— Меня зовут Фи. Фи Гунвей, — легко выдержав наши неприветливые взгляды, дерзко представилась остроносая девушка, сверкая узкими глазками, обрамленными темными тенями, без стеснения протянув тонкую руку
— Я слышал, — буркнул я, хмуро глядя на синий лак на ногтях протянутой руки.
Орфен машинально пожал девичью ладонь с длинными цепкими пальцами, но выглядел растерянным. Я несильно ткнул его локтем, чтобы не расслаблялся, и начал продвигаться далее к выходу.
— Вы не уделите мне несколько минут?! — назойливая репортерша перегородила нам дорогу.
— Дел невпроворот, — проворчал я, отворачиваясь от объектива.
— «Железный Легион», не так ли? — выпалила она. — Вас легко узнать по седине. Боевая химия не щадит организм. Это ведь кто-то из ваших был на горе Логан во время операции «Скайшредер», да? Разведчики-одиночки. Высадились посреди снежной пустыни, в самой суровой местности на Земле, преодолели сотни миль, разведали местность, а потом участвовали в штурме. Этот болтун, если только он вообще там был, ничего бы не смог сделать без вас. Похвально, джентльмены-наемники. Если, конечно, не считать того, что никакого ужасного проекта «Скай», придуманного сумасшедшими китайскими учеными, якобы ради которого затевалась та операция, вообще не существовало. Одна из выдумок, которыми оправдывали развязывание этой бессмысленной войны.
Орфен открыл было рот, чтобы выразить свое несогласие, но я одернул его и проворчал:
— Конечно же, это все выдумки. И вообще войну развязали инопланетяне. Возьмите себе пару глинтвейнов вон с теми девицами, придумаются сюжеты и покруче. А нам пора заниматься делом.
— Да уж, ЧВК — это как раз то место, где занимаются делом, не правда ли? — проклятая репортерша настырно шагала за нами до самой двери, и глядела теперь только на Орфена, почуяв в нем слабое звено. — Такие себе рукавички, которые одевают, когда надо делать грязную работу! Скажите, у вас есть ордена, медали? У вас хоть пенсия ветеранская будет, а?! Молодой человек, да, вы! Вы сможете с гордостью рассказать своей девушке, когда вернетесь, за что вы воевали?! Или так и будете всю жизнь молчать, стыдливо опустив глаза?!
— У меня нет девушки, — успел произнести Орфен растерянно.
— Правда? — удивилась и еще больше оживилась Гунвей. — В это невозможно поверить! Вам что, это запрещают, да? Сколько вам лет, молодой человек? Двадцать пять? Двадцать три? Расскажите о себе! Что вы успели совершить на войне?! Расскажите, люди имеют право знать, и вы заслуживаете того, чтобы не быть забытым! Или, может, нет ничего, о чем вы могли бы рассказать без стыда?!
Орфен все больше терялся. Слова этой сучки явно задевали его за живое. Скрыться от нее едва-едва удалось за шлюзовой дверью, торопливо натянув на головы капюшоны и закрыв лица масками. Туда, где громко завывал ветер, а кожу щипал двадцатиградусный мороз, Гунвей не рискнула за нами последовать, и я захлопнул дверь у нее перед носом.
По свежему снегу мы торопливо отошли от бункера шагов на сто, прежде чем Орфен, сделавшийся расстроенным и виноватым, заговорил:
— Простите, сэр. Просто я…
— Забудь об этом, Орфен, — буркнул себе под нос я.
— Мне, наверное, следовало…
— Да заткнись уже, рядовой! — рявкнул я, не сдержавшись. — И прибавь ходу!
— Да, сэр! Слушаюсь, сэр!
Некоторое время мы молчали и слушали лишь хруст снега у нас под сапогами. Вдали среди гор продолжали доноситься отголоски взрывов — на открытой местности они казались куда громче.
— Черт! Из-за этой ситуации нам теперь могут запретить бывать тут, — проворчал я.
— С чего она вообще пристала к нам, сэр? Вы не знаете?
— Понятия не имею! — соврал я. — Просто психопатка какая-то.
— То, что она говорила о «Легионе» и о горе Логан…
— Не вздумай даже произносить такое, рядовой! — гаркнул я гневно.
— Слушаюсь, сэр!
