Конечно, он непрерывно недоволен. Я отвечаю только за «свои» дела, а он – за все. Причем я-то отвечаю перед шефом – человеком, несмотря на понятную раздражительность, вполне вменяемым, знающим всю нашу специфику и вообще приличным профессионалом. А он отвечает перед чинушами из муниципалитета… Честное слово, у говорящего попугая в голове и то больше мозгов, чем у этих, с позволения сказать, начальничков. Только и знают, что твердить единственную известную им фразу: «Полиция мышей не ловит». И хоть об стенку убейся, ничего и никогда им не объяснишь и не докажешь. Кроме редчайших исключений, которые по пальцам одной руки пересчитать можно.
Кстати, собеседник шефа – как раз такое исключение. Борис Штерн – удивительно адекватный и вменяемый дядька, ужасно жаль, что работает не у нас, а в управлении здравоохранения. Как бывший судмедэксперт, патологоанатом с немалым стажем, он в курсе нашей специфики, сочувствует нашим сложностям и, если бы работал у нас, пользы приносил бы куда больше. Но в управлении здравоохранения сидеть, разумеется, спокойнее: нервотрепки никакой, а зарплата всяко побольше, чем у полицейских медиков.
Вообще-то мне не стоило бы нарушать тет-а-тет «больших начальников». Нетактично это, невежливо. Нарушение субординации, практически хамство. Но, с другой стороны, тут все-таки полицейское управление, а не дипломатическая тусовка, не до расшаркиваний. К тому же я привычки шефа наизусть знаю: раз уж он с посетителем вышел на перекур, значит, серьезные дела обсуждать они уже закончили и теперь треплются исключительно на вольные темы. О комете, к примеру. А мне с моим вопросом лишняя пара ушей не помешает. Так что после первой же затяжки беру быка за рога:
– Я вообще-то по делу…
– Дела – в кабинете, – холодно рычит шеф, но тут же смягчается: – Что там у тебя?
– Дело китайца отдайте мне?
Этого несчастного китайца нашли мертвым вчера. На окраине Национального парка, но еще в пределах городской черты, так что юрисдикция наша. Ни документов, ничего вообще для опознания при теле не было, но и на нелегального мигранта покойник не походил совсем. Очень приличный покойник. На первый взгляд. И причина смерти – на первый же взгляд – ни разу не криминальная: кровоизлияние в мозг. Инсульт то есть. При более внимательном осмотре, однако, обнаружились «следы принудительного задержания». Точнее, полосовидные повреждения на лодыжках. Почти незаметные, но это не значит, что их не было. Очень похоже на ножные кандалы или, на худой конец, толстую веревку. Как будто его долго держали привязанным или прикованным. Линейный эксперт все это благополучно проморгал – ему, собственно, плевать, – но труп, как неопознанный, перекинули нам, тут-то эти потертости и обнаружились. Хотя, может, зря я на линейного грешу – слабые повреждения могут поначалу и впрямь быть совершенно незаметны, а проявляются через день, через два. Короче, линейный имел полное право их не заметить. Но в нашем, полицейском морге заметили. И ладно бы еще следы были на запястьях, можно было списать на садо-мазосексуальные игрища. Но на лодыжках?
– Опять двадцать пять, – досадливо морщится шеф. – Рита, ты снова лезешь не в свои дела?
– Убийства – в моей компетенции, – сухо констатирую я.
– Убийства? Вот как?! Там же вроде чистый инсульт, как я слышал.
– Инсульт можно спровоцировать. Медикаментозно, к примеру. Или банально стукнув по голове. Тоже кровоизлияние в мозг, только посттравматическое.
Шеф все это знает не хуже меня. Но вешать на отдел еще один труп – без особых перспектив на раскрытие – ему совершенно не хочется.
– Как говорил великий средневековый философ Оккам, не следует плодить сущности сверх необходимости. – Шеф пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривоватая, натянутая – неубедительная, в общем.
Поэтому я делаю еще одну попытку:
– Но…
Вот именно – но. Шеф вздыхает, распрямляет плечи, опирается ладонью о подоконник, сосредоточенно гасит в закопченной пепельнице недокуренную сигарету и тихо, но с явственным нажимом говорит:
– Рита, у тебя мало нераскрытых дел? У тебя избыток свободного времени? Если так, то я могу дел и подкинуть, сколько угодно. Отдел буквально зашивается! А на выходных – опять усиление, опять людей на неплановые дежурства срывать. Из-за этой проклятой кометы! Ожидаются толпы туристов, плюс наши горожане тоже наверняка будут праздновать по полной программе. Что это значит? Это значит, улицы заполнят тысячи нетрезвых и просто неадекватных людей. Повезет, если обойдется без религиозных эксцессов. Но драки будут наверняка. В том числе с тяжкими последствиями, вплоть до летальных. А значит, у нас в сейфах прибавится не один десяток дел. Вдобавок к тем, которых уже и так чересчур много!
