Машина выехала на трассу, и, наращивая скорость, оставила позади море огней — вывесок, фонарей и освещенных окон. Как последние часовые города, за окнами мелькнули рекламные щиты, стоящие на обочине. Женщина, сидевшая на заднем сиденье, подняла руку к темным очкам, но снять их не решилась.
Автомобиль свернул на узкую, хорошо асфальтированную дорогу. Женщина опустила руку в карман широкого пальто и нащупала коробку с диктофоном. Машина плавно остановилась у больших ажурных ворот. Водитель посигналил, и их впустили.
Подошедший молодой человек открыл дверцу и подал женщине руку.
— Ольга Лан? — спросил он.
Женщина кивнула и вышла из машины.
— Пожалуйста, ваше удостоверение.
Она вытащила из маленькой сумочки «корочки», блеснувшее словом «пресса». Молодой человек тщательно изучил его и попросил Ольгу:
— Снимите очки.
Ольга сняла, и, вертя их в руках, повернула голову к дому. Большой трехэтажный особняк был погружен в темноту, свет горел лишь на третьем этаже, в двух окнах, и на большой застекленной веранде.
— Прошу вас!
Ей вернули удостоверение и повели к дому. Там подошел еще один молодой человек, он поздоровался и принял пальто. Через холл, заставленный шкафами (сквозь стеклянные дверцы виднелись керамические фигурки), они дошли до лифта. Ольга не видела, кнопку какого этажа нажал сопровождающий, и очень удивилась, почувствовав, что они спускаются. Дверь лифта открылась, перед Ольгой распахнулся широкий коридор, застеленный мягкими зелеными дорожками, освещенный множеством трубок дневного света. Беззвучно шагая по коврам, провожатый довел ее до массивных дверей, открыл, и, пропустив Ольгу вперед, сказал:
— Господин Крюс задерживается. Он просил подождать.
Ольга кивнула и прошла в кабинет. В отсутствие хозяина у нее было время осмотреться. Большой письменный стол, совершенно пустой, только громоздкая бронзовая чернильница в виде семи колоколов. Шкафы с керамикой, но, очевидно, более дорогой, нежели в холле. Трубки дневного света. Бар. На одной из стен — тяжелые зеленые портьеры. Кондиционер молчал, выключенный.
Портьеры раздвинулись, и в кабинет шагнул мужчина. Доктор наук, господин Ден Крюс. Высокий, тучный, такой же массивный, как и шкаф в кабинете. Оттого так странно выглядели на нем хрупкие и ненадежные очки в тонкой золотой оправе, словно бабочка, присевшая на мясистый нос.
— Здравствуйте, — звучным голосом человека, привыкшего к публичным выступлениям, сказал он, — сейчас нам принесут кофе, и мы побеседуем.
Ольга достала диктофон….
— Меня всегда занимала проблема человеческого счастья, — говорил Ден, постукивая по кофейной чашке перстнем, одетым на указательный палец, — и есть что-то справедливое в том, что именно я открыл закон сохранения эмоций. Для неспециалиста я бы сформулировал его так: если взять все положительные эмоции за плюс, а отрицательные за минус, то в сумме они неизбежно дают ноль. Как следствие этого закона одни люди бывают счастливы только за счет других. Согласитесь, это неприемлемо. Нам дали возможность более детально изучить эту проблему. Наше правительство вкладывает большие деньги в счастье человеческое. С технической стороной я вас знакомить не буду, вряд ли это интересно вашим читателям.
Журналистка кивнула, и Крюс продолжил:
— Нами был сконструирован распределитель, на один конец которого подаются отрицательные, на другом, естественно, возникают положительные эмоции.
— А как вы получаете отрицательные эмоции?
— Есть много способов, — Крюс пожевал губами и отставил чашку, — например, в специально оборудованном боксе страдает человек. К сожалению, труд таких добровольцев слишком дорог, и наши услугами могут пользоваться только обеспеченные люди.
— Я слышала, что вы обещали существенно понизить стоимость услуг. За счет чего?
— Было внесено предложение использовать заключенных. Тех, кто приговорен к достаточно большим срокам. Им это засчитывается как год за два.
— А как вы заставляете страдать этих людей?
Крюс поморщился, показывая, что вопрос Ольги некорректен
— Есть много способов, — повторил он.
— Например, физическое воздействие?
— Хотя бы, — раздраженно ответил доктор наук, — у вас есть еще вопросы?
— Да. Вы помните дело Артема Гордона?
— Признаться, нет.
— Гордон один из таких «добровольцев» в вашем концерне. Его осудили за книгу «Один год в нашем квартале». Вы же были на суде.
— Нет, я не помню, — уже не скрывая раздражения, Крюс поднялся. — Теперь я ответил на все ваши вопросы?
— Вы не узнали меня, — женщина провела рукой по волосам, и парик упал ей на плечи, — мое имя Марта Гордон. Я его жена.
Доктор несколько секунд вглядывался в ее лицо, потом протянул руку к тускло поблескивающей кнопке в углу стола.
— Не надо, — попросила Марта.
Крюс замер. Маленький пистолетик казался дамской игрушкой в руках женщины, но Крюс не обманывался на его счет.
— Вы не выстрелите. В доме полно охраны.
— Мне все равно. Да, заключенным в два раза сокращают срок. Но разве хоть один дожил до его конца?
— Подождите! Я всего лишь ученый. Кабинетный ученый. Вся разработка в руках Стравинского, а за ним стоят очень серьезные люди.
Крюс нервно ослабил галстук и расстегнул пуговичку на рубашке. Он вспотел.
— Вы думаете, так легко убить человека? Марта, вы же женщина! Вы не сможете потом жить с этим!
Марте было противно. Она так часто представляла себя эту минуту. Но не торжества, ни ярости не было. Было омерзение и желание покончить с этим как можно быстрее. Она спустила курок. Пистолет словно тихонько чихнул, и Ден повалился в кресло. Чуть выше опущенного узла галстука появилась багровая точка, плюнула сгустком крови, окрасив манишку в алый цвет.
Марта сунула пистолет в коробку с диктофоном и шагнула к двери.
— Одну минутку, — прозвучал за ее спиной голос.
Марта обернулась. Раздвинув портеры, на пороге внутренней комнаты стоял человек, чье лицо было ей хорошо знакомо по телевизионным программам и газетным публикациям. Это был доктор Стравинский.
— Прекрасный выстрел, леди, — сказал он. — А теперь положите коробку на стол. И не дергайтесь, я не этот увалень.
Марта послушалась. Стравинский сел на край стола, постукивая пальцами рядом с кнопкой сигнализации.
— Не думал, что у Гордона такая хорошенькая жена. Я помню Вашего мужа. Пренеприятнейший субъект. И ведет себя не совсем …хм, корректно. Боюсь, его скоро спишут.
