— Зачем же нам с вами эта бумажная волокита, Иван Михайлович, — чуть прикрыв и без того узкие глазки, начал размеренно и степенно излагать свои предложения представитель братского азиатского народа. — До границы от той вашей делянки, что находится возле Баргузинской топи, едва сотня километров наберется. Причем, границы весьма слабо охраняемой. Наши лесовозы, при вашем согласии на совместную работу без труда вывезут весь лишний материал, добытый вашими подопечными.
— Не понимаю, откуда возьмется лишний материал? — В голове у Ивана Михайловича закрутились шестеренки. Раньше он, конечно, уже получал предложения поделиться лесом по дешевке, но тогда речь шла об отдельных лесовозах, относительно честному служаке даже не приходилось делать над собой усилий, чтобы завернуть восвояси ходоков с подобными предложениями. Да и вообще, на самом деле, он сильно подозревал, что это его подопечные преступнички изгаляются, пытаясь накинуть поводок на не сильно сговорчивого хозяина зоны.
— Не мне вас учить, Иван Михайлович, что объемы добычи древесины в разных лесах могут отличаться в разы. Кроме того, у вас имеются огромные людские ресурсы, пока что, в основном, задействованные на всяких неудобицах. Если вы перебросите весь ваш наличный контингент на принятую к разработке делянку возле болот, прирост объемов добытой древесины выйдет просто колоссальным.
— Длительное использование заключенных в неблагоприятной для проживания местности приведет к их повышенной смертности, начнутся разборки, — подполковник принялся, чуть ли не загибая пальцы, по пунктам излагать доводы против подобного левого приработка, — кроме того, заключенные у меня не лишены окончательно связей с внешним миром и не страдают тяжелой формой дебилизма. Так что максимум через полгода моему командованию донесут об этом моем левом бизнесе, после чего я сам запросто очень быстро могу оказаться где-нибудь на подобной делянке в качестве рядового подневольного лесоруба.
— Полгода огромный срок, господин Тетелютин. За это время вы успеете сколотить себе состояние, после чего сможете с полным комфортом, спокойно прожить всю оставшуюся жизнь в гораздо более благоприятном климате.
— Состояние? О какой сумме идет речь?
— За реликтовые кедры и лиственницы мы готовы платить по пять американских долларов за каждый кубометр, загруженный в наши лесовозы. Понятно, сколько-то вы вынуждены будете заплатить вашим людям, надзирающим за осуществлением этой операции, но даже после всех этих выплат вам останутся миллионы!
— Это очень серьезное предложение. Я должен все взвесить и обдумать. — Решимость Ивана Михайловича была серьезно поколеблена порядком обещанных ему сумм.
— Да-да, конечно. Вот наша визитка. Мы будем ждать вашего скорого звонка. — И двое азиатов важно и степенно развернулись к ожидавшим их на гостевой стоянке роскошным, сверкающим лаком внедорожникам.
Возможно, и скорее всего, подполковник Тетелютин, после некоторых размышлений, согласился бы с предложениями этих предприимчивых бизнесменов. Все же семизначные цифры в американской валюте очень здорово могут помочь наладить жизнь, что называется, по уму, но буквально через несколько часов с того самого, организуемого возле Баргузинской топи временного филиала их колонии, ему по спутниковому телефону позвонил один из его подчиненных.
— Беда, Иван Михайлович, заключенные наотрез отказываются лес валить.
Подполковник Тетелютин аж зарычал в трубку:
— Лейтенант, если не хочешь старшим сержантом стать, немедленно докладывай, как положено, что за бардак там у вас происходит?
— Зэки все, как один отказались выходить на работу. — Принялся отчитываться лейтенант на том конце трубки. — Говорят, защищают мать природу от варварского уничтожения и продажи всего спиленного леса за рубеж, китайцам…
М-да, уж, знал бы, чем все это дело закончится, ни за что бы не полез в те дебри! Теперь уж не о китайских миллионах думать надо, а о том, чтобы не быть уволенным со службы по причине полного служебного несоответствия.
