Ряд произведений научной фантастики в журнале “Уральский следопыт” посвящен проблемам нравственного состояния человека будущего.
Ученые из рассказа Сергея Другаля “Обостренное восприятие” (1987, № 5) создают для первой звездной экспедиции робота нового поколения, который должен уметь делать все и вдобавок “любить хозяина”. Причем это должна быть “не рассуждающая, не зависящая от привходящих обстоятельств, не требующая взаимности, неустанная, единственная и всепрощающая” любовь. Для этого (“так любить может только собака”) решили использовать мозг собаки; то есть, пытаясь синтезировать живой мозг и машину, пошли по пути совмещения несовместимого. И не потому несовместимого, что проблема была технически не выполнима, а потому, что возникали сложнейшие нравственные аспекты во взаимоотношениях человека и киборга. Ведь “любовь в чистом виде”, которой пытались наделить робота его создатели, — субстанция отнюдь не техническая, а духовная, не поддающаяся программированию, и игнорирование данного обстоятельства, как и вообще фетишизация научно-технического прогресса, — предупреждает своим рассказом С.Другаль, — может человеку дорого обойтись.
Роман Полольный в рассказе “Тысяча жизней” (1987, № 6) фантастическими средствами проводит мысль о том, что многие жизни в одной человеку позволяет прожить по-настоящему не изощренная биотехника, которая дает только количественное продление существования, а великая духовная сила литературы и искусства. Герой рассказа, космонавт-разведчик, с помощью биологических матриц прожив девять сроков, возвращается, наконец, на родную Землю и однажды попадает в театр, где дают “Гамлета”. Спектакль потрясает мужественного и отважного человека, насмотревшегося всякого в многочисленных своих космических путешествиях. И здесь, в театре, он впервые почувствовал, что живет жизнью, вмещающей в себя жизни ему незнакомых, по близких в помыслах и поступках людей.
И у героя рассказа Геннадия Дурпайкина “Час идет” (1987, № 6) есть прекрасная возможность с помощью чудесного аппарата “внешних превращений” “начать путь без поглощающего энергию и жизнь ярма ненужных благ”. Однако и он не спешит встать на этот путь, поскольку сознает, что никакие блага, никакая их доступность не заменят высшего блага и счастья оставаться всегда самим собой. Впрочем, “сознает” в данном контексте звучит, пожалуй, слишком определенно, ибо рассказ-то как раз получился художественно недопроявленным, расплывчатым, может быть, потому, что фантастический кристалл, через который пропущены события, не дал четкого изображения.
С рассказами Р.Подольного и Г.Дурнайкина во многом перекликается повесть Георгия Гуревича “Ордер на молодость” (1988, № 6–8).
Юш Ольгин — главный герой произведения — накануне своего шестидесятилетия встает, в принципе, перед тем же выбором: остаться самим собой, прежним, или, теперь уже с помощью “биологического программирования организма”, омолодиться и начать более интересную, более яркую жизнь.
Обдумывая этот нелегкий вопрос, Юш Ольгин прокручивает свою жизнь с самого детства и все же не решается воспользоваться “ордером на молодость”, несмотря на то, что прожил самую обыкновенную по меркам своего времени (а действие повести происходит в довольно отдаленном будущем) жизнь — звездолетчиком не стал, ничего выдающегося не совершил, всю жизнь оставаясь честным добросовестным строи гелем, красивая девушка, первая его любовь, связать с ним судьбу не захотела…
Что же — еще один вариант сюжета с омоложением? Не совсем так. Во всяком случае, не им одним и не картинами прекрасного будущего, которые, кстати, выписаны очень неплохо, с интересными запоминающимися подробностями и деталями, привлекательна повесть “Ордер на молодость”. Еще большая ее привлекательность — в нравственном осмыслении бытия, в утверждении непреходящей актуальности важнейших общечеловеческих ценностей, над которыми время не властно.
Путь самопознания и самосовершенствования нескончаем, и никакой прогресс не в силах его укоротить, — утверждает всем, ходом повествования Г.Гуревич. И не случайно Юш Ольгин — человек из будущего, несмотря на полное общественное благоденствие, проходит, в сущности, тот же, что и каждый из нас нынче, тернистый путь духовного становления, собственным опытом постигая давно, казалось бы, открытое и отложившееся в судьбе десятков и сотен предшествовавших поколений.
Написана повесть Г.Гуревича в несколько непривычной для фантастики исповедальной манере, но в то же время отличается классической ясностью и строгостью стилистического рисунка, в котором отсутствуют наукообразие и перегруженность фантастическими неологизмами, а также — и композиционной стройностью, и четкой последовательностью и изображении жизненных этапов главного героя повествования, что вполне соответствует его характеру, тяготеющему к упорядоченности и педантизму.
Повесть “Ордер на молодость” выгодно отличается от большинства других научно-фантастических произведений “Уральского следопыта” своей художественной зрелостью и завершенностью и позволяет говорить о высоком литературном мастерстве ее автора.
Итак, когда большинство фантастических рассказов и повестей “Уральского следопыта” образца 1987–1988 годов прочитано, вернемся к вопросу, которым мы задались в начале статьи: какого же идейно-художественного качества продукцию предлагает нам журнал?
Очень хотелось бы ответить на поставленный вопрос только-положительно-однозначно: самого, мол, добротного качества. К сожалению, вывод такой из прочитанного не напрашивается, поскольку, наряду с действительно интересными и запоминающимися произведениями, нередки в “Уральском следопыте” либо чисто ремесленнические поделки, либо вещи сырые, художественно не дотянутые, которые не делают чести журналу и не доставляют радости читателю.
Такая пестрота говорит о недостаточно продуманном редакционном отборе материалов, о далеко не всегда высоких требованиях, предъявляемых к ним как к произведениям прежде всего художественным. Вот на эту важную сторону в деле развития по большому счету серьезного и среди других равноправного литературного жанра и хотелось бы обратить особое внимание редакции “Уральского следопыта”.
Бросается в глаза и всеядность журнала, отсутствие какой-либо четкой позиции в подходе к публикациям. Отсюда — смешение форм, соседство принципиально разных направлений фантастического жанра. С одной стороны, это объяснимо, поскольку перед нами все-таки журнал, консолидирующий творческие усилия фантастов чуть ли не всей России, а не книжная серия, составляемая по какому-то основополагающему принципу, но с другой — появляется опасность обезлички, потери собственного лица журнала, что, я думаю, самым отрицательным образом может сказаться на читательском к нему отношении.
