Натан Ли понял: это был момент истинной гармонии. Словно он наблюдал, как вирус находит своего хозяина-носителя. А кто из них хозяин, Натан Ли сказать не мог.
В Лос-Аламос пришел Хеллоуин. Улицы запрудили жуткие монстры и красавицы-принцессы. Тыквы были крупные и оранжевые. Луну штриховали полосы легких облаков.
Тара нарядилась Мадлен[88]: в голубом, прямую челку подровняли ножницами, мускулистую квадратную фигурку — платьицем. Натан Ли и Миранда, держась за руки, шли за ней следом в наступивших сумерках. Тара самостоятельно стучалась в двери и просила угощения. Если и слышала, как невдалеке дети шепчутся о ней, то не обращала внимания. Она была слишком занята подсчетом собранной дани, включая фонарик в мешочке всякий раз, когда выходила из очередного дома. Возвратившись, она пересчитала каждую конфетку, пока все угощались холодным сидром и горячим тыквенным пирогом, а потом начала заново, с первой сотни.
— Не припомню такого Хеллоуина, как нынешний, — сказал капитан. — Смотрите, какие трофеи.
— Это значит, людям понравилась наша Мадлен, — заявила его жена.
С пола, из россыпи конфет, широко улыбалась Тара.
С тех пор как она переселилась к ним, капитан с супругой словно помолодели. Фотографии в рамках их собственной дочери: принарядившейся для студенческого бала, на рафтинге по реке, с пойманной рыбой в руках, рядом с истребителем ВМФ в летном комбинезоне, — они окружили десятками рисунков Тары. Девочка наполнила их тишину песнями. Дом снова ожил.
— …восемь, девять, десять… — щедро распределяла Тара подарки среди пяти кукол, усаженных бок о бок вдоль стены.
Украдкой она все поглядывала в сторону Натана Ли. Миранда легонько подталкивала его локтем с притворной ревностью.
В этот вечер Натан Ли чувствовал себя счастливым и грустным. Он никому не открывал неотступных мыслей о том, что Лос-Аламос стоит на пороге гибели. Этот Хеллоуин в самом деле лучший, но тому имелось объяснение. Началось великое притворство. Он видел подобное в городах Америки на пути через страну прошлым летом, когда взрослые всеми силами развлекали своих детей, старались окружить их вниманием, чтобы те поверили: не будет конца добрым временам.
Пришел ноябрь. После прекращения в августе грузоперевозок горожане сильно пообносились: обшлага и воротники с каждым днем становились все более потертыми и засаленными. Магазинные полки пустели. Киоски европейского стиля торговали старыми номерами «Ньюсуика», «Обсервера» и «Сайнтифик америкэн» за 1990 годы. Букинистические магазины процветали.
Начался баскетбольный сезон. Каждую пятницу вечером на трибунах свободных мест не оставалось: две лос-аламосские средние школы сходились в яркой, порой чересчур энергичной борьбе. Город по-прежнему был залит светом благодаря собственной атомной электростанции. Уличные фонари и лампочки в подъездах на ночь не выключали.
Лос-Аламос словно плыл по воздуху.
Но как-то раз жители проснулись и узнали, что они в осаде.
За одну ночь группа в несколько сотен паломников вдоль Рио-Гранде стремительно разрослась до двадцати тысяч. Через день их стало тридцать тысяч. Жители Лос-Аламоса были повергнуты в ужас. У них на пороге стояли жертвы страшной чумы. Кавендиш любезно объявил, что это начало конца.
Странное дело: генералы не предпринимали ничего. Что еще более непонятно: такая сдержанность успокоила город. Вселила веру в их силу. Помня, что однажды пилигримов уже отгоняли, люди решили, что их толпа будет рассеяна и на этот раз. Теперь же, пока орда оставалась по ту сторону реки, ее не трогали.
Эти новые пилигримы тысячами тянулись по дну долины через винодельческий район, через старые деревни, где изображения святых все еще вырезали из сердцевины трехгранных тополей, а кладбища помнили времена испанского колониального владычества. Они шли из пустынь Техаса и Мексики, с юга — с горных лыжных курортов и заброшенных золотых шахт Колорадо и Юты, из убежищ, где люди укрывались от смерча, из ракетных шахт и железнодорожных туннелей. Где бы ни прятались — все выползли наружу. И потянулись к городу света.
Камеры дальнего обнаружения следили за ними круглосуточно. Успокоить тревогу жителей помог и тот факт, что лагерь скитальцев напоминал давнишние легендарные коммуны хиппи, вплоть до гитар, очередей за раздачей супа и агапэ[89].
Паломники не проявляли никакой склонности к насилию. Наоборот, сигнализировали о своем стремлении к миру. Они знали, что за ними наблюдают. У кого-то в Лос-Аламосе были родственники. Пилигримы показывали камерам таблички с именами людей, с цитатами из Библии, знаки «символ мира».
Рио-Гранде стала их Иорданом. Они устанавливали палатки на земле, оранжевой от яда времен Вьетнамской войны. И совсем не скрывали своих намерений надолго поселиться здесь, вдоль берегов реки. Паломники жаждали чуда, а не крови.
Это был лагерь зараженных чумой. Спутниковые снимки обнаружили заметное красное вздутие вдоль восточных берегов реки. Показания плазменных стержней, фиксирующих наличие газов разложения, зашкаливали. Рио вниз по течению будто раскалилась от вируса.
Ко Дню благодарения лагерь был уже две мили в длину и продолжал разрастаться. Военная разведка насчитала почти сто тысяч пришельцев. В следующую неделю это число удвоилось. Аэрофотосъемка, сделанная ночью, дала самую полную информацию. Отчетливо были видны огни свечей и костров, протянувшиеся назад от реки длинными толстыми венами, которые раздваивались, истончались, вновь расходились и становились капиллярами, а в отдалении — всего лишь точками света. То были последние паломники. Америка готовилась отпраздновать Рождество.
Шли дни, но пилигримы не просили ни о чем. Ночью долина становилась красной от огней. Паломники, прибывшие здоровыми, тотчас заражались. Но их это как будто мало заботило: в Лос-Аламосе восстал из мертвых Христос.
Миранда собрала срочное совещание с генералами и руководителями лабораторий.
— Надо было эвакуироваться, пока имелась такая возможность, — причитал один ученый.
— Еще не время, — отвечал генерал.
— Чего вы ждете? — требовательно вопрошал административный работник. — Через неделю их будет больше, чем нас.
— А через четыре — вчетверо больше, — вставил кто-то. — Как мы сможем работать, когда в долине начнется мор?
— Мы отслеживаем ситуацию, — ответил сразу всем генерал.
Военные сидели рядком: руки сложены, лица непроницаемы. Они были спокойны. А Натан Ли — растерян. Похоже, им было на все плевать.