— Если ты услышал какую-то несусветную чушь, Орфен, это еще не значит, что ее нужно на каждом шагу повторять! Я не допущу, чтобы бойцы из моей роты разносили подобные сплетни!
— Так точно, сэр!
Тут я наконец выдохнул, осознав, что разбушевался без особых причин и срываю на подчиненном злость, причина которой с ним никак не связана. И надо же было мне наткнуться на эту чертову репортершу! Надо же, что все так неудачно совпало.
— Мы — тени, Орфен, — повторил я еще шагов через сто, обращаясь скорее к себе, чем к притихшему после моей взбучки солдату. — Очень плохо, если на нас обращают внимание.
— Я знаю это, сэр, — кивнул понурившийся молодой легионер.
— Мы с тобой делаем настоящую работу, пока эти клоуны снимают свои телешоу, — продолжил я, раздраженно кивнув через плечо, где остался бар. — Мы знаем это — и этого достаточно. Понимаю, ты хотел бы, чтобы у тебя брали интервью, как у того парня, и встречали овациями. Но этому не бывать. В мире все устроено сложнее. Те, кто делают настоящую работу, не светятся.
— Я знаю это, сэр. Я горжусь тем, что мы делаем, — покорно кивнул парень.
— Не позволяй словам этой чертовой репортерши подорвать твой боевой дух.
— Ни за что, сэр! Мой дух ничто не сможет подорвать, сэр! Я — мясо! И я рожден, чтобы убивать! — скороговоркой проговорил Орфен.
Эти слова вызвали во мне еще более мрачные воспоминания. Терпеть не могу слышать их, будь это хоть сто раз наш девиз. Но я, конечно, не подал виду. Орфен был всего лишь легионером. Завтра он может погибнуть, как и все остальные. Мне не следует уделять ему так много внимания.
— Вот именно, — удовлетворенно кивнул я, давая понять, что тема исчерпана.
Но освободить свое собственное сознание от «ненужных» мыслей и воспоминаний оказалось сложнее, чем заставить замолчать Орфена. Память о прошедших событиях больше не стиралась в моем сознании бесследно, ведь на протяжении всей войны я придерживался минимальных возможных дозировок стимуляторов. И теперь маховик воспоминаний, запущенный словами этой треклятой журналистки, раскручивался дальше помимо моей воли. Он уносил меня назад на два с половиной года, к первым дням войны.
§ 5
Хорошо помню свои чувства, когда я вернулся с того злополучного задания в Европе в мае 2090-го. «Валькирия», о которой так долго и отчаянно молил мой истерзанный организм, медленно струилась по моим венам. Она принесла мне облегчение, прекратив мучительную наркотическую ломку. Но даже «Валькирия» не способна была заглушить всех моих чувств. Эти чувства сводились к полной утрате ориентиров, разочарованию в себе, горькому раскаянию за содеянное и ненависти к тем, кто превратил меня в монстра.
Я был уверен, что генерал Чхон не простит мне убийства Локи. Но я и не собирался вымаливать у него прощение. При мысли об отплате, которая меня неминуемо ждет, я не чувствовал страха. В душе я даже желал прекратить свое существование, в ничтожности, бессмысленности и ущербности которого я смог убедиться, ненадолго освободив свое сознание из оков «Валькирии». Смерть была единственным способом вырваться из замкнутого круга рабства, в которое я попал. А значит, это был далеко не худший исход.
Конвертоплан, забравший меня с диких пустошей у руин Генераторного, на которых начали разражаться первые сражения Четвертой мировой войны, доставил меня на временную оперативную базу, разбитую на старом аэродроме недалеко от Ганновера. Там царила суета, олицетворяющая начало большой войны: непрестанно садились и взлетали летательные аппараты, прямо под открытым небом разгружали контейнеры со снаряжением и боевой техникой, возбужденно бегали люди и сновали дроны технического обслуживания.
Покойный ныне лейтенант Стил, командовавший тогда моим взводом, встретил меня на взлетно-посадочной полосе со своим обычным каменным лицом и без лишних разбирательств доправил в полевой штаб генерала, разбитый в одном из старых ангаров.
— Капрал Сандерс прибыл, сэр, — закрыв за собой дверь, мрачно молвил я.
Передо мной раскинулось темное помещение, наполненное переливчатым свечением воздушных дисплеев. Дисплеев было такое количество, что я не смог бы одновременно уследить и за третью. На каждом из них мельтешила бегущая картинка.
