Неделя выдалась тяжелая. Июльская жара топила мозги, как воск. Продажи, словно назло, снижались. Директор бычился и капризничал — каждое утро учинял планерки с разборами полетов, вылавливал опоздавших. В пятницу стрелки часов, распаленные солнцем, завязли. С огромным трудом мы дождались конца рабочего дня и завалились в бар — я, Глеб, Аркашка и Жорик.
Первый стакан райски холодного пива ушел в мгновения. Взяли по второму, затем по третьему. Языки развязались, забурлила кровь. Стало легко и весело. Жорик открыл серию анекдотов. Он всегда смешил, этот Жорик, я завидую таким. Потом перебрали по косточкам придурка-шефа и кое-каких коллег.
Глеб исчез первый.
— Ну все, ребята, я линяю, мне ребенка из садика забирать.
Правильный парень, самый молодой и удачливый. И все у него спорится, и все у него есть: коммерческая хватка, любимая жена, классная тачка. И жизнь его, как фруктовый кефир. Иногда он наводит на меня скуку.
Потом позвонили Жорику, его домогались какие-то бабы, и он тоже решил отчалить. Аркашка бросил несколько острот ему на прощание.
Я с Аркашкой сидел еще долго. Не знаю, что на нас нашло, но в конце мы взяли двести водки. А после пива это чревато. Хотя оба остались в норме — болтали за жизнь, беседа казалась чертовски интересной.
Когда вышли из бара, жара уже спала. Солнце почти село, мазнув над крышами оттенком хурмы. Веяло свежим, чуть влажным запахом асфальта.
— Гребаный город, — сказал я. — Здесь отравленная атмосфера, вечные пробки и злые люди.
— Ага, точно, — икнув, согласился Аркашка.
— Слушай, давай завтра на природу махнем, а? — лучшие идеи, как известно, рождаются под градусом. — Я место знаю классное. Озеро Лесное. Удочки возьмем, палатку, шашлык.
— А-балдеть! — поддержал Аркашка. — Базаров нет, я двумя руками.
Мы стояли около бара и курили.
Обговорив детали предстоящего путешествия, мы пошли в сторону дома, благо, было близко и по пути.
— Знаешь, Влад, что меня беспокоит, — вдруг произнес Аркашка.
— Ну?
— Молодость, Влад. Ты чувствуешь, как она ушла?
— В смысле?..
— Нам с тобой уже за тридцать, — он покосился на меня, приподняв густые брови. — И молодость прошла, понимаешь?
— Хм, — усмехнулся я. — Я лично себя молодым считаю.
— Ты уверен? — Аркашка растянул в улыбке длинный рот. — А зря… Вот мне даже телок снимать уже не хочется. Раньше, бывало, выпьешь сто грамм… А тебе разве хочется?
— Мне? — почему-то удивился я. — Не знаю. Я жену люблю.
— Э, брат, это ты врешь, — погрозил пальцем Аркашка. — Просто запала нет уже, согласен?
— Вряд ли. Мне жены хватает. Это любовь, Аркан, любовь.
— Ну-ну, слышали мы такие сказки. Хочешь сказать, даже на других баб не засматриваешься?
— Да не, заглядываюсь. Но это как на выставке, понимаешь? Красивые картинки.
— Любовь все равно не вечная. Год, два, а потом…
Я повел плечом — спорить тут не хотелось, и сказал:
— Надо отлить где-то.
На счастье, подвернулся старый заброшенный дом — двухэтажное кирпичное строение, обнесенное полуразрушенным забором, строение с оттенками высохшей рябины, кое-где выщербленное, без признаков жизни.
В прошлом здесь водилась какая-то контора. Поч-ти на всех окнах первого этажа крепились паутины из ржавых прутков, и только два крайних зияли неприкрытой чернеющей пустотой. Дом и раньше попадался мне на глаза, но внутрь я никогда не проникал.
— Блин, я тоже в туалет хочу, — заметил Аркан. Мы пролезли через дыру в заборе и направились к угловому окну.
Внутри было темно, пахло мочой и плесенью. Я включил функцию «Фонарик» на мобильнике и посветил и мы пристроились у стенки с черными угольными матерками на облупившейся штукатурке.
Облегчившись, я поводил рукой с мобильником — голубой «зайчик» пробежался по всем стенам.
— Смотри, дверь какая! — изумился Аркашка.
В торцовой стене, ближе к углу, была деревянная дверь, выкрашенная в свежий кремовый цвет, что выделяло ее на общем фоне. Я подошел и повернул золотистый бочонок замка-ручки — дверь поддалась. Нам в глаза ударил слишком яркий полуденный свет.
— Ясно, другой выход, — заключил Аркадий. Мы вышли. Но пейзаж перед нами предстал иной, не тот, который ожидался. Слева тянулось необъятное гороховое поле, из него там и тут выглядывали золотистые короны подсолнухов. Прямо, истекая от наших ног, шла ухабистая грунтовая дорога, а справа, в отдалении, виднелись небольшие каменные дома. Позади остался тот же заброшенный дом и свежевыкрашен-ная дверь в стене. Справа на обочине, в двух шагах от нас, росло дерево — большой раскидистый тополь, к мощному стволу которого прислонились два вело-сипеда. По их желтым рамам бегали змейки — тени трепещущей листвы. Было солнечно и нежарко.
— Это же «Салют», — констатировал я. — Сейчас таких не выпускают. А ведь блестят, как новенькие. Я взял один, оседлал и покатил.
— Ух ты, как классно! — услышал я свой голос сквозь свистящий в ушах ветер.
Полевой аромат гороха ударил в ноздри. Сзади зазвенело, я оглянулся. Аркаша догонял меня на другом велике.
— Давай наперегонки!
— Да ты уже проиграл, — засмеялся я и активней налег на педали. Мне удалось оторваться, но вскоре Аркан сократил разрыв, а затем и вовсе вырвался вперед. И если б не первый дом, он бы не остановился.
— Ладно, ты победил, — смирился я. Запыхавшись, мы спешились и прочитали вывеску «ПРОДМАГ».
Я ухмыльнулся и мы вошли. Магазин пустовал. На открытых прилавках — бери, что хочешь. Кукурузные палочки в большой коробке, какие были в советское время. Пол-литровый «Дюшес» в болотном темно-зеленом стекле, с маленькой этикеткой на конусе бу-тылки. Пиво «Жигулевское» — того и гляди, перепута-ешь с «Дюшесом». Водка «Пшеничная», прозрачная вытянутая бутылка с большой золотистой наклейкой. Крупные конфеты «Гулливер» в желтой обертке. И еще много всякой старинной всячины.
— Черт, куда мы попали? — нахмурившись, про тянул Аркашка. Я пытался протрезветь:
— Ты разве еще не понял? Это наша общая галлюцио… цио… нация. Город детства.
— Тогда ущипни меня за зад.
Но я взял с витрины коробку кукурузных палочек, варварски вскрыл ее и начал хрустеть.
— Н-да, палочки из детства гораздо вкуснее. Аркашка последовал моему примеру.
— Раньше сахарной пудры не жалели, — заметил он.
— Разве в галюниках можно жрать и ощущать вкус? — спросил я то ли у него, то ли у себя.
— Нет, конечно.
Мы вышли из магазина, прихватив еще по бутылке «Жигулевского». Я сел на траву и задумался.
