— Ты как? В порядке? — спросила она с беспокойством, которое я не привык ни от кого слышать.
— Порядок, — кивнул я. — Может, слегка задолбался.
— Не то слово. Нам обоим стоит поспать. Все остальное подождет.
— Да, ты права.
— Если ты закончил, я пойду в душ. А ты ложись. Поговорим обо всем, о чем не успели, когда проспимся, лады?
Пока она была в душе, я выполнил несколько простых йогических асан, но даже они дались мне с большим трудом. Поняв, что организм настойчиво требует отдыха и не желает слышать никаких отговорок, я проковылял в спальню и плюхнулся спиной на широченную кровать. Глаза почти сразу начали слипаться, но сон не шел. Голова чуть кружилась, как бывает при несильном сотрясении. А перед глазами проносились будоражащие воображение картины из ближайшего и далекого прошлого, а также из несуществующей и предполагаемой реальности: орущие люди на площади, колышущиеся в небе флаги, удушливая завеса слезоточивого газа несущийся прямо на меня «Автобот»; холодные глаза специального прокурора Анны Миллер; бусик Миро с Шаи, ползущий по какой-то проселочной дороге, обнимающая Мишку Элли; полное гнева лицо генерала Чхона, который смотрит в Сети мое выступление на собрании НСОК и бормочет: «Ты какого хера о себе возомнил, триста двадцать четвертый?», а затем приказывает кому-то невидимому, молчаливому и грозному, возвышающемуся за его спиной как гора: «Найти этого сукина сына! И эту его суку! Живо!»
Последняя картина была столь пугающа и реалистична, что я, уже находясь в состоянии полусна, судорожно вздохнул, как выброшенная на берег рыба, и резко поднялся на кровати, вцепившись руками в простынь. Лаура, которая в это время, оказывается, была уже рядом, в махровом халатике для душа, и собиралась ложиться, вздрогнула от неожиданности.
— Все в порядке? — спросила она.
— Да. Да, в порядке, — тяжело дыша, произнес я, глядя куда-то в одну точку.
— Это был просто кошмар. Тебе не о чем беспокоиться.
— Да, конечно. Ты права.
Я откинулся снова на спину, чувствуя себя полным идиотом. Несмотря на усталость, от которой ныло все тело, сна не было ни в одном глазу, и я тупо смотрел в потолок. Что-то подлое в глубинах моего организма, почуяв слабость, вдруг выбралось из глубокой норы, где долго сидело, подкралось и зашептало: «Надо снять напряжение. Ты снова на войне. Ты должен быть в форме. Тебе нужна «Валькирия». Но я, сцепив зубы, раздраженно отогнал от себя эту мерзкую сущность.
Лаура, с беспокойством глядя на меня, аккуратно прилегла на своей половине постели.
— Тебе часто снятся кошмары? — спросила она тихо.
— Да, часто, — кивнул я, глядя в потолок. — Очень часто.
— О войне?
Я неопределенным образом кивнул.
— Ты… не расскажешь мне?
Я некоторое время боролся с собой, порываясь ответить, что не хочу говорить об этом. Но затем заставил себя говорить. И это, на удивление, оказалось легче, чем молчание — словно с каждым словом я вытягивал из тела давно засевшую там занозу.
— Чаще всего — о Легионе. Иногда — о родителях, о моем доме, и о том, как его не стало. Иногда — о разном. Смесь всех самых страшных страхов. Будто кунсткамера, придуманная для меня одного.
— Всем, кто прошел войну, снятся кошмары, да?
— Да, наверное. Но особенно тем, кто принимал «Валькирию».
— Что это такое?
