могло застопориться — ранее она мне этого не позволяла. Но вот ее рука сама помогла мне — и застежка наконец поддалась!
Вынув из-под футболки и отбросив прочь лифчик, я задрал футболку и наконец увидел ее небольшую грудь со вздыбившимися от напряжения сосками, которые яснее ясного говорили о совпадении ее мыслей с моими. Ее учащенное дыхание было еще красноречивее! Моя левая рука в этот момент стала перемещаться по ее бедру ниже, ближе к трусикам. И тут…
— Постой, — сказала она, вдруг сдвинув назад футболку, чуть отодвинувшись и убрав мою руку с бедра. — Постой, Дима. Я не могу!
В ее голосе прозвучала такая решительность, что сразу становилось понятно — речь идет не о картинных девичьих ломаниях. Какое-то соображение явно всерьез запало ей в голову. И, поскольку Мей была мне настоящей подругой (как ни странно звучит это словосочетание сейчас, когда я едва не занялся с ней сексом) я обязан был отнестись к нему серьезно. Даже если для этого придется попытаться скрыть всю глубину своего разочарования от того, что вместо долгожданного лишения девственности я оказался в роли персонажа классической комедии о подростках-неудачниках.
— Вот еще! — откинувшись на спинку кровати, я тяжело вздохнул. — Это почему это?!
— А потому!
Уставившись на Мей, усевшуюся по-турецки на краю кровати, я заметил в ее темно-карих глазах, глядящих на меня из-под густых ресниц, не меньше разочарования, чем, наверное, было в моих. Судя по тому, как она закусила губу, ее снедали сильные сомнения — но все-таки некая мысль не позволяла ей переступить черту.
— Только не надо на меня злиться, Дима, — после длительной паузы ответила она на мой немой вопрос.
— Я и не злюсь, — попытался убедить ее я.
— Я, если честно, была бы вовсе не против… ну… ты понимаешь. Но мой папа будет очень зол.
— Мне казалось, дядя Ан — человек современных нравов.
— Только не тогда, когда касается этих вещей. Он очень переживает из-за всего этого и непрестанно повторяет, что я должна сохранить целомудрие для своего будущего мужа. Он каждые полгода возит меня в Олтеницу к врачу на осмотр.
— Что с того? Меня тоже постоянно таскают по врачам, хоть я и здоров как бык.
— Ты не понял! Папа меня водит к женскому врачу — гинекологу. Если во время очередного осмотра выяснится, что я… э-э-э… ну ты понял, — это будет настоящий скандал.
Призадумавшись, я вынужден был признать, что в словах Мей есть доля истины. Дядя Ан действительно был из тех, о которых пословица «в тихом омуте…» Помню, где-то год назад Мей загорелась идеей сделать себе пирсинг в носу. Казалось бы, невинная затея, но ее спокойный обычно папа устроил дочери за эту идею такой выговор, что даже умудрился довести ее до слез — и это при том, что Мей не робкого десятка.
— А-а-а… — я задумался о гинекологе и от этих мыслей слова на языке начали путаться. — А что… э-э-э… после этого… будет так заметно?
— Конечно, будет! — фыркнула Мей, посмотрев на меня с удивлением и снисходительностью, намекающими на то, что мне следовало знать немного больше о женской физиологии.
— Хм. А ты сама что… э-э-э… никогда не… э-э-э… — заметив, что подруга начинает откровенно забавляться над моим внезапно проснувшимся косноязычием, я сделал над собой усилие и преодолел смущение. — Ну, не баловалась с собой?
— Ну, это другое, — покраснев, Мей опустила глаза и слегка улыбнулась, красноречиво ответив тем самым на мой вопрос. — Я… делаю это по-другому. Что ты уставился? Ну, пальцами там, сверху. Это не то же самое, что засунуть туда твою штуку!
