Из-за двух тел, мечущихся по трейлеру в яростном вихре, он трясся. Разный хлам падал со столов и полок. Пес снаружи неистовствовал. Томсон сумел технично обезоружить меня, а затем попробовал выхватить мой второй пистолет из левой набедренной кобуры. Помешать ему я сумел лишь в самый последний момент. Не ослабляя отчаянного напора, он схватил первое, что попалось под руку (это оказался разводной ключ) и начал махать им, пробуя размозжить мне голову. Я увернулся от пары ударов, и затем перехватил его руку, войдя с соперником в клинч.
— Сука, — прохрипел он, дыхнув мне в лицо смрадным дыханием.
В этот момент все органы чувств были полностью сосредоточены на схватке. Но, от звука его голоса, где-то на заднем плане моего сознания возник целый калейдоскоп картинок из прошлого: от 2089-го, серых утесов Грей-Айленда, где Томсон ухмыляется мне в лицо, когда я привязан к пыточному столбу, а на спину обрушивается кнут; до 2093-го, заснеженных гор хребта Нандадеви, где с такой же ухмылкой говорит о газе, запущенном в жилые секции Новой Москвы. И этот невидимый диафильм, являющиеся воплощением ненависти, активировал где-то в закромах моего организма тайные резервы сил, о которых я даже не подозревал.
В следующие несколько секунд я почти не контролировал себя — словно со стороны я смотрел на то, как мои зубы впиваются в ухо противника (первое, что под них попалось), как я со всей возможной яростью заламываю, скручиваю, сдавливаю его; луплю в каждое место, до которого способен дотянуться. Сам не заметил, как он оказался на полу трейлера, а я — верхом на нем, с локтем, прижатым к его шее, привкусом соленой крови на губах и взглядом, устремленным в его выпяченные глаза.
— С-сука, — прохрипел он снова, но уже тихо, сдавленно.
Он сделал еще одну отчаянную попытку трепыхнуться, вырваться — но тщетно. Затем его мышцы вдруг расслабились — будто сдувшийся воздушный шарик.
— Ну давай, — шепнул он. — Давай, Сандерс, сделай это.
Мои мышцы инстинктивно дернулись, порываясь сделать последнее, завершающее движение, необходимое для того, чтобы прикончить его. И лишь две вещи остановили меня: слово, данное Лори, о котором часть моего сознания помнила даже в эту минуту; и мысль об усмешке генерала Чхона при виде того, как я собственными руками уничтожаю одного из немногих выживших свидетелей его преступлений.
— Я здесь не для этого, — тяжело дыша, прошептал я.
Тот продолжал криво усмехаться. Он мне не верил. Но я отпустил его, слез с него, и, оставаясь на полу трейлера, устало облокотился о ближайшую тумбу.
— Ты — был в списке, который мне слили, — объяснил я, глядя на Томсона, который лежал на полу рядом, чья грудь вздымалась от тяжкого дыхания. — Кое-кто решил, что ты свое отжил, и хочет видеть тебя мертвым.
— Ну и хер с ними, — прошептал тот безразлично через какое-то время. — Пошли они!
Я отрицательно покачал головой.
— Я не буду больше прислуживать этим ублюдкам, — объяснил я.
Довольно долгое время мы молчали. Затем Томсон крякнул и с трудом переместился из лежачего положения в сидячее. Поморщился, прикасаясь к обильно кровоточащему уху, кровь с которого стекала по шее и груди на его потасканную белую майку. Его движения были до того вялыми и немощными, что с трудом верилось, что еще минуту назад он был со мной на равных в драке.
Взгляд Томсона остановился на полупустой бутылке какого-то крепкого спиртного, котораяперевернулась и лежала сейчас на полу, а за ним туда же переместилась и рука. Я не стал препятствовать ему, а лишь молча наблюдал, как он жадно приложился к ней.
— Чертова собака, — прошептал он, услышав, видимо, лай на улице. — Никак не заткнется.
— Ты ей даже воды не оставил, сукин сын. А она все равно тебя защищала до последнего.
— Херово защищала! — огрызнулся тот, и вновь приложился к бутылке.
— Не нажрись. Нам с тобой еще предстоит разговор.
— Не о чем мне с тобой говорить. Хочешь прикончить — валяй. А нет — так проваливай. Мне похер. От меня мало что осталось. Я в отставке, и у меня нет ничего, кроме долгов.
