Я вздохнул в ответ.
— Я не буду больше убивать людей, если они не нападут на меня первыми. Обещаю.
— Лучше сразу сделай исключение для своего Чхона. Иначе я все равно тебе не поверю.
— Я не думаю, что Чхон — это человек.
— Ты сказал это как-то слишком серьезно как для образного выражения. И мне почему-то от этих слов сделалось очень, очень не по себе.
— Мне тоже. Но я защищу нас от него, милая. Кем или чем бы он ни был. Обещаю.
Наступило время уходить. Мы оба понимали это. Но, вопреки этому пониманию, она долго не разжимала рук. Не отпускала меня.
— Ты просто уйдешь? Просто возьмешь — и уйдешь? — спросила она.
— Ты ведь знаешь, я ничего не хотел бы больше, чем остаться.
— Не говори этих киношных фраз. Прошу!
— Но ведь ты только что…
— Мне — можно. Я же женщина.
— Я вернусь, Лори. Очень скоро. Вернусь — и останусь. Навсегда.
Прошло много времени, прежде чем она наконец отпустила меня. Я хотел сказать еще что-то, но так и не смог найти нужных слов. Понял, что нужно уходить немедленно — иначе я просто не смогу заставить себя сделать это.
Так что я, сделав над собой усилие, стремительно развернулся, и зашагал во тьму.
— Дима! — нагнал меня голос Лори, когда я отошел уже шагов на пятнадцать.
— Лори?! — замер я выжидающе.
Чтобы докричаться друг до друга сквозь плотную завесу дождя, теперь приходилось повышать голос.
— Я… я думала над именем!
— Мы решим вместе! Когда я вернусь! Хорошо?!
— Да! Если, конечно, ты вернешься не через еще пять месяцев! Потому что новорожденной девочке я не позволю ходить без имени целый месяц!
— Договорились!
Некоторое время мы молчали. Но я не уходил. Чувствовал, что сказано еще не все. И не ошибся.
— Не вздумай умереть, Димитрис! Я заклинаю тебя! Ты же всегда выживаешь! Ты всегда выходишь из любых ситуаций!
— Я не собираюсь умирать! — заверил я.
— Я серьезно!
— Я люблю тебя, Лори!
Она молчала. Я не мог увидеть этого, но почувствовал — она сейчас плачет. Сердце у меня болезненно сжалось. Накинув наконец на голову капюшон, я ускорил шаг — и девушка, которую я любил, скрылась за завесой ливня.
***
Евразийские пограничники не задавали вопросов, хотя я и выглядел странно — мокрый после дождя, одинокий, потерянный пассажир почти без багажа, который летит в направлении, куда мало кто летает. Документы, которые изготовили для меня в МГБ, сработали отлично.
Я все еще не мог поверить в то, что вижу прямо перед собой людей в евразийской форме, которые не пытаются убить меня. Что я спокойно пересекаю границу государства, которую всю сознательную жизнь считал империей зла. Но это было не самым невероятным ощущением, которое я испытал этим днем.
Мысль о том, что у меня может быть ребенок, что его зародыш уже активно развивается в теле девушки, которую я люблю, показалась мне странной, в какой-то степени даже нелепой. Не знаю почему, но процесс человеческого размножения показался мне дико абсурдным — мужская сперма попадает женщине во влагалище, и в этом месиве жидкостей, насыщенных белком и генетическими данными, вдруг формируется что-то большее, чем просто смесь этих жидкостей. Это «что-то» постепенно растет и обретает форму, занимая все больше места в чреве женщины, питаясь полезными веществами, попадающими в ее организм… и затем выходит, с болью и кровью, чтобы стать человеком — ничего не смыслящим, бессвязно орущим, но уже наделенным инстинктом самосохранения — и потому стремящимся поскорее заполучить в рот сиську, из которой сможет и далее напитываться полезными веществами, чтобы растить и развиваться.
Это было так по животному натуралистично, даже вульгарно — мигом приземляло людей, возомнивших себя, со своей высокоразвитой культурой, религией, философией высшими созданиями, с небес на землю. Нет, ребята, никакие вы не боги, и даже не им подобны. Будь вы подобны богам, драматично появлялись бы на свет во вспышке света, где-то в бескрайних глубинах космоса, где сходятся материя и антиматерия, среди черных дыр и сверхновых. Но вместо этого вы нелепо вываливаетесь из чьего-то пуза, склизкие, мерзкие и обмотанные пуповиной, как котята или крысята.
