Все они были вооружены. На пятерых у них было два автомата, два помповых ружья и четыре пистолета. У всех была и решимость пустить оружие в ход при малейшей угрозе. Держа под наблюдением всю сферу в 360 градусов, они пересекли пустой холл, прошли мимо покинутого стола консьержки, на котором рядом с раскрытым каталогом Stratford-on-Avon стоял стакан чая, неясно как сохранивший вертикальное положение.
Под потолком застыла мёртвая камера наблюдения на длинном кронштейне. Пол был истоптан так, словно тут прошла целая демонстрация, оставившая после себя горы мусора. Им приходилось смотреть в оба и тщательно выбирать дорогу, ступая почти след в след.
— Хрень какая-то, — произнесла полушёпотом Мария. — Где народ?
— Кто-то может быть и у нас, — снизошёл до ответа командир. — А остальные… вокруг. Кроме тех, которых мы в котлованы свезли.
— Это понятно, — кивнула девушка. — Но в городе полтора миллиона, а у нас пять тысяч не наберётся. Столько-то мы похоронили. А тел вокруг не так уж много. Что-то не сходится.
— Может, в пригороды подались? — предположил Иван. — Я бы на их месте так сделал.
— Многие ушли, — кивнул Ефремов. — Но явно не все.
— Так что, остальные сквозь землю провались? — снова подала голос Маша.
На этот раз её реплика прозвучала довольно громко, и на неё зашикали. Павел сделал знак, что дискуссия окончена, и на этом все разговоры прекратились. Прислушиваясь к каждому шороху и стараясь производить как можно меньше шума, они миновали холл и оказались в широком коридоре, в который выходили четыре двери из ценных пород дерева. Планировка тут тоже была не такая, как в домах для простых смертных. Похоже, весь первый этаж здания был поделён между четырьмя квартирами.
Сейчас все двери были распахнуты настежь. Можно было подумать, что жильцы приняли первый взрыв за землетрясение и разом забыли про чудесные свойства своего дома. Выбежав на улицу, они, вероятно, стали жертвами второго взрыва.
Коридор был под стать всему остальному, просторный и помпезный, с тропическими растениями в кадках, бронзовым литьём и парой красивых репродукций на стенах. Портила великолепие только та же бурая грязь на полу..
Но на лестничную площадку они не попали. Проход к ней преграждала внушительная металлическая дверь, снабжённая прорезью для электронного ключа. Путь верхние этажи оказался закрыт.
Теоретически они могли вскрыть её. Хотя их группа и отправилась в дорогу налегке, освободив как можно больше места для груза, керосинорез у них в машине был, так как входил в список самого необходимого снаряжения. Но командир рассудил, что лучше не тратить время и дефицитное горючее. Дверь явно была не из простой листовой стали, а наверху вполне могла оказаться ещё одна. В первоначальный план пришлось внести коррективы и поискать убежище на первом этаже.
Разделившись на двойки, они начали поиски комнаты с целыми стёклами, где можно бы было стать лагерем и на время снять с себя надоевшие костюмы. Чернышева с Иваном немного отстали, задержавшись возле дверей пассажирского лифта. Девушке надо было подтянуть лямку рюкзака.
В этот момент до её слуха донёсся идущий откуда-то сверху слабый писк или плач.
— Стой… — замерла Маша. — Слышал?
— Что такое? — моргнул Иван.
— Как будто плачет кто-то.
— Показалось тебе, — пожал плечами Ваня.
— Да нет же! Я точно слышала. Как будто ребёнок…
— Маша, ты бредишь, — парень посмотрел на неё с сочувствием. — Какой ребёнок? Две недели… Пошли, надо идти.
— Подожди-ка!
— Э… э! Не надо!
Но Машу уже поздно было останавливать. Одним движением она стянула с себя противогаз, и тут же в её сознание ворвались, на мгновение затопив его, десятки ощущений. Запахи, звуки. Тот самый плач, только гораздо отчётливее. Жалобный, полный тоски, боли и страха. Ребенок? Но как?..
Ей ли было не знать, что дети погибали первыми. И дело было даже не в низкой сопротивляемости организма, а в том, что их жизненно важные органы находились ближе к уровню земли. А значит, и ближе к выпавшим на неё радиоактивным осадкам.
Когда она смотрела на маленькие трупики, ей мучительно хотелось, чтобы к ней в руки попался тот, кто это начал. Расчленять его скальпелем — только медленно, очень медленно.
В этот момент крик раздался снова. Своё решение Чернышева приняла мгновенно.
— Ваня, у тебя же есть ломик? — тронула она за рукав товарища.