— Я знаю, кто ты, Карпентер. Знаю, что на тебе испытывали «Валькирию», как и на мне. Знаю, что тебя потом выбросили на помойку, как и меня. Знаю даже о твоих детях, с которыми ты пытался примириться, а они послали тебя на хер…
— Надеюсь, ты не для того сюда приперся, чтобы затащить меня в свой «носок»? Лучше сразу пусти мне пулю в лоб, но не трахай мне мозг своими сектантскими проповедями…
— Да кем ты себя возомнил? Мне на твои проблемы насрать. Ты — садист, маньяк и подонок. Ты не получил даже десятой части того дерьма, что заслужил. Я не вытрясу из тебя твою жалкую душу лишь потому, что я слишком презираю тебя, чтобы марать о тебя руки. Но не думай, что мне тебя хоть немного жаль.
— Можешь меня в задницу поцеловать из жалости. Чего тебе надо?
— Мне нужен Чхон.
Томсон криво ухмыльнулся, и беззвучно рассмеялся. Я его веселье не разделил.
— Чего ржешь? Между прочим, это он, скорее всего, решил списать тебя в утиль, и навел меня на твой след, чтобы я тебя прикончил. Так что, будешь и дальше защищать своего хозяина, как верная собачонка?
— Я вообще не понимаю, что за херню ты городишь.
— Хочешь сказать, что тоже не знаешь, кто такой Чхон?
— Нет никакого Чхона.
В моей голове вновь завертелось тревожное чувство, близкое к суеверному страху. Я вновь вспомнил все таинственные и необъяснимые явления, которые происходили каждый раз, когда я пытался выведать у кого-либо правду о Чхоне. Вспомнил о своих кошмарах. О том, в чем сам признался Лауре при нашей последней встрече. Ощущение того, что надо мной клубятся невидимые черные облака, замогильного дыхания чего-то ужасного и сверхъестественного, сковало сердце так остро, как его никогда не сковывал страх в самых сложных жизненных ситуациях — ни на боксерском ринге, ни на войне, ни в тюрьме.
Я уже и не знал, что спросить дальше. Не знал, есть ли смысл вообще задавать хоть какие-то вопросы. Но Томсон нарушил молчание первым. Глядя на мой растерянный взгляд, он тихо хрипло захохотал.
От этого противного гортанного хохота наваждение мигом рассеялось.
— Чего ты ржешь, ублюдок? — нахмурившись, спросил я.
— Видел бы ты свою рожу, — прохрипел тот сквозь смех.
Вдоволь нахохотавшись, и вновь хлебнув из бутылки, а затем срыгнув, он добавил:
— Наши кости будут давно гнить в земле, Сандерс, а этот ублюдок будет и дальше воротить свои дела. Он будет жить вечно. И таких, как мы, будет на херу вертеть еще сотни и тысячи. Ты этого еще не понял?
Мои глаза расширились. Я не сразу понял, что он вообще мямлит. А когда понял, то вдруг ощутил, как стена ледяного суеверного ужаса, сковавшая душу, вдруг начинает таять.
— Значит, ты его знаешь? Помнишь?! — вскричал я возбужденно.
— Конечно же, бляха! Ты совсем тупой?! — презрительно скривился Томсон, сделав еще один глоток. — Чхон — призрак. Его не существует нигде по бумагам. О нем нет инфы в Сети. Я не знаю, как он это сделал. Он все может. У него все в кармане.
«Стиратель», — пронеслось в моей голове. Миф, легенда. Ага! Черта с два!
— Но я-то видел и слышал его собственными глазами. Как и ты, — продолжил Томсон. — Так какого хера ты зеньки таращишь?
Я ощутил себя сказочным, неописуемым идиотом из-за тех мыслей, которые только что всерьез поселились в моей голове — голове, казалось бы, взрослого и здравомыслящего человека. Но вместе с этим ощущением стыда и злости на себя, появилась и надежда. Ведь врага из плоти и крови, как бы силен он не был — можно уничтожить.
Мои глаза сузились и остро вперились в Томсона.
— Он нужен мне, Карпентер. И ты — поможешь мне достать его, — отчеканил я, сжав кулаки.
— Нихера у тебя не выйдет, — презрительно покачал головой он.
— Где он?! — требовательно спросил я, готовый немедленно начать месить его кулаками, если он дальше будет вилять.
— Откуда мне знать? Ты что, сука, думаешь, он меня здесь навещает?
