на затапливающий сознание жидкий лед. Он шипел в ушах и дрожал перед глазами жидким маревом, спасительным занавесом, отделяя Сергея от мира в котором ему не оказалось места, позволяя временно спрятаться в самом себе, пусть и недолго, но ощутить себя кем-то иным, совсем не тем, кем ему пришлось стать в этой мерзкой жизни. И в этом мареве даже, наверное, можно было рассмотреть, кем бы он мог стать, сложись все совсем по иному, предоставь ему вселенная такой шанс.
– …можешь тогда просто сказать, где ты был? Ты знаешь, что тебе на работу звонила и мне сказали, что еще в полдень ушел, а?! Где?! Где напился?! И что там делал?! – зыбкий алкогольный купол иногда глухо прорывался в разных местах, истеричный голос жены пробивал его, словно отточенный наконечник копья, но не сильно и на считанные мгновения – Ты понимаешь, вообще, что устроил?! Что?!
Сергей мечтательно улыбнулся. Перед глазами опять возник освещенный разноцветными огнями зал с индейскими гравюрами вдоль стен и пульсирующий ритм латиноамериканских мелодий.
– Я искал Эльдорадо…, – пробормотал он, проваливаясь в сон.
То, что он спит, Сергей понял как-то сразу, в один момент, что вообще-то, для сна не очень характерно, но сейчас, когда еще секунду назад, он сидел в кресле, сжимая в руке бутылку водки, а уже через секунду, ногами вперед летел куда-то вниз, по похожему на космическую черную дыру, бездонному туннелю и состоящие из непроницаемого – бархатного, мрака стены, упруго пульсировали и сокращались подобно мышцам исполинского пищеварительного тракта, проталкивающего свою жертву все дальше и дальше, готовившегося переварить ее без остатка, сейчас сомнений не оставалось. Потом мрак подсветился целой сетью красноватых прожилок, то почти полностью затухающих, то разгорающихся как угли в костре, они оплетали все еще летящего вперед, в неведомое, Сергея со всех сторон, постепенно складываясь в некое подобие сперва букв, затем слов, а под конец, даже и целых фраз. Буквы были незнакомыми, они даже и на буквы то, не всегда были похожи, но смысл составленных из них слов и предложений, почему-то был Сергею кристально понятен, как если бы он сам только что их написал – сперва, разгоревшись, извивающиеся в окружающей тьме алые линии, составились в слово «ВЫБОР», потом, «ЖИЗНЬ», «ЖЕЛАНИЕ», «СВОБОДА» и, наконец, «СВОБОДА БЕЗ ЖИЗНИ, ЖИЗНЬ БЕЗ СВОБОДЫ – ВЫБОР».
А затем со всех сторон тьма вспыхнула языками хищно-багрового пламени, на несколько мгновений высветившими необозримо громадное нечто, раскинувшееся вокруг сколько хватало глаз и, казалось поглотившее, весь мир и это нечто, сущность и природу которого, невозможно было не только понять, но даже и вообразить, глухо, страшно, но и, вместе с тем, почти по матерински-нежно, прошептало Сергею на ухо:
«Выбирай…»
Он понял, что сошел с ума, но это совсем не страшно, потому что, ведь, все не по настоящему, а понарошку, всего лишь во сне, хотел спросить, а что же такое нужно выбрать, но не успел. И, в следующий момент, проснулся.
В первую секунду он едва не потерял сознание от дичайшей головной боли, вернувшись обратно во тьму, а потом несколько минут героически боролся с резко подкатившей к горлу тошнотой. Только когда первый приступ прошел, Сергей сообразил, что, почему-то полусидит, полулежит за обеденным столом на кухне, уронив голову на сложенные перед собой руки. Странно… конечно, поручиться в подобном состоянии было никак нельзя, но разве он заснул не в своем кресле, в гостиной, с бутылкой водки в руках?!
Впрочем, сейчас это было совершенно не принципиально. Самоотверженно преодолевая страшное головокружение и новые приступы головной боли, Сергей, кое-как выполз из-за стола, зажег свет, неизвестно по какой причине выключенный – еще одна загадка – тупо огляделся вокруг и почти сразу обнаружил именно то, что ему сейчас и было больше всего нужно. На кухонном полу, рядом с холодильником, валялась одна полностью пустая бутылка из-под водки, но рядом аккуратно стояла еще одна, едва початая. Мало того, на столе, рядом со стопкой тарелок, столовыми приборами, овощами и каким-то заготовками салатов, видимо, еще днем приготовленных Люськой для праздника, гордо возвышалось нетронутое шампанское. То что доктор прописал…
Первым делом, Сергей приложился к водке, потом долго запивал ее водой из под крана, отчаянно пытаясь не поддаться новым позывам рвоты, а когда, все-таки, удалось удержать благословенную огненную жидкость внутри, несколько минут стоял с закрытыми глазами, блаженно ощущая, как водка расплавленным металлом растекается по жилам, по пути выжигая головную боль, ломоту в теле и, вообще, все мерзкие похмельные ощущения.
Немного придя в себя, он взглянул на показывавший время дисплей примостившейся рядом с холодильником микроволновки и удивленно открыл рот – без пятнадцати минут полночь. То есть, он опять протрезвел с какой-то поистине феноменальной, особенно для непривычного к алкоголю человека, скоростью, и проснулся аккурат перед Новым годом… значит, еще можно все успеть!
Словно в подтверждение этих мыслей, во дворе с сухим радостным треском захлопали петарды и послышались нестройные пьяные вопли – соседи из особо активных, уже готовы были приступать к встрече. Потолок над головой гулко затрясся – видимо, наверху в ускоренном темпе перетаскивали с кухни на новогодний стол последние блюда, а за стенами, причем, за всеми сразу, визгливо надрывались какие-то поп-звезды. С блаженной улыбкой Сергей вспомнил, как страшно доставали все эти звуки из-за стен в обычной жизни, и насколько же мало они трогают сейчас его пьяного. И время на проводы старого года еще остается и к Новому вполне можно довести себя до подходящей кондиции… ну а потом, будь что будет, подумаем, когда проснемся, главное, чтобы не так, как всегда, чтобы действительно, по новому, как раньше с ним еще никогда не было…
Мозг запоздало и весьма отстраненно кольнул вопрос – а почему, собственно, он один, где Люська с Володькой? Но надолго он в голове не задержался, ответ всплыл почти сразу и показался достаточно рациональным, чтобы сразу принять его в качестве единственно правильного – понятно где, у ее родителей, конечно. Когда он отрубился, Люська, наверняка, забрала ребенка, собралась и уехала… наверняка, если поискать, где-то здесь и записка соответствующая должна валяться, типа, я долго терпела, но сейчас, после того чудовищного свинства, до которого ты опустился, я больше не могу подобного выносить, все кончено… ну все прочие, полагающиеся в таком случае, пошлые банальности.
В эту стройную теорию, правда, не слишком вписывались висящая на вешалке в прихожей верхняя одежда, причем, как Люськина, так и Володькина, а так же валяющаяся возле входной двери обувь. Немного странной выглядела