И я, оказывается — такой же точно человек. Вовсе не машина для убийства, созданная учеными, а обыкновенная особь homo sapiens мужского пола репродуктивного возраста, чьи сперматозоиды точно так же способны вдруг инициировать вспышку химико-биологических реакций, запускающих столь нелепую, но столь человечную череду событий.
Всю сознательную жизнь я спорил с Чхоном и им подобными о том, кто или что я на самом деле. За победу в этом споре я всегда был готов сражаться, даже отдать жизнь. Но, кажется, лишь сейчас, лишь в этот момент, сомнения в глубине моей души рассеялись, и я наконец всецело уверовал, что я на самом деле прав — вопреки всем генетическим модификациям, я всего лишь обычный человек. И это откровение посеяло в моей душе величайшее волнение — но вместе с ним и печаль.
Как бы я не лгал Лауре, убеждая себя, что не лгу — я понимал, что у меня почти нет шансов победить в этой схватке. Слишком далеко меня завела моя борьба. Слишком высоки ставки. Слишком многим могущественным силам я не нужен живым и свободным.
Я убедил её в том, будто знаю, что делать — как и надлежит, в моем понимании, мужчине. Но на самом деле я не знал. У меня не было плана, в успех которого я бы верил. Лишь нагромождение сомнений и разочарований — во всех целях и приоритетах, во всех союзниках и альянсах, во всех истинах и откровениях. Одна лишь ложь, одни лишь потемки, в которых я блуждаю, и тени вокруг. И я понятия не имел, как найти дорогу к свету.
У меня остался небольшой списочек целей — три файла, которые достались мне от Германа, информатора Сопротивления, вместе с файлами на Гаррисона и Брауна, которые я благополучно закрыл. Один файл я пока еще даже не открывал — отложил в самый низ, лишь взглянув на обложку. На то у меня были свои причины. Еще два тоненьких, которые я уже просмотрел — две мелкие сошки, брошенные Германом с барского плеча, как бы в довесок. Он не мог не понимать, что они — не интересные мишени, которые вряд ли заинтересуют нас, максимум для разогрева. Правда, это также значит, что добраться до них может быть несложно. Что около них едва ли будет ждать засада. Быть может, я справился бы даже в одиночку, без сомнительного эскорта из адептов Сопротивления. Но есть ли в этом хоть какой-то смысл?
Был еще файл, раздобытый по моей просьбе людьми из евразийских спецслужб. Файл человека, с которым мне не нужно было сводить никаких личных счетов — но очень хотелось поговорить. Однако и это казалось мне сущей потерей времени, капризом, странностью. Что на самом деле важного я мог у него спросить? Что на самом деле важное он мог мне ответить?
Приходилось довериться интуиции.
§ 34
Майор Томсон из «Железного Легиона» оказался «в миру» Роджером Карпентером, 2051-го года рождения — сиротой, выросшим в трущобах на окраинах Окленда. У маньяка и садиста, который ассоциировался у меня лишь с бессмысленной злобой и жестокостью, оказалась биография — и это было странным открытием.
Он имел много никчемных работ вроде вышибалы в стрип-клубах и таксиста, но затем нашел себя в амплуа фитнесс-тренера. Побеждал на каких-то конкурсах культуристов, снимался в рекламе. В 71-ом женился на приличной на вид девушке, между прочим, гимнастке. Ухитрились настрогать целых двух детей, мальчика в 73-м и девочку в 75-ом.
Вначале все вроде бы шло хорошо: работал в две смены, содержал семью, фотки в социальных сетях мимимишные. Но потом что-то пошло не так. В конце 70-ых крепко подсел на наркоту. Возможно, первоначально — на почве спортивных анаболиков. Начал, по свидетельствам соседей, пропадать в каких-то притонах, якшаться с непонятными личностями, поколачивать жену. В 81-ом жена развелась с ним и забрала детей, а он получил два года за насилие в семье с причинением телесных повреждений.