Глава 17
Всю дорогу, пока старенькая Тойота Лэндкрузер везла своего хозяина по таежному бездорожью, подполковник Тетелютин то здесь, то там видел за окном следы работы вверенных ему подневольных лесорубов. Четверть века уже, как руководил он многотысячным коллективом. Совсем как в той песне: много леса и елок повалено. На старых вырубках уже молодые деревья — пересортица зашелестели, непроходимые вырубки трех-пятилетней давности стыдливо скрывали оставленное на них людьми безобразие под густыми зарослями высокой травы и молодого кустарника, а свежие, прошлогодние, так и зияли тоскливо среди тайги лишайными проплешинами пней и наваленных в кучи сучьев. В принципе, вроде как, после вырубки специально обученные люди должны были тут новые лесопосадки организовывать. Только… вы сами-то поверите в то, что здесь, среди тайги и болот, в тысячах километров от ближайших сколько-нибудь значимых людских поселений, отыщется достаточное количество рабочих рук и техники для этого? Вот то-то и оно.
Однако любая дорога, если не содержит в себе уж совершенно непроходимых участков, рано или поздно приводит к цели. Доехал до цели и суровый хозяин одной из самых крупных сибирских зон.
— Так, докладывайте, — деловито бросил он в сторону подбежавшего к его автомобилю старшего лейтенанта Первухина. — Что за хрень у вас тут происходит, почему стоим? В принципе, «почему стоим» он уже и без доклада Первухина знал. Лейтенант Суворов через голову непосредственного начальства уже все творящееся здесь обсказал. Но потому и спрашивал, чтобы Суворова не выдавать: тайный информатор из числа начальствующего состава иногда дорогого стоит.
— Так это… зэки отказываются реликтовый кедрач валить. Говорят, святотатство это, мать природа их за это накажет. — Наябедничал Первухин, чуть не рысью догоняя своего начальника, продвигающегося в сторону бараков широким решительным шагом.
— Опять этот Филин тут воду мутит! — Проницательно предположил опытный подполковник.
— Так точно, мутит, — согласился старший лейтенант. — Он же в законе, работать все равно не будет, поэтому мы его со всеми его прихлебателями, как вы и велели, к самому болоту загнали и там оставили. Дорог через болото все равно нет, не удерут, только на приемы пищи их в лагерь водили.
— Ну, и что же у вас тут в таком случае случилось? — Поторопил Тетелютин рассказчика.
— Так они начали с собой в из тайги столовую всякую траву брать. Ну, черемшу там, щавель, а потом некоторые и вовсе начали от мяса отказываться.
— Все что ли?
— Не все, но Филин и несколько его подручных точно. — Первухин примолк, очевидно, собираясь с мыслями, о чем ему докладывать дальше, наконец, собравшись с духом продолжил: — Пока мы обустраивали окончательно наш лагерь, заключенные еще вполне себе работали, но вот когда мы их вывели в то место, которое вы нам под вырубку определили, они возмущаться стали. Красота же там необыкновенная, кедры в три обхвата, а тут мы, с пилами и топорами. Кричать начали: «Не позволим китайцам наши природные богатства продавать»!
— Ладно, веди сначала к Филину, послушаем его требования, — смирился с накатившими неприятностями начальник колонии.
— Вот, пришли, — сообщил Первухин командиру спустя минут сорок блужданий по лесной чащобе.
— Ну, и где они все? — Недоумевающе вопросил в ответ Тетелютин.
— Так вон же, на деревьях, в гнездах сидят.
Иван Михайлович приподнял взгляд. Действительно… сидят. В гнездах. Наломали сучьев, на развилки ветвей наложили и расселись. И Филин среди них. У него навскидку самое большое гнездо. К нему-то подполковник и направился.
— О-о-о-у-ум! — Послышалось от раздетой по пояс фигуры, расписанной в соответствии с воровскими понятиями, восседающей по-турецки на высоте примерно второго этажа. Глаза закрыты, сидит, как изукрашенный кабаллистическими узорами каменный истукан, совершенно неподвижно. — О-о-о-у-ум!