Девушка могла поклясться, что звук идёт сверху.
Это оказалось несложно. Одно движение ломика, и в двери щёлкнуло. Развивая успех, Иван чуть подналёг на инструмент плечом, расширяя зазор. Дверь расклинилась. Она и была спроектирована так, чтобы снаружи работники соответствующих служб могли открыть её без особого труда.
Мешая друг другу, оба они рванулись вперёд и осветили пространство кабины своими светодиодными фонарями. Когда дрожание двух источников света успокоилось, Чернышева аж присвистнула. Любят же эти нувориши пускать пыль в глаза. Стены, отделанные дорогими породами древесины, зеркало в бронзовой раме. Медные поручни, мозаичный пол под мрамор, чёрный матовый потолок.
Но это был только фон страшной и странной картины. Только через секунду они заметили скрюченное тело в тёмном углу. Похоже было, что этот человек умирал не один день. Бедняга сидел вполоборота к ним, прислонившись к панели с кнопками. Его серовато-жёлтая кожа напоминала выгоревший пергамент; лицо окоченело и отливало всё той же желтизной, а широко распахнутые глаза состояли из одних зрачков, похожих на бездонные ямы. Рука судорожно сжимала телефон-«раскладушку», отливавший металлом.
Только сейчас Маша заметила, что ноги мертвеца в мокасинах крокодиловой кожи не касаются пола, а галстук повязан как-то необычно, слишком туго. Наверно, это было непросто — повеситься на тонком шёлковом галстуке, пропущенном через поручень, находящийся на уровне пояса. Только полное отчаяние могло подтолкнуть человека к такому выходу.
Выходит, изнутри эти двери без специальных приспособлений невозможно было открыть в принципе. Что ж, тогда ему было от чего отчаяться, попав в эту мышеловку. Потолок в кабине был высоким — два с лишним метра. Не дотянуться, да и не допрыгнуть, если только ты не баскетболист. Но он не умер от удушья. Видимо, пассивная вентиляция в здании продолжала действовать, и воздух поступал в кабину через замаскированную решётку под самым потолком. Его ждала смерть от жажды.
Когда они приблизились к нему вплотную, Маша представила себе, каково это — оказаться в замкнутом пространстве, в полной темноте, полностью отрезанным от внешнего мира, и не знать, что же происходит с этим миром за стенами кабинки. Всё равно, что быть заживо погребённым. Тут впору умереть не от обезвоживания, а от шока. С ней, подумала девушка, именно так и случилось бы.
И в этот момент плач раздался снова. Теперь Чернышева сумела точно локализовать его источник. Им была лестничная площадка, но не второго этажа, а третьего или даже выше.
— Ваня, чего застыл? — позвала она товарища. — Подсади, блин!
Через полминуты Чернышева уже стояла на крыше лифта, глядя на упрятанную в нишу металлическую лестницу, предназначенную для работников коммунальных служб. Выглядела она прочной, но кто знает?
Воздух тут был спёртым и до сих пор сохранил в себе запах гари. От поднявшейся пыли щипало нос и хотелось чихнуть.
— А-а-п-ч-хи! — не сумела сдержаться девушка и тут же неловким движением ноги задела крышку люка.
Тот захлопнулся с громким хлопком, и шахта лифта сразу стала тёмным склепом, где не было другого света кроме её налобного фонарика. Маша встала на первую ступеньку и посмотрела себе под ноги. Внизу, гораздо ниже уровня первого этажа, виднелось тёмное дно подвала или подземного гаража. Но ей туда было не надо. Вверх можно было и не смотреть. Лестница тянулась, насколько хватало глаз, исчезая во тьме. Она казалась достаточно прочной, чтобы выдержать человека её массы, но слабо скрипнула, когда девушка поставила ногу на вторую ступеньку.
Маша знала, что может вернуться в любой момент и никто её за это не осудит. Эта мысль согревала её, и в то же время казалась подлой и трусливой. Она решила не отступать.
Раньше ей такое не приснилось бы и в страшном сне. Неизвестно какая высота, скользкие ступеньки. Руки в резиновых перчатках напоминали клешни. Даже рюкзак не хватило ума внизу оставить. При свете дня Маша вряд ли решилась бы на эту авантюру, но в полумраке было не так страшно.
Подъём длился целую вечность. В тёмном однообразии шахты лифта сознанию было не за что зацепиться, и даже постоянное напряжение рук и преставление ног не могло внушить ему, что движение продолжается. Когда девушка шевелила головой, луч фонарика отражался от гладких металлических стенок, плясал вокруг двух туго натянутых тросов толщиной с детскую руку.
