Александр Зорич - Клад Стервятника

Самая главная проблема, с которой столкнулись мы с Гордеем во время наших опытов с чудо-бумагой, — как продлить процесс нанесения на нее информации.

Первый же оторванный клочок из канцелярской книги учета выданной на руки литературы, как ему и полагалось, немедля очистился и приобрел характерную белизну с легким желтоватым колером. Но стоило написать на нем любое слово, даже самое невинное, как процесс «схлопывался». И дальше злополучная бумага уже категорически отказывалась принимать на себя буквы или штрихи. Равно как и зверское царапанье штык-ножом или огонь зажигалки — все оказывалось бессильным против эпической силы бумаги-Защитника.

Но как же тогда Стервятник умудрился нарисовать на таком листе целую карту?

Ответ нашел Гордей путем предварительных умозаключений. Он предположил, что во время нанесения информации на уже активированную бумагу необходимо подвергать ее постоянному бесперебойному воздействию либо физического, либо химического свойства.

Все-таки золотая голова у нашего очкарика!

Уже первая попытка таким образом художественно разрисовать карандашом активированную страницу из «Былого и дум» отродясь не читанного мною Герцена принесла оглушительный успех.

Пока я меланхолично мял в пальцах краешек листа, Гордей сумел нанести на страничку «Былого» столько собственных потаенных — и, видимо, очень глубоко! — дум, что результат такого сотворчества заставил меня взглянуть на напарника иными глазами. У Гордея явно был художественный талант, но какой- то слишком уж болезненный.

Я ровным счетом не понял ничего из нарисованного им. Зато обилие заковыристых деталей — всесильного бога любого творчества и яркая концептуальность всей картинки — побудило меня на всякий случай отодвинуться подальше от своего напарника.

— Не бойся, Гош, это одна из моих давних графических задумок, — поспешил успокоить меня Гордей. — Называется «Вечерело».

— Гм… — только и сказал я, вновь оглядев творение ученых рук уже свежим взглядом, вооруженным знанием хотя бы имени сего шедевра концептуализма. — А что здесь эта… вечерело?

— Всё, — с неподражаемым апломбом заявил мой ученый друг. И мне тут же захотелось отодвинуться от него еще на полметра. В полном соответствии с воззрениями макаронников — это наилучшая дистанция для общения с такими вот безумцами-графиками, явно опасными для общества.

Потом мы провели еще несколько опытов. И поняли: проще всего закладывать в активированную бумагу информацию под светом карманного фонаря. А когда у нас будет электричество в полном объеме и мощные лампы накаливания, можно будет хоть «Войну и мир» переписывать вслед за Львом Толстым, если мне не изменяет память, уже в четырнадцатый раз. — Еще можно попробовать направить на нее звуковые динамики, — облизнулся Гордей.

Знаю я его, меломана. Дай только волю этому очкарику, и от всей моей библиотеки уже через час будет крепко отдавать «Машиной времени», «Воскресением» и прочими стариканами-мастодонтами отечественного рока.

— Остается решить самое главное, — вернул я его на твердую землю. — Можно ли за эту бумагу выручить хоть какие-то деньги? Например, пару десятков тысяч баксов?

— Не забывай о моей комиссии, — подмигнул Гордей. — Кстати, давай называть это между собой — «припять-бумага».

— Лучше — просто «баксовая», — мрачно парировал я. — Так как насчет экономического эффекта? Ты же умник, должен был уже прикинуть, что к чему.

— Я прикинул, — кивнул Гордей. — Отсюда нужно вынести часть материала — для презентационных целей. Листов двести-триста.

— Так это всего одна книжка, — удивился я.

— Книжек тоже захватим. Но я имел в виду «а четвертый» формат. Тут я приметил несколько стопок чистой бумаги, вроде как для принтеров.

— А зачем тебе именно А4?

— Есть кое-какие соображения, — туманно пояснил Гордей. — Дорогой я обдумаю детали. Но твои двадцать штук, думаю, выгадаем.

Честно признаюсь, слово «выгадаем» мне сразу не понравилось. Выгадаем — значит получим часть от чего-то большего, как результат некой хитрой комбинации. Что, интересно, он задумал?

— Ну, как вы? — рассеянно спросила Анка, видя, как мы с понурым видом выбираемся из пробоины в стене библиотеки. Этот вид мы репетировали с Гордеем почти десять минут, прилагая героические усилия, чтобы не прыснуть со смеху.

