Александр Силецкий
Если кто-то звал кого-то…
Было, наверное, около трех ночи, ясной апрельской ночи, когда позади вдруг раздались чьи-то торопливые шаги.
Я обернулся и — замер.
Меня догоняла девушка — она казалась сказочно воздушной в синеватой предутренней мгле… Возможно, виной всему было ее длинное белое платье…
Двадцатый век, восьмидесятые годы, бесстрастные громады нового Арбата и — девушка в кринолине…
Я ровным счетом ничего не понимал.
— Извините, — задыхаясь, проговорила она. — Пожалуйста… Я так бежала за вами…
Она была на редкость хороша собой, эта девушка в воздушном кринолине, и смотрела до того доверчиво, что я потерялся окончательно.
Давно уже на меня никто так не смотрел…
— Я вас звала, — пояснила она, смущенно теребя оборки платья. — Но вы, наверное, не слышали…
— Я несколько задумался, пожалуй… Да. Что поделаешь… Иногда на удивление приятно выйти в ночь и погулять. Просто так… А вы?
— Не понимаю.
— Ну, я хотел спросить, что вы одна здесь делаете? И… в таком вот виде…
Я запнулся и умолк, почувствовав, что нужно говорить совсем не то, что ситуация сейчас совсем не та…
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Я заблудилась, понимаете?
— Что? Заблудились, здесь?!
— Ну да! Кругом дома, которых не было, и улицы направлены не так, как я привыкла… Нет ни одного знакомого ориентира… Объясните, что случилось?
— Да, вроде, ничего… — и тут вдруг невероятная догадка шевельнулась во мне. Черт-те какая шальная мысль. — Постойте-ка! А может… — я понимал, что это чушь, но оборвать себя не мог. Мешало что-то. Глупая какая-то надежда… — Вас должны были отвезти? В карете, да?.. Огромный кучер, тройка лошадей, венецианские фонари возле каждой дверцы… А? Скрип колес по булыжной мостовой… Неужто — правда?!
— Я вовсе не хотела, чтоб меня везли, — произнесла она тихо. — Честное слово. Ведь сегодня — такая ночь… Мой первый бал…
— Ваш первый бал, — повторил я. — Самый первый…
Словно время замкнулось в кольцо, и не было уже ни нового Арбата, ни редких автомобилей — ничего…
— Я вышла через боковую дверь, никто и не заметил. А теперь, наверное, волнуются, ищут меня. Ну, пожалуйста, не говорите никому!
Я все еще не мог поверить.
— Он ждал меня на перекрестке. Мы уговорились… Еще раньше…
Вот оно что, тебя кто-то ждал, кто-то должен был проводить и поцеловать на прощанье…
А может, и нет…
Неважно!
Кто-то ждал…
И ты убежала к нему… Со своего первого — взрослого — бала…
— Да-да, — кивнул я. — Понимаю… Конечно. Вы окликнули меня…
— Я заблудилась.
— Вы позвали меня, а я и не услышал…
— Проводите меня. Пожалуйста, а? Здесь где-то совсем недалеко. Я только не могу понять… Ведь что-то случилось, правда?
— Возможно, — вздохнул я. — Даже наверняка. Еще бы!
Уже два года строчки не ложатся на бумагу. Не хотят, боятся… Два года просто так, впустую…
— А что же он? Все будет ждать на перекрестке? Ждать, и больше ничего?..
— Того перекрестка нет. Есть этот, но он — другой. Здесь стояли вы…
— У каждого свой перекресток, — попробовал я пошутить, но девушка даже не улыбнулась. — Ну ладно. Не будем горевать. Все поправимо. Где ваш дом?
— Если бы я знала!.. Где-то тут… В одном из переулков, у Арбата. Такой большой старый дом с фонарями… Собачья площадка. Знаете?
Она смотрела на меня доверчиво и с нетерпением, слегка склонив голову набок, и волосы, тщательно уложенные в прическу первого бала, гляделись в предутреннем тумане, как сказочная диадема.
А, в сущности, все было сказкой в этот миг! И оставалось либо верить, либо — нет.
Ты сама нашла меня, подумал я, и сама же уйдешь к тому, кто ждал тебя — тогда…
Невероятно!
Впрочем, ведь такая удивительная ночь!
— Ориентиров больше нет, — проговорил я медленно и твердо.
— Вот, и я вам говорила! — внезапно оживилась она, будто я принес ей радостную весть.
— Собачьей площадки тоже — нет. И того большого старого дома…
— Не может быть. Я там живу!
— Вы жили там, — сказал я как можно мягче. — Хотя, для вас-то все равно… Счастливая!.. Там, где нет ориентиров, жить можно вечно.
— Как это? — удивилась она.
— А я и сам не знаю. Сам борюсь с ними всю жизнь. Потому уже два года — ни строчки, ни единой… — я вдруг понял, что говорю ей правду, правду, которая родилась вот здесь, сию минуту, и — как знать? — останется, быть может, навсегда — Я не мог раздвинуть рамки, не мог, как ты, убежать со своего первого бала… Наверное, потому, что его и не было до сих пор… Где-то там меня никто не дожидался…
— Вы так все усложняете… Эта ее улыбка…
Ей-богу, я готов был поверить. Не мог не поверить, глядя на нее!
— Ладно. Давай попробуем. Я провожу тебя. Пошли.
Мне хотелось выглядеть беззаботным и ни в чем совершенно не сомневаться.
Я хотел стать похожим на нее.
Чтоб и она поверила мне…
— Пошли, — повторил я, улыбаясь.
Она взяла меня под руку, доверчиво взглянув снизу вверх, и тут случилось чудо: мой старый костюм вдруг потемнел, приталился, обращаясь во фрак; стены домов сомкнулись над нашими головами, образовав лепной высокий потолок со сказочными люстрами — дзонн-дзонн вызванивали хрустальные подвески вокруг тысяч и тысяч свечей; а на хорах, скрытый узорчатыми перилами, оркестр тихо играл менуэт; и мы оба, лишь двое на всем этом великолепном балу, двигались легко и бесшумно по сверкающему паркету, и тогда перед нами распахивались двери, открывая анфилады таких же залов, и мы скользили дальше и дальше, сквозь пространство и время, дальше — куда?
— Вот мы и пришли, — сказал я, останавливаясь. — Вот твой дом…
Я видел его!
Понимаете, видел!
В кругу иных ориентиров…
— Забудь, что я говорил. Я ошибался. Я не верил тебе. Извини.
— Ну, что вы, — прошептала девушка и неожиданно прижалась к моему плечу. — Спасибо. Не знаю, что бы я делала одна. Мне с вами было очень хорошо. Представляете?
— Представляю, — серьезно ответил я и вдруг поймал себя на том, что хочу увидеться с ней вновь, хотя бы раз… — Мне тоже было очень хорошо.
Она отступила на шаг и испытующе взглянула на меня.
— Правда?
— Конечно! Если бы не ты… Хотя, что я говорю! Это было действительно здорово, понимаешь?! Ты окликнула меня и показала путь, где я могу поставить собственные ориентиры. Если только захочу… Я ждал тебя, теперь-то ясно… Ждал! Ведь мы еще увидимся, правда?
— Не знаю, — она опустила голову. — Не знаю…
