“Плохо я знаю, как они живут, — подумал Андрей со стыдным чувством. — Разжирел на своих пайках… Но с другой стороны — они сами ничего не знают”.
Большей частью деятельность Четвертого отдела перевиралась и вырождалась в безобразнейшие слухи.
В первое время город сильно страдал от криминала, и немало сил было потрачено на его “зачистку”. Примером тому служила банда “жмуриков”-мародеров. Они нарисовали себе на пальто кости, чтобы издали походило на скелет, и орудовали почти повсеместно. Это был очень умный ход. Лица никто не мог запомнить, видели только скелеты. Очень их люди боялись. А уж про домыслы и говорить не приходится: и на помеле летают, и на крышах, как филины, круглыми сутками сидят, и в окно к тебя заглянут, и взглядом приморозят, и в воздухе раствориться могут… Отчаянные были ребята. У Андрея целых три тома дознаний скопилось. Словно вся эта шушера только и ждала конца войны, чтобы хлынуть из всех щелей.
Улица пошла под уклон. Ее облик с каждым метром менялся — подворотни надежно забраны, парадные заколочены.
На углу под шикарными кариатидами из окна своей кабины ругался таксист. Патрульный, выпучив глаза, рассматривал его пропуск. Он всячески вертел его в руках и сердито поглядывал на таксиста. На заднем сиденье испуганно жался профессорского вида тип.
— Как вы вообще сюда проехали? — удивлялся патрульный. — Вы же знаете, какая это зона.
— Я проехал! — иронизировал шофер. — Он спрашивает меня, как я сюда проехал!
Патрульный налился кровью.
— Там же везде посты! — рявкнул он, склоняясь к таксисту.
— Молодой человек! Если мне надо, если пассажиру надо…
— Да вы хоть знаете, что с вами будет, если я вас сейчас арестую?
Перед длинным зданием Конторы царило необычайное оживление. Андрей испытал беспокойство: собралась толпа, которой здесь никак не должно быть, над горящими фонарями поднимался в стылое небо пар тысяч глоток. Беспокойство пока было незначительным, но с каждым шагом усиливалось. Он вертел головой во все стороны, стараясь уразуметь суть происходящего, и все равно ничего не понимал. Вдоль площади перед Конторой шумной колонной растянулись грузовики.
Глядя поверх голов, Андрей стал пробиваться к Конторе и снова наткнулся на патруль.
— Извините, — пробормотал он, предъявляя пропуск.
Он вошел в толпу. Его толкали и вертели во все стороны. Никто не обращал внимания на его погоны. Он вернулся назад к патрулю.
Пожилой патрульный, сильно обозленный, удерживал одной рукой за шиворот мальчишку лет двенадцати. Мальчишка вырывался. Лицо у него было в слезах, шапка слетела, и он танцевал на ней, не замечая этого. Под мышкой был зажат большой желтый конверт.
— Что ты здесь делаешь? — грозно допрашивал патрульный. — Только правду!
Ноздри патрульного свирепо раздувались, как у потрепанного в схватках бульдога. Напарники с любопытством наблюдали за происходящим, они даже улыбались.
Малец громко и отчаянно заверещал.
— Я курьер! Мне надо! Отпустите меня!
Патрульного это позабавило. И то, что “курьер”, и то, что ему “надо”. Он с изумлением оглядел своих товарищей, как бы приглашая их поучаствовать в комедии. Кружок патрульных сузился. Мальчишка завертел головой и низко присел, повиснув на руке патрульного, уверенный, что ему сейчас не поздоровится.
— И что же нам с тобой делать, курьер? — патрульный покачал головой. — Ай-я-яй! Как же это: ты и без документов? Нельзя сюда без документов…
Малец заревел белугой. Андрей шагнул вперед.
— Это что такое? — громко вопросил он. — Почему непорядок? — он шагнул прямо на патрульного, вынуждая того отступить. — Почему не докладываете по форме? — рявкнул он.
Мальчик вытаращил глаза.
— А ну дуй отсюда! — велел ему Андрей. — Хотя нет! Стой! А ну — отдай! — он забрал желтый пакет. — А теперь дуй! Быстро!
По белому снегу засверкали пятки. Андрей подождал, пока мальчишка скроется, и повернулся лицом к патрульному — тот недовольно сверлил его взглядом.
— Беда с этими курьерами, — извиняющимся тоном сказал Андрей. — Вечно что-то с ними случается.
