Геннадий Марченко - Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия)

– Я и говорю, что фильмы Гайдая не несут в себе никакой смысловой нагрузки, – горячился подвыпивший Янковский. – Что за фильм ни возьми – сплошная клоунада. Это при всем моем уважении к тем же Олегу Далю, Андрею Миронову и Анатолию Папанову, да и другим актерам.

– А я ведь едва не сыграл у него Бендера в «12 стульях», – с ноткой грусти вспомнил Высоцкий. – В последний момент кому-то наверху моя кандидатура показалась сомнительной, и утвердили Гомиашвили. Сейчас бы ты и меня ругал?

– Так ведь не утвердили же! А если бы снялся – может, и ругал. Хотя это едва ли не единственный фильм Гайдая, за который не так стыдно.

– Молодые люди, не все же кино должно нести в массы идеологическую примесь. Оно должно и развлекать иногда, – не сдержался Окуджава.

– Вот-вот, – поддакнул Давид Израилевич, – жизнь и без того нелегкая, а кино должно стать отдушиной. Нам-то с Булатом Шалвовичем с высоты прожитых лет виднее.

Затем разговор перешел на футбол. Вспомнили прошедший чемпионат Европы, куда наша сборная не пробилась, и издевательский для вратаря гол с пенальти чеха Паненки в финальном матче. Поговорили о поэзии. Выяснилось, что Высоцкий увлекается стихами средневековых восточных поэтов – китайца Ли БО и японца Басе. Не удержался, пожаловался, что не берут его в Союз писателей СССР. Находясь под спиртными парами, я самонадеянно пообещал решить этот вопрос, сам толком не понимая, как такое дело провернуть.

Не обошли стороной, понятное дело, и диссидентов. Ну блин, как же без этого-то в творческой тусовке! Сначала обсуждали Солженицына, Войновича с его Чонкиным, и «Поиски жанра» Аксенова, затем перескочили на политических диссидентов. Перемыли косточки Боннэр и Сахарову, далее перекинулись на сторонников русского национализма Шафаревича, Бородина и Осипова.

Женщинам стало скучно, они организовали свою тусовку, похоже, им нашлось, о чем поговорить. Между тем я подумал, что пора прекращать эти политические дебаты, пока до греха не дошло. А то мало ли, вдруг тот же Давид Израилевич между делом постукивает. Интересно, а я завербованный агент или нет? То, что я давал показания в областном управлении КГБ – считается вербовкой?

Прогнав эту мысль из головы, предложил собравшимся что-нибудь спеть, если не трудно, благо что имелась не только моя старая гитара, но и новая, подаренная Володей. В первую очередь предложение относилось к Окуджаве и Высоцкому, поскольку в бардовских способностях Янковского и тем более Раха я сомневался. Оба идею восприняли с энтузиазмом, и вновь по старшинству первым инструмент взял Булат Шалвович. Вооружившись фотокамерой, я фиксировал на пленку исторический момент.

Все ждал, когда бард споет «Ваше благородие» из фильма «Белое солнце пустыни», но Окуджава упорно обходил это произведение, а я стеснялся настаивать. Начал он с «Арбатского романса», затем спел «Бумажного солдатика», и закончил «Молитвой». После чего инструмент взял Высоцкий. Похоже, настроение у него было приподнятое, он выбрал из своего репертуара юморные вещи. Зазвучали аккорды «Письмо рабочих тамбовского завода…», кто-то стал подпевать.

– Теперь песня про конькобежца, который рванул на десять тысяч, как на пятьсот, – довел до нашего сведения Высоцкий, ударив по струнам.

Через какое-то время очередь дошла и до меня, хотя я честно отнекивался. Но народ собрался упорный, пришлось брать гитару. Поддержать веселый настрой, заданный Семенычем, или ударить русским роком по неокрепшим умам? А давай-ка спою «Осень» Шевчука! Пусть и не по погоде песня, но что-то вот, как говорится, приспичило. Запел, стараясь придать голосу побольше хрипотцы:

Не успев насладиться превосходными эпитетами, перешел к более задиристому «Скворцу» из репертуара «Машины времени»:

Песня в это время еще не была написана, «машинисты» разродились ею уже в 80-х, так что я не опасался прослыть плагиатором. Но вот этот подтекст, о котором, похоже, догадались не только гости из числа мужчин, но и супруга Окуджавы, мог сослужить мне недобрую службу. Тот же Рах возьмет и донесет куда надо. Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест.

– Ладно, хватит на первый раз, – улыбнулся я, закончив петь и отставляя инструмент в сторону.

– Очень талантливо, – сказал Окуджава. – Это что-то новое, я раньше не слышал.

– Да это так, для себя, – заскромничал я. – О, Валя уже горячее несет!

На горячее супруга, расстаравшись, приготовила в духовке свиные ребрышки с горчицей и медом. Гарниром выступали небольших размеров отварной картофель, красиво порезанные огурцы с помидорами, пучки укропа и петрушки.

– Под такое угощение можно и еще по одной, – заявил Высоцкий, потянувшись за бутылкой водки. Сегодня он предпочитал этот брутальный напиток всем остальным, тогда как Окуджава, к примеру, налегал на вино, а Янковский дегустировал коньяк.

– Володя, – умоляюще попросила его Влади. – Может, хватит уже на сегодня?

– Мариш, любовь моя, эта последняя, клянусь!

Да уж, в очередной раз посетила меня мысль, сопьется Семеныч в итоге, а я тут всячески этому потворствую. Нет чтобы придумать, как спасти его… Но, с другой стороны, есть такое слово – «карма». Смотрел в свое время голливудский фильм «Пункт назначения». Герои знали, что их ждет смерть, всячески пытались изменить свою судьбу, однако старуха с косой все равно их находила. Может быть, и с Высоцким та же история? Скорее всего, он сам по себе деструктивный персонаж, склонный к саморазрушению. Да и вдруг после моего серьезного вмешательства он не сыграет Жеглова? Никого другого, кроме Высоцкого, в этой роли я не представлял, как, наверняка, и большинство моих современников из будущего. Сам себе тогда не прощу.

Между тем Валя включила радиолу, поставила пластинку с каким-то веселым диско. Супруга, уже будучи явно навеселе, вытащила меня из-за стола, заставив с ней отплясывать, тут же присоединились и Ленка со своим хахалем. Когда же поменяли пластинку и зазвучал медляк, я предложил Валентине повальсировать с Янковским.

– Все, родная, не могу больше, – сказал я, вытирая вспотевший лоб.

Олег, до того с прищуром глядевший на «па», которые мы выделывали с женой, согласился без раздумий. Здесь и остальные тоже решили подвигаться. Высоцкий танцевал соответственно с Влади, а Окуджава со своей супругой, благо что места на веранде хватало всем. Ленка, заметив, что Давид Израилевич скучает, втихую прикладываясь к бутылке с коньяком, отшила на время Виктора и вытащила из-за стола несостоявшегося поэта. Тот пробовал возразить, мотивируя это тем, что якобы не умеет танцевать, однако девушка была необычайно настойчива. В итоге Рах согласился и вскоре закружился в вальсе.