— Я отказался от себя ради тебя! Ради всех! — он тоже кричит и боль несправедливости рвёт его сердце. Всё идёт не так! — Прими эту должность и я добьюсь, ты станешь ажлисс! Только так ты сможешь сделать больше именно для человечества! Ты будешь со мной!
— С тобой? Это вернет маму? Вернёт Йорги? Оправдает твои убийства? А мои друзья? А их близкие и их друзья? Разделить людей на нужных и ненужных по твоему желанию? Это мерзко, что ты предлагаешь! Если и надо убивать, то таких как ты!
* * *
Как же она состарилась… И что за желание одеваться в домотканные тряпки, как изгой? Хотя она и есть изгой… Он всё-таки её спас! Но злость отравляет её…
— Хана, вы сами загнали себя в угол. Мне стоило огромных трудов сохранить тебе жизнь. Но если ты сможешь справится со своей злобой…
— Ты не сделаешь из меня игрушку, я не буду тупым роботом власти, — Хана пытается говорить аккуратно: под влиянием ошейника рефлексы вырабатываются быстро. Но ошейник не мешает ей излучать ненависть и горе бессилия. Потоп ненависти и бездну отчаяния….
— Я смог сохранить вам жизнь. Всем вам. Но вы не сможете остановить прогресс и убивать ажлисс. Этот поселок будет изолирован. У вас будет свой дознаватель — сторонник мягких методов.
Он поворачивается и уходит.
* * *
Он раскидывает скан. Сердце чуть не останавливается… Нет, приходит облегчение — ещё жива! Кто там с ней? Вон, все вон… Пролетает над раскуроченными, так и не заселенными бытовками и сажает маленький флаер на окраине рукотворной деревеньки. Жалость и убожество. Они отказываются от помощи. Можно будет что-то сделать, но не в этом поколении…
Удерживает всех по их занюханным норам. Идет к низкой уродливой избушке, откуда светится аура Ханы. Крыша застелена дранкой, низкое крыльцо, некрашенная дверь.
Нагибается под притолоками и в три шага проходит в полутёмную комнатёнку. Оживает старая ржавая тоскливая игла и начинает ввинчиваться в сердце. Хана совсем плоха… У него перехватывает дыхание: пахнет тленом, старыми испражнениями и чем-то кислым…
Высохшая старуха лежит на деревянной лежанке. Паршивое освещение словно пыль скрывает детали… Он подходит ближе, и она отворачивается. Узкий черный обруч нейроошейника стоит ребром и подпирает ей подбородок. Чернота безнадежности. Как можно, столько лет… Он прогнал всех и успел… Всё-таки успел, еще жива… Немой, ненастроенный крилод давит ладонь. Он может настроить его на данные Ханы одним касанием… Миг и если Хана умрет, то не умрет совсем. Сердце болит, стены душат.
— Хани, пойдем со мной! Я…
Она молчит. Но её мысли убивают. У неё нет сил, но она закрывает глаза и скрюченными руками подтягивает одеяло к самому горлу, как будто это препятствие для него. Её мысли топят его, затягивают на дно мутного холода: «Только посмей, я сдам тебя дознавателям, я убью тебя! Убийца. Трус! Предатель!» Но сквозь тоску продирается её страх смерти и… зависть?! Злость… Ненависть? Горе… Горе… Отчаяние…
— Хани, можно же…
Она обеими руками пытается сорвать ошейник и хрипит. Он падает на колени, сбивает локоть о безобразный бортик кровати, пытаясь… Дотронуться? Поймать? Невесомое бумажное тело. Открывается рот и она гаснет. Её голова безвольно утыкается ему в плечо… Тончайшая, в мелкую морщинку сухая кожа. Тело выскальзывает из его рук.
Он так и не решился…
* * *
— Ш-ш-ш, Крошка, — Джи снимает шлем. — Обещай мне, что ты никогда не будешь…
Крошка плачет. Стремится обнять, слиться, взять в себя и раствориться самой, перекрыть собой незаживающую горечь потери: «Я буду с тобой… Буду всегда, я не предам тебя… Я никогда не брошу тебя…»
— Полное имя моей дочери было Райнаханна, — говорит Джи. — Крошка, пообещай, что ты никогда не будешь искать свое прошлое. Я не хочу, чтобы моя Крошка страдала. Ты ажлисс. У тебя есть только настоящее и будущее. У тебя есть я и ты будешь со мной. Всегда… Пообещай мне.
Крошка обещает, она никогда не станет причиной такого горя! Джи продолжает говорить. Крошка впитывает его голос, слова сами ложатся в память, становятся фоном, а внутри и везде только Джи…
…Человеческий мозг — сложнейший механизм, способный одновременно и подсознательно выполнять множество, казалось бы противоречащих задач. Я замкнул все порталы на себя, и попался в ловушку. Оказалось легче их замкнуть, чем отсоединить. Северная база как раз выполняла мое задание. Порталы были временно остановлены, и Северная база попыталась отсоединиться от сети и отсоединить меня. И вот что вышло — она, судя по всему, подсоединилась к удравшему кораблю Тадея, и портал сработал совершенно неожиданным способом. Но зато я получил дополнительное подтверждение своей власти. Вот теперь даже захочешь умереть, а не имеешь права, — невесело усмехается Джи.
Настоящий император у нас Вик — он делает массу административной работы. Я вмешиваюсь, когда нужно знамя и символ. Когда нужно применить силу убеждения, когда нужно подогреть энтузиазм масс, когда регенты зарываются и пытаются устроить перераздел и отхапать больше, чем можно, не нарушая равновесия… Это неблагодарная работа, но кто-то должен держать это все в целости…
— Джи, я никогда…
— Да, я слышу и понимаю тебя…
— Но все же, где моя семья? Сколько мне лет?
— Я не знаю, где твоя семья. Тебе сейчас столько, на сколько ты выглядишь. Двадцать стандартных лет. Пока ты спала в кристалле, на Сэмле сменились два поколения. Твою память я стер. Я открою тебе доступ к дневнику, но он начинается от первого пробуждения в инкубаторе, откуда ты и так все помнишь. Никто не знает ни твоего имени, ни семьи. Точечный портал навёлся на характеристики биополя, и я сразу же уничтожил в архивах все данные, включая место изъятия.
Сомневающийся никогда не станет лидером и никуда никого не приведет. Надо уметь принимать решения. Я принял свой путь. Я спас тебя, избавил от сомнений, избавил от ненужных связей, ненужной памяти. Дал тебе свою уверенность. Тебе не надо бояться, что я исчезну. Я буду с тобой всегда — пообещай мне, что ты не будешь пытаться найти свое прошлое, оно уже давно забыто и не нужно ворошить старое. На Сэмле еще очень низок уровень прогресса, зато есть постоянные миграции населения и высокая преступность. Даже по генотипу нельзя найти твоих родственников. Тебя там никто не ждет и не помнит…
Вызов сверлил мозг. Стив открыл глаза и сел.
Ярко светился гигиенический угол. В первой же комнате плотным ковром висела тьма.