— Комплексный боевой стимулятор ML-5. Мы называли ее «Валькирией». Разработка доктора Говарда Брауна. Никогда не была официально принята на вооружение, но использовалась в некоторых ЧВК. Особенно — в «Железном Легионе». Это комбинация двух очень сложных химических смесей. Их называли «концентрат» и «плацебо». «Плацебо» практически полностью блокирует болевые рецепторы, гормоны, отвечающие за страх и за большинство других чувств, замедляет мыслительные процессы в большинстве участках мозга, и вводит человека в состояние, близкое к медитативному трансу. «Концентрат» действует иначе — подстегивает все ресурсы организма, кратковременно увеличивает силу и выносливость мышц, скорость реакции, а также стимулирует гормон, отвечающий за ярость, вводит человека в состояние боевого безумия. Оба препарата — очень токсичны для организма. Вызывают зависимость во много раз сильнее героина. Спектр побочных эффектов — огромен: начиная от кратковременных дисфункций, таких как резкое, болезненное обострение рецепторов, отвечающих за обоняние, и заканчивая серьезными долговременными нарушениями памяти, сна, психики… а также репродуктивной функции. Те, кто долгое время сидел на «Валькирии» — большей части импотенты и, скорее всего, бесплодны.
Я говорил, глядя в потолок, но чувствовал, что Лаура слушает, неотрывно глядя на меня.
— Господи. Это просто ужасно! Ты знал, что они сделают с тобой такое?
— У меня не было выбора. И у меня никто не спрашивал.
— Это просто кошмар. И много людей прошли через такое?
— Я не знаю точно. По моим примерным подсчетам, через Легион за все время существования должно было пройти свыше двадцати тысяч рекрутов. Куда еще поставляли «Валькирию» — не уверен. Большей частью тех, кто ее потребляли, уже нет в живых: погибли на войне или угробили себя на гражданке. Но тысяч пять, думаю, еще осталось. Может, меньше. Проще всего найти их в нарколечебницах или разных «центрах реабилитации» при АППОСе, сидящих на чудовищных дозах тринозодола или еще каких-то относительно безобидных для окружающих заменителях — это безвольный планктон, их мозг практически атрофирован. А есть те, кто достает на черном рынке заменители «концентрата», в основном так называемую «чернуху», приготовленную в кустарных условиях. Под ее воздействием они очень непредсказуемы и опасны, могут в любой момент впасть в безумие и натворить что угодно, не исключая убийства. Тех, кто держит себя в узде, вроде меня — меньшинство. И даже им всегда надо быть настороже.
— Значит, ты до сих пор не избавился в зависимости?
— Не знаю, можно ли избавиться от нее полностью. Иногда организм просит о ней. Даже сейчас. Но я не поддаюсь. И никогда не поддамся. Лучше уж смерть. Но я больше никогда не стану рабом. Я знаю, что ты можешь не верить мне. Бояться меня. И правильно, наверное. Но знай, что я никогда не сделаю этого. И никогда, ни за что не причиню тебе вред!
Говоря это, я продолжал глядеть в потолок, сурово сжимал зубы и чувствовал, как кровь стучит в венах, а в мышцах скапливается напряжение. И тут я вдруг ощутил, как женская рука нежно гладит меня по голове и щеке. Это касание было до того приятным, что я прикрыл глаза, и ощутил, как напряжение, словно по волшебству, начинает покидать тело.
— Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред, Димитрис. Ты самый добрый, чуткий и нежный мужчина из тех, кого я встречала. И это заметил бы каждый, кто не побоялся бы заглянуть хотя бы чуточку глубже поверхности.
— Люди обычно таким не заморачиваются, когда видят рожу, похожую на протектор от шины, — промурлыкал я, нежась от ощущения ее прохладной руки, которая гладит мою голову и щеку.
Лаура тихо усмехнулась, продолжая меня гладить.
— Ты похож на матерого дворового кота, такого сурового на вид, всего в шрамах и царапинах. А все, чего он на самом деле хочет — чтобы какая-то маленькая девочка взяла его на руки и гладила, как котенка.
— Так и есть. Только никому про это не рассказывай, — признался я.
— Не буду. Просто знай, что с этого момента тебя есть, кому гладить и обнимать, котяра. А если тебе приснится кошмар, то рядом будет та, кому ты сможешь о нем рассказать.
— Ты и представить себе не можешь, как для меня это важно, Лаура.
Некоторое время мы лежали в приятной и спокойной тишине. Было самое подходящее время, чтобы наконец заснуть. Но наше мерное дыхание так и не замедлялось.
— Можно задать вопрос? — спросила Лаура много времени спустя.
— Конечно.
— Когда у нас это было, ты… совсем ничего не чувствовал?
Я вздохнул.
— Чувствовал больше, чем могу тебе описать. Эта проблема, она… чисто механическая.
