Грэйн, Грэйн, Грэйн – я покатал в мыслях фамилию, и вдруг озарило!
– Полное имя Грэйна как звучит?
– Эндрю Джи Грэйн.
– …!
Все удивленно уставились на меня. Никто не ожидал услышать от меня многоэтажную матерную тираду. Впрочем, я был сам удивлен, не свой длиной фразой, а неожиданным открытием.
– Товарищ майор, – строго произнес Скрябин, – потрудитесь объясниться!
– Представляю вам британца, – я показал на фотографию, – точнее не совсем британца. Андрей Михайлович Громин. То есть Эндрю Грэйн на английский манер!
Федерал перевел взгляд с дисплея на меня, и спросил:
– Ты уверен?
– Абсолютно! Проверь по базе.
Скрябин вновь подсел к ноутбуку и начал делать запросы. Через пару минут выпрямился, матюкнулся, но гораздо скромнее, чем я.
На экране две фотографии. На первый взгляд – разные лица, но… при тщательном анализе сходство есть, и большое. Для федерала это уже факт.
– Андрей Михайлович Громин, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения… – начал он громко читать личное дело Громина. – Осужден в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году… статья… так, та-а-ак, побегушник, мать его! Совершил побег при этапировании и находится во всесоюзном розыске… почти двадцать пять лет!
– Погоди, Палыч, он что, пластику лица сделал? – спросил Белкин.
– Похоже на то, – пробормотал Скрябин, изучая материалы личного дела.
– А глаза не поменял, – хмыкнул Истомин, – раз Иваныч его узнал. Серега, откуда ты его знаешь?
– Он в школе некоторое время работал. То, что фигурант наш бывший, что-то меняет?
– Это ничего не меняет, – резковато ответил федерал, – но получим и пряник, и пистон в одном лице, мля!
Я, Валера и командир переглянулись. В любом случае пистоны будут, к этому уже привыкли. Не всегда начальство довольно результатами, какой трудной не была бы поставленная задача. Взять хотя бы то освобождение самолета. Если исключить молниеносное вхождение и взятие салона под контроль, то в остальном, по сути, сплошная импровизация и невероятное везение. Оба тихушника с зарядами были обезврежены только вмешательством высших сил, не иначе. Ведь известны были лишь двое из пятерых террористов, а у остальных имелась огромная фора. Могли в любую минуту подорвать самолет. Однако пронесло – они смерти испугались больше, чем наказания за содеянное. Дух камикадзе покинул их с самого начала захвата. Надеялись на то, что все требования будут выполнены, никак не ожидая силовой акции. Тянули с подрывом до последнего, а когда поняли, что все… вот тут и пошла счастливая для всех импровизация.
Даже то, что все горючее было слито, не спасло бы никого, сработай любая самоделка. Ведь даже остатков жидкости на стенках бутылки хватило для хорошего взрыва. А если бы подорвались все бутылки?
И вновь предстоит штурм здания, в котором засели преступники с бомбой в обнимку.
– Ладно, Палыч, – сказал Белкин, – пистоны с пряниками когда еще будут, работать надо.
– Работаем! – поднялся Скрябин.
«Выстрел» объехал развалины КПП и встал, ожидая сигнала. В бронемашине оба наших сапера, Валера Истомин с приготовленным блоком «Пелена» и группа прикрытия. Бойцы со штурмовыми щитами выдвинулись к западной стороне здания.
Этот складской корпус выглядел целее других. Сложен из ЖБИ-блоков, четыре метра высотой, узкие, словно бойницы оконные проемы под крышей, мало того имеющие решетки. Крыша тоже бетонная, прогудроненная. Натуральный бункер.
Кто-то содержал здание и прилегающую территорию в порядке. Мусор и растения отсутствовали. Площадка позволяла развернуться фуре. Вид портил горящий остов легковушки.
– Гнездо-два, западный угол, под сводом вижу камеру, – прошипела рация. – Минус.
– Левее полтора метра еще одна. Минус.
Винторез работает тихо. С нашей стороны снайпер обнаружил только одну видеокамеру.
– Восточная сторона чисто.
– Гнездам – контроль верхних окон. Броня вперед!
Бронемашина направилась к зданию. Следом, прикрываясь корпусом «Выстрела», выдвинулись бойцы. Как только БПМ-97 въехала в мертвую зону, часть бойцов заняла оборону, прикрывая работу специалистов и контролируя оконные проемы, двое поднялись на крышу здания, остальные выдвинулись к единственному входу.
– «Пелена» в работе, – доложил Истомин, дублируя знаками.
Автоматная очередь вздыбила пыль в десяти метрах. Внутри явно забеспокоились, лишившись обзора через камеры, но наши снайперы не дремали, и стрелок в здании получил пулю. В ответ раздались еще выстрелы, однако в проемы не лезли, а палили больше в воздух.
Бойцы знаками доложили о готовности к штурму.
– Эу, ком-мандэр! – прокричали из здания. – Тьи не забыль, чьто тут экспесис, э-э-э… много-много бомба?
Скрябин с Белкиным переглянулись:
– Никак Грэйн дурака включил? Чего это он язык ломает тут?
– Он не знает, что нам известно его настоящее имя. Вот и строит из себя джентльмена, мать его!
– Я предлагаю всем сдаться! – крикнул в ответ Скрябин и повторил по-английски:
– I offer to surrender! And not to aggravate his guilt![10]
– Не сарендэ, а сурендэ, – поправил я федерала.
– Владеешь?
– В совершенстве.
– Учту, – кивнул Скрябин и прокричал в сторону здания:
– Эй, так как?! Я знаю, что среди вас смертников нет, у многих есть семьи, детишки, подумайте о них. Grain, we have received a request for your arrest. The British national office of Interpol is waiting for you. You still have nowhere to go! «Give up![11] – федерал довольно осклабился. – Вот теперь подождем.
– А что, насчет Интерпола правда? – спросил я Скрябина.
– Правда. Через отдел мы получили информацию о том, что Грэйн приедет в Россию. У них там для его задержания оснований, видите ли, не было. Хреново они там, в европах своих работают. По нему и отследили всю цепочку сюда.
– Йа могу подюмать? – крикнул Громин-Грэйн.
– Подумай! Даю пятнадцать минут!
– Есть идея! – прошептал я, схватив Скрябина за рукав.
Последовали жесты для групп захвата, затем федерал посмотрел на меня:
– Излагай.
– Сообщаем Громину, что тут находится представитель Интерпола из Британии. Громин уже знаком с нашей тюрьмой и вряд ли сдастся нам, а в евро-тюрьму, то есть сдаться европейцу может.
– Так, – пробарабанил пальцами федерал, – а представителем, я так понял, будешь ты?
– Да. Не вы же, ваш английский не плох, но голос ваш Грэйн слышал, а меня… – тут я задумался, ведь Громин четверть века меня не видел, помнит ли? В конце концов, лицом я довольно сильно изменился с детских пор.
– Ну-ну, чего замолчал?
