— Так вы о клоне? — «Неужели это все еще продолжается?»
— Да.
— Но он не Иисус Христос.
— Он им стал.
— Но это же безумие. Он — самозванец, подставное лицо.
— Скажите ему об этом.
— Говорил. Пытался. — «Что здесь заварилось, пока меня не было?»
— Я предполагал, что вы попытаетесь отречься от него.
— Он не мой, — повторил Натан Ли.
— Но вы участвовали в его сотворении. Клоны были бессловесными животными, по крайней мере большинство из них, — сказал психиатр. — Вы наделили их голосом. Соорудили им подмостки для выступлений. Я даже представить себе не мог, что кто-то способен сделать для них так много.
— Клоны совершенно безобидны. Мессия — это чей-то злой розыгрыш.
— Город был так безопасен, лишь точка на карте, — сказал психиатр. — Все было замечательно. Но теперь сюда валит всякий сброд.
И тем не менее в его голосе не было досады или возмущения.
— Армия нас защитит.
Натан Ли чувствовал, что попал в ловушку. Будто его заперли здесь по милости этого человека. Что ему надо?
— А если уже слишком поздно? — Вопрос был риторическим, без горечи.
— Кто вы? — спросил Натан Ли.
— Я всего лишь хочу поблагодарить вас.
— За что?
— За ваш вклад.
— Мой вклад во что?
— В то, что вы назвали розыгрышем, — ответил голос.
И умолк. Натан Ли крикнул в динамик на потолке, прося незнакомца вернуться. Но ответила лишь тишина. Он замолотил в дверь — никто не реагировал.
На следующее утро, когда медсестра заговорила с ним через переговорное устройство, Натан Ли спросил, как звали психиатра, беседовавшего с ним по ночам. Она проверила записи и не обнаружила такого врача: не было ни ночных психиатров, ни вызовов в это время суток. По ее интонации Натан Ли догадался: она решила, что у него галлюцинации. У нее почти все пациенты такие.
Накануне выписки Миранде разрешили ему позвонить. Содержащиеся здесь были лишены общения с близкими. Официальной причиной было то, что санобработка означала «разбор полетов» после выполнения задания и неразглашение служебной информации. На самом деле, как подозревал Натан Ли, власти не хотели, чтобы друзья и родственники видели вернувшихся с задания такими нервными и издерганными. А за время санобработки психиатры укрощали упрятанных в карантин.
Встроенный в стену монитор компьютера Натана Ли ожил, и на экране возникло лицо Миранды. Видеокамера округлила очертания ее скул. Она выглядела какой-то другой — здоровее, что ли. Он уловил это не сразу.
— Твои две недели почти вышли, — радостно сообщила она.
Он сел на кровати, сонный и мрачный. Глаза резал отраженный металлическими стенами свет. Голова была тяжелой от слишком долгого сна.
— Миранда… — проговорил он.
— Это настоящий загар? Ты сейчас смахиваешь на жиголо.
Она связалась с ним со своего «кухонного» компьютера. Натан Ли определил по длинным теням, что близится вечер. Миранда ела тост, стараясь держаться непринужденно, словно это был всего лишь очередной разговор из длинного списка.
— Я по тебе соскучился, — сказал он.
— Мне рассказали про твою дочь. Сочувствую.
Он словно поглупел от долгого бездействия.
— Что там на воле происходит? Говорят, какие-то паломники.
— Ну да. Бедолаги…
Натан Ли решил не уточнять.
— Не стоило посылать за мной капитана, — сказал он.
— Я тут ни при чем, — ответила Миранда. — Никогда не стала бы его просить. Он сам вызвался. Сказал, есть причины. Помнишь, у него произошла трагедия?
Натан Ли молчал.
— Это была благородная попытка, — сказала Миранда. — Обреченная, но возвышенная.
Натан Ли отвернулся от экрана. Он хотел не благородства, а простоты. Не желая больше испытывать тяготы и лишения, он мечтал о мягкой постели и горячей ванне. Люди восхваляли его смелые деяния, красивые душевные порывы, не понимая: он только и делал, что бежал от собственных оплошностей и ничтожности. Всю свою жизнь он страдал от недовольства собой.
— Окс уехал, — сообщила она. — Если тебе это интересно.
Миранда чуть подалась к экрану, словно желая разглядеть его реакцию.
«Окс».
— Что ты с ним сделала?
— Не я. Мой отец. Он здесь.
— Эббот приехал из убежища?
— Прилетел на вертолете. Хочет довести кое-что до ума.
О стольком надо было поговорить. Внезапно Натан Ли почувствовал, что больше не может ждать, когда его выпустят отсюда.
— Куда уехал Окс? — спросил он.
— Убрался прочь. Вниз, в долину. Успел унести ноги до того, как его депортировали. Камеры наблюдения зафиксировали, как он переходит реку по мосту. Никто не знает, куда он направился. — Она помолчала немного. — Собираешься пойти за ним?
Ему это не было нужно. Окс для него умер. Было множество способов констатировать это. Натан Ли выбрал очень осторожный:
— И потерять тебя?
Этот ответ оказался правильным. Ее губы приоткрылись, но слов она не нашла.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
Его кошмары о море вернулись. Он часто видел во сне детей, а сам покидал корабль, отрезая себя от обреченных. А если бы он спас их?
Миранда подалась почти вплотную к камере. Экран исказил ее лицо.
— Не сейчас, — проговорила она. И улыбнулась. — Я тебе столько расскажу. Готовься. Я за этим и позвонила. Держись. Отец хочет познакомиться с тобой.
— Со мной?
— Сказал, это важно.
И тут до него дошло: ее лицо округлилось, зеленые глаза уже не казались такими запавшими.
— Ты беременна! — радостно выпалил он.
Она вздрогнула:
— С чего ты взял?
— Просто подумал, твой отец, мы… — Он разволновался и умолк. Это становилось уже просто жалким — его поиски семьи. Он припомнил слова, которые говорила Миранда, казалось, целую вечность назад: дарить ребенку жизнь сейчас было бы жестоким. — Извини, ошибся.
— Ложись спать, Натан Ли.
Экран монитора погас.
Этой ночью ему снова приснился русский корабль и пляшущие на черных волнах светлые пятна лиц.
На следующее утро его и капитана Иноута, облаченных в чистые комбинезоны, привезли к воротам Южного сектора и оформили выписку. За проволочным ограждением их поджидал «хаммер». Здесь, на воле, мир казался таким чистым и неиспорченным, а утренний воздух — прозрачным и стылым.
Капитан сделал несколько глубоких вдохов. От ультрафиолета его лицо обрело цвет меди, и он заметно потерял в весе. Этим утром капитан выглядел изможденным и сильно постаревшим. Натан Ли почувствовал укол стыда, словно был повинен в его страданиях.