В чем-то это было нелепо и странно — говорить о таких вещах с девчонкой, с которой мы были знакомы едва ли не с рождения. Я давно знал, что в свое время нравился ей. Но до недавнего времени мне казалось, что девичья влюбленность осталась в прошлом, и воспринимал Мей исключительно как подругу.
Если честно, то именно она виновата в том, что мы незаметно переступили черту, за которой все это стало возможным. Где-то с полгода назад она начала поддерживать разговоры на темы, находящиеся в опасной близости от секса, которых раньше в моем присутствии избегала. Скажем, мы с ней могли спокойно обсудить что-то такое, увиденное в фильме или рассказанное кем-то из друзей. После того как мы начали обмениваться своими мыслями по этому поводу, секс постепенно перестал быть для нас табу. Не прямо, но междометиями и намеками мы взаимно признались, что интересуемся этой темой и относимся к ней без излишнего смущения, как надлежит, в общем-то, современным людям. А недели две назад мы впервые начали целоваться.
Я крепко задумался о нашей с ней дилемме — и вдруг меня осенило.
— А что, если мы сделаем это по-другому? — спросил я, оценивающе глядя на ее реакцию.
— Это как это — по-другому? — насторожилась Мей, но вскоре поняла, о чем я. — А-а-а. Ты хочешь, чтобы я тебе?.. Ну, не знаю. Не уверена, что мне это понравится. Вы ведь, мальчики, считаете, что таким занимаются только шлюхи! Я что, по-твоему, одна из них?
— Не знаю, кто так считает, — пожал плечами я. — Может, какие-то дебилы. Здесь нет ничего такого. И я не предлагал, что бы только ты мне сделала. Я… это… тебе тоже могу. Ну, чтобы нам двоим это было в кайф.
— Ну, я не знаю, — с сомнением проронила Мей, но при этом стыдливо закусила губу, скрыв улыбку, а в ее глазах вспыхнула искорка, которая говорила обо всем яснее всяких слов.
«Не знаю» в данном случае означало «да».
— Я… не бреюсь там, — слегка смутившись, призналась она, опустив взгляд к своим трусикам, из-под которых виднелись копны кучерявых темных волос.
— Я, если честно, тоже! — усмехнулся я, пододвигаясь обратно к подруге.
Мей по-прежнему пребывала в нерешительности, но не стала отстраняться, когда я приобнял ее и начал ласково целовать в щеку, ухо, шею. По тому, как девушка прикрыла глаза и выдохнула, становилось ясно, что ее оборона прорвана.
— Я могу быть первым, если хочешь, — шепнул я ей на ухо.
— Можно сделать это и вместе, — увидев мою удивленную реакцию, она усмехнулась и неожиданно мне подмигнула. — Не ты один посматриваешь кино для взрослых!
Поначалу мы с ней все-таки чувствовали некоторое смущение. Но несколько минут спустя от былого смущения не осталось и следа. Сколько это длилось — ума не приложу. Когда всё окончилось, мы долго еще лежали, тяжело дыша, на простынях, уткнувшись счастливыми глазами в потолок и слушая потрескивание дров в печи. Оглянувшись на Мей, я заметил, что по ее лицу блуждает глупая улыбка. Ее щеки порозовели и стали оттого еще милее. Мне хотелось что-то сказать, но она приложила палец к моим губам, остановив слова. Привстав, она перевернулась через меня, лежащего ближе к краю кровати, задержалась на секунду, чтобы ее соски коснулись моих и одарила меня медленным нежным поцелуем.
Я наблюдал, как она, встав с кровати, с видимым удовольствием прошлась по комнате, нарочито виляя бедрами, как она прежде никогда не делала. Остановившись у окна, она нарисовала пальчиком на заиндевевшем стекле розочку, а затем какой-то неприличный рисуночек в японском стиле хентаи, кажется, изображающий двух людей в позе «69». Я вдруг вспомнил, что Мей — фанат аниме. Говоря «кино для взрослых», она, должно быть, имела в виду свои мультики.