– Но убийство китайца…
– Ин-сульт! – рявкает шеф. Удивительно, но ему удалось прорычать слово без единой «р» не хуже голодного льва. – Инсульт, – чуть спокойнее, но столь же твердо повторяет он. – Где следы насильственной смерти?
– Дополнительные экспертизы, – начинаю я, но…
– Нет оснований. Ни следов борьбы, ни микрочастиц, указывающих на постороннее вмешательство, ни посторонних веществ в крови. И не надо мне рассказывать сказки про «разные бывают медикаменты». Удар по голове тоже крайне сомнителен. Рита, хватит фантазировать! Нам реальных преступлений во как хватает, на гипотетические, извини, нет времени. А теперь марш на рабочее место!
Я понимаю, что сейчас с ним спорить бесполезно.
– Разрешите идти?
Шеф молча, не удостаивая меня ответом, кивает.
Вернувшись в свою выгородку, я плюхаюсь в жалобно скрипнувшее разболтанное кресло на колесиках и, не в силах совладать с переполняющей меня злостью, чрезмерно резко придвигаюсь к столу. Может, хоть кресло развалится наконец? Нет, хрустнуло, скрипнуло, взвизгнуло, но устояло.
На мониторе старенького (полицейское управление финансируется «по остаточному принципу») компьютера все повешенные на меня дела отображаются в виде стопки древних картонных папок с завязками, торчащей из раззявленного сейфа, – у программистов, делавших нашу систему, чувство юмора было весьма специфическое. Вообще иногда кажется, что великими юмористами мнят себя просто все вокруг. Или великими креативщиками. Или – и тут начинается полный цирк – и теми, и другими сразу. Взять хотя бы мою рабочую «клетку». Кто, скажите на милость, додумался делать интерьеры отделов полицейского управления в жанре «опен-офис»? При том, что само здание старое и акустика тут… Помню, как наш город принимал какой-то футбольный матч – невероятно важный, только не спрашивайте почему, я не болельщик – между двумя сборными. Нашей и наших, как бы это помягче, обожаемых соседей (четверть века назад мы воевали с ними так, что тряслась вся Европа). В каждом отделе кавардак царил чудовищный, кто не видел, тот не представит. В нашем «амбаре», спасибо старинным строителям и их более современным коллегам, гам стоял такой, что собственного голоса слышно не было. А если учесть, что половина полицейской работы проходит в «разговорном жанре»…
Предполагаю, что в грядущие выходные – спасибо комете и всем, кто на ней делает свой маленький гешефт! – будет то же самое. А то и похуже.
Откинувшись на шаткую продавленную спинку кресла, я машинально тянусь за сигаретами. Черт! В отделе же нельзя курить! Во время ночных дежурств мы это правило хамски нарушаем, но сейчас-то еще не ночь, дежурю я до полуночи. Да и курила только что… Черт, черт, черт! Игнорируя компьютер, лезу в персональный сейф, вмонтированный в левую тумбу стола, – многие документы до сих пор хранят в бумажном виде. Во всяком случае, работать с бумагами однозначно удобнее, чем с электронными документами. Тем более когда речь идет об уголовных делах.
Дела, дела… Как говорил наш отец, у нас делишки, а дела – у прокурора. Ох, не просто так он это говорил, сам проходил по нескольким делам фигурантом. При коммунистах (случился тогда в нашей благословенной стране такой рецидив – к власти пришли сторонники принципа «все поделить и всех проконтролировать») он сперва был, как это называлось на старинном сленге, «фарцовщиком», потом «цеховиком», потом попытался влезть в игорный бизнес. В общем, чем бы он ни занимался, всегда ходил по грани, находясь, что называется, в состоянии холодной войны с представителями закона. Тюрьма по нему, как говорится, плакала. И, честное слово, лучше бы он за свои сомнительные или совсем уж темные дела сел. Пусть бы даже сел с конфискацией имущества. Но закон опоздал. Игорный бизнес – это вам не цех по производству «фирменных» джинсов. Отца – вместе с мамой – расстреляли прямо в машине. Из двух автоматов. Практически в упор. В двух шагах от элитного дома, где они только-только купили квартиру.