Он было двинулся дальше, но его ухватили за локоть.
— Э-э, минуточку, — проскрипел голос за спиной. — Прошу прощения…
— В чем дело? — спросил Андрей, оборачиваясь, и изобразил на лице крайнее недовольство.
— Я извиняюсь, э-э… — водянистые глаза скользнули по погонам Андрея. — Да, капитан, — закончил патрульный. — Нельзя ли еще раз ваши документы?
Андрей поморщился и предъявил.
Документы были тщательно изучены. И возвращены.
— Прошу прощения, — ровно сказал патрульный, глядя как бы сквозь Андрея.
— Ничего страшного, — сказал Андрей. — Бдительность — прежде всего!
Ему не ответили. Откозыряли и удалились.
Андрей предпринял новую попытку пробиться к заданию Конторы. Он уже знал, что его ожидает, и в этот раз действовал намного энергичнее: лихо орудовал локтями и, потеряв всякую застенчивость, нахально вклинивался в малейший зазор. Пробираясь вперед, он обнаружил, что безликая со стороны толпа — не так уж и безлика. В общую инертную массу затесалось немало молодых людей весьма крепкого телосложения. Они все что-то прятали под куртками и слонялись вроде бы без дела, но почему-то с очень тяжелыми лицами. Можно прийти к выводу, что здесь, внутри, тоже что-то затевается.
В самом центре площади, вокруг большого костра, обосновался табор цыган — этим, казалось, было совершенно наплевать на все, что здесь происходит. Они просто встали табором. Андрей не поверил глазам: “Цыгане! Надо же — цыгане!”
А спустя минуту площадь преподнесла ему новый сюрприз — палатку Красного Креста. “О, господи! Что здесь делает Красный Крест?” Перед палаткой белокурая докторша что-то доказывала высокому военному.
— А я вам говорю, что это противоречит международной конвенции! — напирала она.
Военный холодно смотрел на нее сверху вниз. Но вдруг взорвался:
— Да насрать мне на вашу конвенцию! — он широко раскинул руки. — Понимаете? Нас-ра-ать!..
— Что? — белокурая докторша несколько раз неуверенно повторила слово по слогам. Наконец поняла и вспыхнула. — Да как вы смеете? Вы!.. — она задохнулась. — Вы… последний свинья!
— Слушайте, дамочка… — зашипел военный.
Откуда-то выскочил огненно-рыжий спаниель и, дружелюбно махая хвостом, подбежал к Андрею, обнюхал его сапоги и доверчиво ткнулся в ладонь.
— Ну что, бродяга? — спросил Андрей. — А тебе все нипочем? Да?
Спаниель встряхнулся, громко фыркнул и убежал.
Андрей направился к зданию, выкрашенному в цвет грязной охры. Это и была Контора. Все окна здесь были черными. Между ним и толпой пролегала полоса отчуждения — из колючей проволоки, залитого светом прожекторов пространства и тройного оцепления. Люди здесь толклись нерешительно, готовые в любой момент отхлынуть. Прямо на них были нацелены черные дула автоматов. А между тем, остальная часть площади гудела и гудела — и это была тревожная и устрашающая симфония.
Андрей уже собирался пройти к оцеплению и предъявить пропуск, когда его окликнули.
— Андрей!
Он обернулся. Это был Палтыш.
— Уму непостижимо! — Палтыш с геркулесовой крепостью заключил его в объятия. — Так и думал, что тебя здесь встречу.
Глаза у него слезились, и он часто моргал.
— Это — Армагеддон! — возбужденно крикнул он. — Последний рубеж! — он каркающе закашлялся.
У Андрея по спине пробежали мурашки.
— Ты знаешь, зачем они здесь собрались? Думаешь, они возмущены? Они боятся!
— Постой, — сказал Андрей. — Объясни толком, что здесь происходит?
Палтыш скорчил восторженно-отчаянную гримасу.
— Это просто! Слушай! Я, как был в гражданском, так и сиганул сюда! Понял?
— Ну…
Палтыш осклабился.
— А через минуту подкатывает ко мне бугай и без всяких предисловий монтировку в руки сует. Понял?
— Понял.
— Ты парень, говорит, по глазам вижу, стоящий, не подведешь, держи!
— А ты?
— Ясное дело, обалдел! Спрашиваю: это еще зачем? А он ухмыляется и говорит: а сам не догадываешься?
