была быть «средиземноморская ваниль» – София добавляла ее в начинку вместо сахара, хотя Гордон больше любил сливовые маффины с розовым перцем.
Первые лет пять он верил, что вот-вот тоже получит номер, и старался жить так, чтобы уйти можно было в любой момент. Приезжая на выходные с детьми, Линди всякий раз поражалась порядку, который царил у отца в доме. За субботу и воскресенье Микка и Сара превращали и дом, и ухоженный сад в слабое подобие бедлама, что творился у них в жилом комплексе, но к следующим выходным от бедлама не оставалось и следа. Линди как-то сказала, что у нее всякий раз ощущение, будто по будням в доме никто не живет.
За эти пять лет у Гордона ни разу не было даже насморка, не говоря о головокружении или спутанности сознания. Врач, к которому Гордон ездил на ежегодный осмотр, поражался его богатырскому здоровью и говорил, что он легко сможет дожить до ста двадцати – особенно если будет позитивнее смотреть на вещи. В конце концов, прислушавшись к совету, Гордон ушел из нейролаборатории и занялся гипотезой обратного Переноса – почти двадцать лет никто не мог ее ни доказать, ни опровергнуть.
Через три года научный комитет шести континентов присвоил Гордону Фессало звание лауреата в области нейрофизики сознания – за ее полное и окончательное опровержение.
Вскоре после этого он отремонтировал дом, пристроив застекленную веранду, второй этаж с мансардой и несколько детских спален. Линди переехала к нему: Микка всё равно учился дистанционно, а Саре нашли хорошую школу с углубленным изучением сознания в трех станциях к юго-западу. Ни о каком порядке в доме теперь не могло быть и речи.
С тех пор Гордон ездил в Центр Сновидений Юго-Западного округа каждые полтора месяца. Те мыслеобразы, что он получал, было трудно пересказать. В них не было никакого смысла: это были просто картинки, сменявшие друг друга, как в сломанном виртуальном калейдоскопе. Но Микка и Сара ждали рассказов о жизни бабушки, и Гордон научился упаковывать увиденное в подарочную обертку увлекательных историй с другой планеты. Мыслеобразы с Гарторикса были сказками, на которых Микка и Сара выросли, – возможно, поэтому они не боялись получения номера и считали, что это будет просто продолжение приключений.
Линди относилась к этому иначе. Она тоже была из отчаянных долгожителей; Гордон видел это по тому, как она старела, сохраняя в глубине глаз что-то юное и упрямое, как источник, бьющий из-под рухнувшей скалы. Иногда он ловил в ее взгляде выражение спокойного ожидания, словно она стояла на перроне, встречая пневмопоезд, шедший точно по графику.
Линди ждала получения номера, чтобы наконец встретиться с матерью. У Гордона всякий раз сжималось сердце, когда он думал, что сам, своими руками построил для нее этот храм смерти, став в нем добровольным заложником. А всё потому, что за тридцать шесть лет он так и не смог собраться с духом и признаться дочери, что ее мамы – той, которую она помнила и любила всю жизнь, – давным-давно нет на свете.
– Добрый день, господин Фессало!
Молоденький администратор улыбнулся Гордону, едва тот показался на пороге. Сотрудники Центров Сновидений по всему миру проходили базовый курс теории сознания, частью которого были три теоремы Фессало и опирающиеся на них биохимические уравнения для преобразования мыслеобразов. Судя по дрожащей белозубой улыбке, – администратор держал ее всё время, пока Гордон шел к стойке, – экзамен по базовому курсу паренек пересдавал раза два, не меньше.
– Вы сегодня раньше обычного, – всё еще не решаясь расслабить щёки, произнес администратор.
– Глупости, – сказал Гордон. – Я всегда приезжаю в одно и то же время.
Администратор моргнул и повернулся к экрану, не забывая при этом тщательно улыбаться. Гордон с запоздалым раскаянием вспомнил, что из-за суматохи с кроликом не допил за завтраком чай. Это значит, что Линди посадила его на скоростной пневмопоезд, отходивший на десять минут раньше.
– Что там у вас? – проворчал он, глядя себе под ноги: улыбка администратора начала его утомлять. – Кто-то занял мою просмотровую?
– Тут… просто небольшой конфликт расписаний, – администратор бросил нервный взгляд Гордону за спину и понизил голос. – Если хотите, мы можем перевести вас сегодня в просмотровую номер четыре.
– Нет уж, – капризно сказал Гордон, чтобы скрыть стыдную радость при мысли о неучтенном времени, которое вдруг досталось ему в подарок. – Я подожду, пока освободится моя.
Администратор неуверенно кашлянул.
– Понимаете, – начал он, – дело в том, что ждать, вероятно, придется довольно долго…
Гордон открыл было рот, чтобы сказать, что его это мало интересует, но администратор испуганно перебил его.
– Я сейчас переговорю с господином, – втянув голову в плечи, прошептал он. – Возможно, он согласится уступить вам свою очередь…
Гордон повернулся и только теперь увидел, что в приемной есть кто-то еще.
В углу на диване для посетителей сидел белый мужчина в новеньких блестящих ботинках. Хотя вся одежда на нем была черного цвета, он как будто сливался со светлыми стенами, точно затаившийся хамелеон. Взгляд тоже был какой-то рептильный: неподвижные светло-серые глаза, казалось, смотрели во все стороны одновременно, не пропуская ни малейшего жеста тех, кто находился в приемной.
Гордон сразу узнал этот взгляд. Он всякий раз видел его в зеркале, когда брился перед тем, как выйти в гостиную к Линди, позавтракать и ехать сюда.
Администратор выкатился из-за стойки и, держась на почтительном расстоянии от Гордона, подошел к мужчине-хамелеону.
– К сожалению, произошла небольшая накладка, – зашелестел он, нагнувшись и уперев руки в колени, будто боясь переломиться в пояснице. – Вы ведь не против подождать еще немного?
Глаза мужчины скользнули мимо администратора и уперлись в Гордона, как два отшлифованных морем сероватых камня.
– Мне спешить некуда, – сказал он и слегка пожал левым плечом.
Администратор выпрямился, словно внутри него разжалась пружина, и с победной улыбкой обернулся к Гордону.
– Я сейчас всё подготовлю, – сказал он, направляясь обратно к стойке. – Ваша обычная просмотровая будет готова через пятнадцать минут.
– Знаете, – неожиданно для себя сказал Гордон, – я передумал. Молодой человек пришел раньше, пусть он и пройдет в просмотровую, которую вы для него готовите. А я могу посмотреть в любой свободной. Ничего нового я там всё равно не увижу.
Он повернулся и зашаркал к дивану. Чертов хамелеон занял самый удобный угол с мягким подлокотником, но это не значит, что он, Гордон, должен ютиться в одном из скользких холодных кресел, расставленных вдоль стены.
– В первый раз? – спросил Гордон, осторожно устраивая на диване свое неуклюжее хрупкое тело.
– Что? – мужчина-хамелеон то ли не понял его, то ли не расслышал.
