— Что вы будете делать? — спросила она.
— Сниться.
— Сниться тарификационной комиссии! Неплохо придумано, сизый нос! — воскликнула она и неестественно громко рассмеялась.
Я изложил ей идею номера. Она слушала внимательно, довольно бесцеремонно рассматривая меня узкими глазами.
— Я слышала о вас. Мне говорили, — сказала она. — Давайте попробуем, это интересно. Реквизит, оформление, музыка — за ваш счет.
Итак, нам необходимо было выступить перед членами тарификационной комиссии, чтобы меня, в случае успеха, поставили на ставку актера. Это и называлось «тарификация». Мой мифический партнер Глуховецкий, как оказалось, уже имел низшую ставку и претендовал на следующую. О Петрове я помалкивал.
— Только учтите, что Глуховецкий всех не усыпит. Я вас честно предупреждаю, — сказала Регина на прощание.
Выйдя на улицу, я тут же позвонил Петрову и сказал, что заседание комиссии состоится через три дня. Необходимо было срочно репетировать.
— Спите спокойно, — сказал Петров. — Филофенов в Мексике. Я вас предупрежу.
Я решил, что Петров не хочет репетировать. Два дня я обдумывал сон для членов тарификационной комиссии. Мне захотелось порадовать их острыми ощущениями. Я придумал напряженный сюжет: будто мы плывем по Индийскому океану на паруснике, а нас берут на абордаж пираты. Члены комиссии блестяще отражают нападение — выстрелы, гром, дым, звон шпаг, — и мы плывем под тихим солнцем.
В назначенный день я пришел в филармонию. В холле висело объявление, извещающее о том, что заседание тарификационной комиссии переносится на следующую неделю. Причин указано не было.
Через неделю повторилось то же самое.
После третьей отсрочки я перестал туда ходить и стал ждать звонка Петрова. Каждую ночь я показывал Яне сон тарификационной комиссии. Поскольку я не знал ее членов в лицо, все мужчины выглядели как Костомаров, а женщины — как Регина. Семь Костомаровых и пять Чинских. Пиратам было от чего прийти в ужас.
Петров позвонил через месяц.
— Усыпляем послезавтра, — сказал он. — Приходите вечером, приготовимся.
Вечером мы с Яной пошли к нему. Петров жил в коммунальной квартире. Он открыл нам и повел по темному коридору. Слева и справа были высокие, выкрашенные в разные цвета двери. Из одной выглянула голова женщины, повязанная полотенцем.
— Спать! — рявкнул на нее Петров, женщина обомлела и провалилась обратно в комнату.
Петров привел нас к себе и усадил Яну на диван. В комнате ничто не указывало на профессию Петрова. Книжные полки были набиты книгами по философии и медицине. На низком столике стояла пишущая машинка. Петров порылся в шкафу и извлек оттуда две чалмы. Одну он протянул мне.
— Дешево, — сказал он, поморщившись. — Но так надо.
Он надел чалму, скрестил руки на груди и метнул взгляд на Яну. Она открыла рот и стала заваливаться набок.
— Стоп, стоп! — сказал Петров. — Однако вы чувствительны…
Мы отрепетировали выход и комплименты публике. Репетировали под музыку из кинофильма «Шербурские зонтики». Петров спросил, как я собираюсь сниться. Я рассказал сюжет.
— Пожалуйста, попробуйте на мне сегодня после двенадцати, — сказал он.
Ночью я приснился ему в том же сюжете. Семь Костомаровых, пять Чинских и один Петров. Я был в ударе — потопил к чертовой бабушке пиратский корабль и взял в плен главаря пиратов.
Утром Яна впервые выразила неудовольствие тем, что не участвовала во сне.
— Ну представь. Тарификационная комиссия тебя не знает. Будут спрашивать — что за девушка? — объяснил я.
Что-то чужое мелькнуло у нее во взгляде.
Заседание комиссии происходило в просмотровом зале филармонии. В программе было двенадцать номеров оригинального жанра. В зале находилось девять членов комиссии во главе с Филофеновым, заслуженным артистом республики.
Нас собрали в артистической и вызывали на сцену по очереди. Какой-то жонглер подбрасывал булавы. Вдоль стены нервно ходил дрессировщик с пушистой собачкой на руках и что-то шептал ей в ухо. Собачка тупо смотрела на него. В углу разминали друг друга силовые акробаты. Петров молча сидел в кресле и курил. На голове у него была чалма. Тяжелые веки Петрова были полуопущены. Он экономил гипнотический заряд.
Во всей этой обстановке было что-то необычное. Я присматривался к актерам. Все нервничали, кроме Петрова и собачки. Жонглер то и дело ронял булавы, и они со стуком падали на пол. Иллюзионист механическим движением извлекал из воздуха игральную карту. Это был туз пик.
Странная штука — талант! Ни в чем так не уверен человек, как в наличии у него таланта, и ни в чем он так упорно не сомневается. Ему нужны непрерывные подтверждения в виде похвал, аплодисментов, сплетен и даже ругани. Ему необходимо вызывать общественный интерес.
Не только тщеславие собрало в этой комнате людей оригинального жанра. Если бы это было так, я ушел бы первым. Несомненно, каждый хотел отдать то, что имел. Большинство отдало бы свое умение даже бесплатно, но бесплатному удовольствию не верят, как я уже говорил. И вот сейчас мы готовились пройти оценку таланта, причем таланты были у всех разные, а низшая тарификационная ставка одна — шесть пятьдесят за концерт с обязательной отработкой восемнадцати концертов в месяц.
Ученая собачка умела умножать и делить. Умножив ставку на количество концертов, она получила бы результат — сто семнадцать рублей.
Это было в полтора раза меньше, чем получал я, работая инженером.
— Я забыл вас предупредить, — вдруг сказал Петров. — Когда кончится бой с пиратами, пускай они, — он кивнул в сторону зала, — захватят сундуки с драгоценностями. Не скупитесь. Побольше бриллиантов.
— Зачем? — спросил я.
— Так надо, — тоном, не допускающим возражений, произнес Петров.
Нас вызвали после дрессированной собачки. Выходя на сцену, я успел заметить снисходительные улыбки, вызванные предыдущим номером. Мы поклонились, а затем Петров провел молниеносный сеанс усыпления. Он наклонился вперед, расставил руки, будто упираясь в невидимую преграду, и медленно, с огромным напряжением сдвинул эту преграду в сторону зала. Казалось, что он катит на членов комиссии гигантскую бочку.
— Спать! — с наслаждением прошипел он, когда воображаемая бочка достигла пятого ряда, где сидела комиссия.
Члены комиссии обмякли. Регина Чинская успела что-то вскрикнуть, дернулась и повисла на стуле. Филофенов медленно вытекал из кресла, как тесто из кастрюли.
Но я рассматривал их недолго. Петров сошел со сцены, уселся в первом ряду и вытащил сигареты.
— Спят, сволочи… — усмехнулся он. — Работайте!
