Когда приступ закончился, он увидел, как отец Джованни зализывает рану на руке безумца.
Тогда Андреа закричал по-настоящему. Вопль извергнул все негодование на судьбу, столь жестоко обидевшую невинного юношу. Больше сил не осталось, и тупая покорность снизошла на Андреа Сфорца, «оперившегося» птенца. Не смея поднять взор на аббата, он сердцем чувствовал, как к нему близится престарелая смерть в рясе, с ланцетом в руке. Это уже было — там, на ночном берегу…
— Зря ты последовал за мной. — В мягком голосе аббата звучали укоризна и искреннее сожаление. — Тебе не следовало видеть кровь. По крайней мере сегодня.
— Святой отец! Роберто… он погиб? И те, другие люди — тоже?!
— Да, сын мой. Мы похоронили их. Проклятие епископа настигло вас. Выжили двое: ты и твой дядя. Ах да! — еще, наверное, тот дворянин, который уплыл на вашей тартане. Как только твой дядя окрепнет и если ты изъявишь такое желание, мы переправим вас на Корсику. Не веришь? Зря. Я не желаю зла вам обоим.
— Что с моим дядей?
— Он ранен. И проклятие епископа кричит его устами. Но оставь страх: он поправится, душой и телом. Надеюсь, Господь простит ему черную брань, ибо не ведает сей человек, что творит. Мы будем молиться об этом. А сейчас идем в трапезную. Время ужинать.
Андреа покорно следовал за аббатом, не отважась и словом заикнуться о «дойке». Аббат тоже не стремился заводить разговор на эту тему. Сердце замирало в груди юноши. Что ждет его на ужасном острове, где монахи цедят кровь из умалишенных? Какому сатанинскому ритуалу он стал невольным свидетелем? Быть может, аббат нарочно успокаивает наивного матроса, предупреждая побег? А там придет время, и ланцет колдуна отворит его жилы! Что если дядя здоров? Карлуччи Сфорца в плену, он не устает призывать гнев небес на головы святотатцев…
Но стоило в очередной раз глянуть на шагающего впереди аббата, как страшные мысли уходили прочь. Душу переполняло безграничное доверие. Разве может этот отшельник лгать?! Спокойствие и благодать, исходя от монаха, бальзамом проливались в истерзанное сердце.
Ничего плохого здесь, на Монте-Кристо, случиться не может.
Трапезная располагалась под открытым небом: простой деревянный навес на четырех столбах. Под навесом — дощатый стол и длинные скамьи. На скамьях уже сидели монахи: человек десять, в одинаковых рясах, ничем не отличавшихся от одежды аббата. Еще за столом скучал молодой парень, примерно одних с Андреа лет. Крепкий, румяный, босой и голый по пояс. Когда аббат с корсиканцем появились из кустов, парень возбужденно вскочил и с детским изумлением уставился на гостя. Будто заморскую диковину увидал. Встречая настоятеля, все члены общины встали, и аббат занял место во главе стола. Указав Андреа: садись рядом с полуголым парнем. Тот без стыда таращился на моряка — едва ли не с восторгом! — чем изрядно смущал юношу. Кубок с кровью отец Джованни водрузил на стол перед собой, нараспев читая молитву на латыни. Монахи склонили головы, каждый взялся пальцами правой руки за запястье левой, словно вместе с молитвой вслушивался в биение пульса.
Закончив, настоятель трижды перекрестил кубок и поднес ко рту.
С ужасом и странным волнением смотрел Андреа, как аббат делает крохотный глоток, передает кубок ближайшему брату… Неужели его, Андреа Сфорца, доброго христианина, тоже принудят к такому причастию?! Ужас и вожделение смешались воедино; страшась, он одновременно желал этого! В своем ли ты уме, матрос?! Да минует нас чаша сия!..
Миновала. Ни ему, ни босому парню кубка не предложили. У Андреа невольно вырвался вздох облегчения; простодушный сосед оказался куда менее сдержанным.
— А мне? — капризно заявил он, потянувшись к кубку. — Дай!
Аббат мягко убрал кубок, покачав головой:
— Тебе это не нужно. Когда станешь взрослым, сможешь сделать выбор. Но не сейчас.
Парень надулся от огорчения: обиженный мальчишка, которого обделили горстью изюма.
— Господь да благословит нашу трапезу. Аминь.
Андреа опасливо заглянул в ближайшую миску: мало ли что там окажется?!
— Оливки! — просиял парень, заискивающе глядя в лицо гостю. — Вкусно! Будешь с нами жить?
Юноша пожал плечами:
— Не знаю…
И, ощутив зверский голод, принялся набивать брюхо снедью.
Если не считать кровавого причастия, ужин был постным: мясо или рыба на столе отсутствовали. Пиво и вино — тоже. В глиняных кувшинах пенилось свежее козье молоко. Грудами лежали маслины, сыр, дикий виноград, зелень и орехи. Андреа с трудом сдерживался, чтоб не запихивать еду в рот без разбору. А вот его сосед чавкал, хватая все подряд. Лишь время от времени, ловя на себе снисходительные взгляды монахов, ненадолго вспоминал о приличиях. Наконец он сыто рыгнул и вновь повернулся к Андреа:
— Ты где был раньше?
— Как это «где»? — опешил юноша. — На Корсике жил. С дядей в море ходил.
— Кор-си-ка. Дя-дя, — старательно повторил парень, пробуя слова на вкус. — Глупый, в море ходить нельзя! У-то-нешь!
— Мы на тартане ходили, — как маленькому, объяснил Андреа.
— Тар-та-на? Кто это «тар-та-на»?
«Да он просто дурачок!» — дошло наконец до юноши. На всякий случай он отодвинулся от соседа подальше. И чуть не свалился со скамьи.
— Такая большая лодка, — сообщил он, вставая. — Под парусом.
Глаза дурачка округлились:
— Лод-ка! Большая! У нас тоже есть лод-ка!
— Идем, сын мой, я провожу тебя в келью, — подошел отец Джованни. — Темнеет, ты можешь не найти дорогу…
Дурачок увязался следом, и аббат не стал его прогонять. На остров стремительно рушилась ночь, в лиловом небе зажигались теплые лампадки звезд. Кузнечики сходили с ума, в кронах деревьев перекликались ночные птицы, над головами бесшумно мелькали силуэты летучих мышей. Андреа не покидало ощущение сказочности происходящего. Это сон; утром он проснется и…
Темный провал входа в келью.
Воплей Карлуччи Сфорца не слышно: похоже, угомонился.
— Можно мне проведать дядю?
— Конечно. Идем.
У проема дальней кельи теплился масляный светильничек. Взяв его, аббат пригласил Андреа войти. Дурачок остался снаружи. Дядя лежал на такой же лежанке, на какой сегодня очнулся Андреа. Левая нога контрабандиста была тщательно перевязана. На повязке темнела проступившая кровь.
— Спит. Не стоит его тревожить, — шепнул настоятель.
Андреа молча кивнул. Они чуть-чуть постояли, глядя на спящего, и тихо вышли прочь.
Ни аббат, ни юноша не видели, как дядюшка Карло из-под ресниц проводил их взглядом, где стыло коварство змеи и ликование волка. «Явился поглядеть на родича, гаденыш? Как тебе твои новые дружки, племянничек?! Стрега-кровопийца! Не дамся… не дождетесь…»