— Эх… Сама видишь — макулатура одна, — удрученно кивнул Гордей на два объемистых тюка-баула, которые мы соорудили в библиотеке из подручного материала, главным образом старых портьер.

— А клад? — вежливо поинтересовался Арвид.

После обстоятельного выяснения отношений с дочерью выглядел он неплохо, чего не скажешь о контролере. Тот по-прежнему валялся без чувств под металлическим столом, не проявляя никакого желания присоединиться к обшей беседе.

— Сами видите, — развел руками Гордей, для верности встряхивая один из тюков. — Макулатура сплошная. Чертов Стервятник…

Анка подошла ко мне, участливо погладила по плечу — вполне невинный, целомудренный жест, между прочим.

— Тебе очень плох-хо?

Я лишь махнул рукой и поскорее отвернулся. Так научил меня Гордей, чтобы не сболтнуть лишнего или случаем не выдать себя как-то иначе. Золотая тактика, кстати. Что говорить, когда нечего говорить?

— Я думаю, мы постараемся как-то тебе помочь, — рассудительно сказала девушка. — Ведь правда, отец?

Арвид состроил жуткую гримасу, в мгновение ока вновь превратившись в прежнего Аспида — мрачного и злюшего, как ядовитый змей. И любезно улыбнулся дочери, лишь слегка растянув уголки плоского, бесстрастного рта.

— А что это у вас? — указал он на наши тюки.

— Ценные бумаги. Научная фантастика зарубежных писателей, — вздохнул Гордей. — Не уходить же из библиотеки с пустыми руками. А Трубач фантастику страсть как любит. За ночь прочитывает любую книжку от корки до корки. Слышь, Трубач? Не забудь потом вернуть книги в библиотеку. До указанного срока.

Если это и была шутка, то никто ее не поддержал. И я в том числе.

— Угу. Не забуду мать родную. И отца-духарика, — ответил я совсем уж севшим голосом.

Думаю, на меня в эту минуту и впрямь было больно смотреть. Прямо Станиславский и Немирович-Данченко. Какой актер во мне гибнет! Не организовать ли мне в будущем при «Лейке» драмкружок?

— Бедняжка, — с жалостью произнесла Анка. И вновь погладила меня, на сей раз по макушке.

Арвид внимательно проследил за движениями ее руки и покачал головой.

— Ну, что, пора собираться в дорогу?

Мы с Гордеем угрюмо взвалили на спины каждый по тюку с ценными бумагами — если бы только Анка или Арвид знали, насколько они ценны в действительности! — и одновременно шагнули вниз по лестнице, ведущей вверх. В смысле, синхронно оступились.

— Осторож-жней, — участливо сказала Анка. И первой стала подниматься.

— Я догоню вас, — сказал Арвид.

Мы с Гордеем переглянулись.

Неужели старый змей не поверил нашему спектаклю и решил пошуровать в библиотеке лично?

— Нужно попрощаться со старым другом, — объяснил Арвид свои намерения. И так недвусмысленно усмехнулся при этом, что мы поспешно зашагали следом за Анкой.

Ни к чему нам видеть то, что сейчас произойдет в виварии.

Что бы там ни произошло!

Анка с отцом уносили с собой из вивария «синтезатор» кодовых частот. Мне кажется, не для того, чтобы уже завтра кинуться управлять зоновскими крысами, тушканами или кем похуже, а чтобы опытный образец больше не попал ни в чьи руки. Впрочем, каждый из этой сладкой парочки стоит другого, и если они и придумают «синтезатору» применение, это будет поистине гремучая смесь ментальных возможностей, помноженных на безудержный авантюризм и неженскую решительность.

Думаю, они и сами это понимают, а потому постараются сохранить прибор в тайне от любых ментальных мутантов Зоны, жаждущих неограниченной власти.

Несколько лет спустя я всерьез заинтересовался старинной историей о дудочнике и крысах. Как вы понимаете, в одной укромной библиотеке, скрытой от чужих любопытных глаз, у меня открыт постоянный абонемент. И я во время одного из наших с Гордеем визитов туда разыскал прелюбопытную книжицу. А именно — репринтное издание старинной монографии какого-то дореволюционного автора о дьяволе и том, как с ним бороться.

Отдав должное гонору и гордыне автора, я с удивлением прочел, что жителям средневекового немецкого городка Гамельн, где и случилась вся эта заварушка, вовсе не нужно было объяснять, кто же таков был неизвестный крысолов. Для них он как раз был очень даже известным!