«греческого». И ходить в нынешнем ты там не сможешь. И не знаешь ты там никого и ничего. И стоит тебе хоть раз там перекреститься — только на смех поднимут. С верой там очень уж не очень. Церкви есть, конечно. Но акромя древних старух туда никто не ходит. И показывать веру свою там не стоит. Короче, жизнь там тебе точно будет нелегка. И придётся учиться идти. Там женщина неграмотной не может быть никак.
— Я ж грамотная! Писать — читать умею! — влезла — таки Марья.
— Тихо ты. Сказал же — потом скажешь. Читать — писать тебе придётся учиться заново, там по другому и пишут, и читают. Да там даже просто не все буквы из нынешнего алфавита используют. Это здесь ты читать умеешь — грамотная, а там надо побольше знать. Вообще, у меня к тебе на выбор такое предложение:
— Первое. Я дам тебе вольную. Оставлю тебе денег и имущество кое — какое. Обеспечу тебя всем. Будешь как сыр в масле кататься. Да к тебе в очередь женихи встанут. Может, кто и из благородных найдётся. Могу племянника озадачить, чтобы поискал. — Никитин сделал паузу.
— Второе. Поедешь со мной. Но обратной дороги тебе не будет. И даже сказать, куда именно, пока не уедем, я тебе не могу. Тут всем скажем, что едем за границу, в Испанию, например.
Марья сидела в кресле, выпрямив спину, вцепившись в подлокотники кресла. Даже в свете свечей было видно, что она покраснела и дышит глубокими нервными вздохами.
— Нельзя, конечно, так барину и благодетелю отвечать но… — Тут она просто крикнула так, что весь дом, наверное, слышал:
— Дурак ты! Раз решил, что я тебя на барахло променяю! — и уже тихо, шипящим злобным шёпотом: — Да я ради тебя этот собачий французский выучила! Я с голыми плечами на люди ходила. Талдычила эту грамоту чёртову. И всё, чтобы потом на что поменять? На мельницу? Или ты мне что другое решил приобресть? Да, надо если, я и с голым задом по деревне прямо сейчас пойду! Надо? Идти?
— Тише ты. Перебудишь всех. Здесь не надо. А там возможно. Купаются там, например, в речке все вместе. И то что на них надето — для тебя будет не сильно отличаться от того, как ты в баню ходишь. Ты вон до сих пор в постель-то ко мне в ночной рубашке ложишься.
Марья вскочила, развязала пояс и скинула через голову столь ненавистное ей то самое «греческое» платье в античном стиле, надетое ради гостей.
— Вот так прямо сейчас через весь дом пойду! Хоть на двор!
— Глупая, да я тебя не сейчас раздеться призываю. Да, и там ты совсем голая ходить, конечно, не будешь. Зря я, наверное, на одежде так зацепился. Там и без неё сложностей полно будет.
— Ничего не страшно, ничего не боюсь! — топнув ножкой, заявила Марья. — Куда ты — туда и я!
— Хорошо, ну, тогда пошли спать. Устал я сегодня. Завтра собираться будешь. Учти — одежду брать твою бессмысленно. Ну, разве платки, что у тебя есть. Ну, и украшения, разве что. Иконы не бери, не надо, очень тебя прошу. Вообще, раздари всё своё дворовым или деревенским. Скажешь всем, что с барином в Испанию едешь. Там и обвенчаешься.
— Что?
— Ну, на самом деле там, куда мы едем, не венчаются. Но свадьба будет. Туда ты только женой моей можешь ехать.
Марья кинулась через стол на шею Никитину и заплакала.
— Ну, вот. Что сырость-то разводить? Давай спать пойдём.
Утром Никитин, открыв глаза, увидел, что спит один. Одевшись, умывшись и спустившись в залу, натолкнулся на Марфу. Та, увидев его, сразу всплеснула руками:
— Что же это Вы нас покидаете?
— Ну, вижу, что Марья уже всё растрезвонила. Не переживай, Игорь — человек воспитанный, хуже с ним не будет. Ну, а порядки какие новые заведёт — не беда. Всё должно меняться. Даже мёртвый камень ветер и вода потихоньку точат. А уж людям положено просто менять всё вокруг. Гости тут ещё?
— Да, только встали.
— Ну, вот и зови их всех через час на завтрак. Марье скажи, чтобы со всеми вышла завтракать. Я пойду выйду во двор. Племянник должен уже подъезжать. Не забудь ему тоже накрыть.
— Вот всегда удивляюсь я. Как Вы так точно знаете, когда Ваши гости будут? Пойду готовить. Завтрак на французский манер?
— Только кофе в конце подашь. А так, давай поедим по — местному.
Никитин вышел на парадное крыльцо. Действительно, долго ждать не пришлось, во двор вкатила щегольская коляска, запряжённая рысаком с легким красивым ходом.
В коляске сидел с прямой спиной одетый в венгерку мужчина на вид лет тридцати. Увидев Никитина, соскочил с коляски и, в три прыжка преодолев расстояние, кинулся к нему, обнял.
— Ну, здравствуй, дядька! — при этом «дядька» он тоже почему-то обыграл интонацией. — Ох, а поседел — то как! Вижу-вижу — годы берут своё. Ну, как ты тут? Рассказывай.
— Пошли уж в дом. Умойся с дороги. Там как раз завтрак. А после поговорим. Заодно сразу на правах нового смотрителя пересылки с гостями пообщаешься.
— Так это ты их давно не видел, а я, считай, с Иваном месяц как виделся. Ну, разве только Софью не видел давно. Но она не в моём вкусе, — и он игриво подтолкнул локтем Никитина. — Ладно, веди. Приводить в порядок себя буду.
За завтраком разговор вертелся, в основном, вокруг местных новостей и разницы между «благородным» завтраком и «простым». На столе, кстати, была вполне простая пища — каша, хлеб, масло. Покончив с едой, кофе пить хозяин позвал всех в беседку, организованную за домом в саду. Марья отправилась хозяйствовать. И в беседке оказались только Никитин с племянником и гости.
— Уф, Олег Григорьевич, накормили. Точно придётся корсет менять! — сказала Софья Петровна, откинувшись на спинку стула в беседке.
— Не беспокойтесь, до Смоленска на лошадях растрясёте весь завтрак и ещё не раз вспомните его.
— Да уж. Скоро опять в дорогу. Ох, уж эта работа в полях. Скорей бы закончить — и домой. Вы-то как, решили свой вопрос?
— Решил. Она согласилась ехать.
— Ой, ну я же говорила, что так будет!
— А ты ей прямо всё рассказал? — подал голос Игорь Николаевич, потягивая кофе из чашки.
— Ну, прямо «всё», сам понимаешь, рано, пока не покинет это место. А то, не дай бог, сболтнет чего лишнего. — Никитин, разговаривая, смотрел в сад, на ветки, полные пока ещё зелёных яблок.
— Напомни, ты же не
