Он обращался к Вандаре, и его голос не был добрым.
– Ты можешь идти, – сказал он. – Слушания завершены. Мы приняли решение.
Вандара молча стояла и не двигалась. Она с вызовом посмотрела ему в глаза. Главный Хранитель кивнул, и два стражника двинулись к ней, чтобы вывести ее из зала.
– У меня есть право узнать ваше решение! – крикнула Вандара, и ее лицо исказилось яростью. Она вырвалась из рук стражников и повернулась лицом к Совету Хранителей.
– На самом деле, – сказал Главный Хранитель спокойным голосом, – у тебя вообще нет прав. Но я скажу тебе решение, чтобы все было ясно. Девочка-сирота Кира останется. У нее будет новая роль.
Он указал на мантию Певца, все еще разложенную на столе.
– Кира, – сказал он, обращаясь к ней, – ты продолжишь работу матери. И пойдешь еще дальше, потому что ты намного искуснее, чем она. Сначала ты будешь чинить мантию, как всегда делала твоя мать. Затем ты начнешь восстанавливать ее. А потом доделаешь.
Он указал на большой участок ткани без вышивки на плечах. И поднял одну бровь, вопросительно глядя на нее.
Кира нервно кивнула ему в ответ и слегка поклонилась.
– Что до тебя… – Хранитель снова посмотрел на Вандару, угрюмо стоявшую между двумя стражниками. Он говорил с ней вежливо. – Ты не проиграла. Ты хотела землю девочки, и ты можешь взять ее, ты и другие женщины. Строй свой загон. Будет правильно, если своих детей вы будете держать там; от них одни неприятности, их лучше держать за забором. А теперь иди, – распорядился он.
На лице Вандары застыла гримаса бешенства. Она подошла к Кире, наклонилась и хрипло прошептала ей на ухо: «Ты не справишься. И тебя убьют».
Затем холодно улыбнулась Джемисону:
– Девчонка твоя.
Она важно прошествовала по проходу между скамьями и вышла из зала.
Главный Хранитель и другие члены Совета не обратили внимания на эту вспышку гнева, словно Вандара была надоедливым насекомым, которое наконец прихлопнули. Кто-то уже складывал мантию Певца.
– Кира, – проговорил Джемисон, – иди и возьми все, что тебе нужно. Все, что ты хочешь взять с собой. Возвращайся сюда, когда колокол ударит четыре раза. И мы отведем тебя туда, где ты будешь теперь жить.
Озадаченная, Кира помедлила. Но больше распоряжений не последовало. Хранители наводили порядок в бумагах, собирали книги и вещи. Казалось, они забыли о ней. Наконец она встала, выпрямилась, опершись на свой посох, и, хромая, побрела восвояси.
Лето только началось, а дни уже стояли жаркие. У лавки мясника собралась толпа, чтобы посмотреть, как будут забивать свиней. После того как лучшие части продадут, остатки выбросят. Люди и собаки вместе, толкаясь, бросятся, чтобы урвать себе кусок. Запах испражнений – ожидающие смерти свиньи наделали от испуга огромные кучи – и их высокий, полный ужаса визг вызвали у Киры головокружение и тошноту. Она поспешила обойти зевак и направилась к ткацкой артели.
Рядом вдруг возник Мэтт:
– Тебя чё, выпустили? Ты идешь на Поле? К тварям?
Кира улыбнулась. Ей нравилось его любопытство – ему все было интересно, как и ей, – а за его грубостью скрывалось доброе сердце. Она вспомнила, как он завел себе питомца, маленького пса. Это был бродячий пес, мешавшийся у всех под ногами и рыщущий в поисках пищи. Одним дождливым вечером он попал под колесо ослиной упряжки, его отбросило в сторону. Он лежал, истекая кровью в грязи, и так и остался бы там умирать, если бы его не заметил Мэтт. Мальчик спрятал пса в ближайшем кустарнике и держал там до тех пор, пока раны не затянулись. Кира каждый день наблюдала из окна ткацкой артели, как Мэтт тайком пробирается, чтобы покормить пса. Теперь пес, подвижный и здоровый, постоянно был рядом со своим спасителем. И всегда отчаянно вилял своим кривым хвостом – из-за этого хвоста Мэтт назвал его Прутом.
Кира наклонилась и почесала псину за ухом.
– Меня отпустили, – сказала она мальчику.
Его глаза расширились. Затем он улыбнулся.
– Ну, значит, опять будешь нам байки травить, – сказал довольный Мэтт. – Видал Вандару, – добавил он. – Вот так шла.
Он быстро взбежал на ступени Здания и, выпятив грудь, с высокомерным видом спустился по ним. Кира засмеялась.
– Теперь-то она еще больше тебя будет ненавидеть, – весело добавил Мэтт.
– Что ж, зато ей отдали мой участок, – сказала Кира, – чтобы она и другие сделали там загон для детей, как они и хотели. Надеюсь, ты еще не начал строить там новую хижину, – добавила она, вспомнив, что он предлагал ей помощь.
– Пока не начинали, – сказал Мэтт, – но уже собирались.
Он замолчал, почесывая Прута грязной босой ногой.
– И где ты будешь жить-то?
Кира шлепнула комара у себя на руке. Растерла капельку крови от его укуса.
– Не знаю, – призналась она. – Мне сказали вернуться сюда, когда колокол ударит четыре раза. И мне надо собрать вещи. – А потом усмехнулась: – Собирать мне, правда, особо нечего. Почти все мои вещи сгорели.
– Сберег тебе кой-чего, – сказал он ей с довольным видом. – Стырил из твоей хижины еще до пожара. Не говорил раньше – хотел узнать, что с тобой сделают.
Мэтта стали звать друзья, собравшиеся возле бойни.
– Мы с Прутом, того, пошли, – сказал он. – Но я притащу вещички, когда колокол четыре раза ударит. На ступени, да?
– Спасибо, Мэтт. Встретимся на ступенях.
Улыбаясь, Кира смотрела, как он бежит к своим друзьям, а его худые, покрытые струпьями ноги взбивают дорожную пыль. Рядом с ним семенил Прут, виляя кривым хвостом.
Затем Кира продолжила свой путь к ткацкой артели, мимо съестных лавок и шумно спорящих и торгующихся женщин. Собаки лаяли; два пса, стоя по обе стороны куска чего-то съедобного, рычали друг на друга, оскалив зубы. Лохматый ребенок, внимательно наблюдавший за собаками, ловко прыгнул между ними, схватил еду и запихал в рот. Его мать, занятая работой в ближайшей лавке, оглядевшись, заметила ребенка рядом с собаками, схватила за руку и дернула, а когда тот оказался рядом с ней, дала подзатыльник. Но тот довольно улыбался, жадно жуя поднятое с дороги.
Ткацкая артель находилась дальше по улице, она всегда была в тени от окружавших ее деревьев. Здесь было спокойнее и прохладнее, хотя комаров – больше. Когда Кира вошла, женщины, сидящие за станками, ей закивали.
– Тут полно лоскутов, забирай, – сказала одна из них и мотнула головой в сторону, поскольку ее руки продолжали работать.
Обычно убирала в артели Кира. Ей еще не разрешали ткать, хотя она всегда внимательно следила за тем, как это делается, и думала, что, если потребуется, могла бы стать ткачихой.
