— Черт. Насколько сбалансирована эта штука?
— Довольно неплохо, а что?
— Карантин. Уже скоро истекут положенные сорок пять минут с момента объявления тревоги. А значит, скоро тут появятся шустрые ребята. Так, я знаю, как выбраться, но ты должен мне довериться. Если не доверяешь, то нам придется остаться здесь и объяснять разным милым людям, как мы тут оказались. Если нас, конечно, сперва не пристрелят.
— Парень, я не меньше тебя хочу это сделать. Говори, куда ехать.
— На следующем перекрестке поверни налево.
Хороший ирвин должен точно знать, как проникнуть на определенную территорию, и владеть нужной информацией, например, где именно располагается мост-эстакада через Американ-Ривер. Дело в том, что раньше, когда люди еще путешествовали подобным образом, через Сакраменто проезжали поезда. Теперь-то ими никто не пользуется, по рельсам ездят только автоматизированные товарные составы, строго по расписанию. Я его выучил несколько лет назад.
Как только Стив понял, что именно я задумал, он начал чертыхаться и чертыхался всю дорогу. Внедорожник вырулил на рельсы, и охранник прибавил газу в надежде, что сила инерции и конструкция моста не позволят нам рухнуть в реку. Одной рукой я схватился за ручку над дверью, а другой уперся в приборную доску, и завопил от восторга. Просто не смог сдержаться. Все полетело в тартарары, Джордж погибла, а я собирался совершить то ли государственную измену, то ли самоубийство — да кому теперь, к чертям, какая разница? Мы ехали по железнодорожному мосту через реку на правительственном внедорожнике. Иногда нужно просто расслабиться и получать удовольствие.
Мы преодолели около половины моста, когда над головой загудели первые вертолеты ЦКПЗ. Они летели по направлению к Центру. Через несколько минут показался еще один клин из трех машин. Здорово. Я включил радио и настроился на экстренный канал.
— …повторяю, это не учебная тревога. Не покидайте дома. Если вы куда-то едете, не выходите из автомобиля, пока не добрались до безопасной зоны. Если вы увидели зараженного или вступили с ним в прямой контакт, немедленно свяжитесь с местными властями. Повторяю, это не учебная тревога. Не покидайте…
— Нарушение карантина — это же уголовное преступление? — поинтересовался Стив, выключая радио.
— Только если нас поймают. — Я откинулся на спинку сиденья. — Мне-то, в общем, плевать, к тому же вниз они не смотрят.
— Тогда ладно. — Великан снова ударил по газам.
Наша машина выскочила с моста на берег и рванула в сторону города. Стив мельком оглянулся на меня:
— Мне жаль твою сестру, соболезную. Она была хорошей женщиной. Мы будем по ней скучать.
— Спасибо, Стив.
Я не хотел смотреть ему в лицо, но хорошо представлял его выражение: искреннее, понимающее, если судить по голосу. На меня снова навалилась усталость. Сейчас я ничего не могу сделать, надо ждать, пока мы доберемся до человека, который убил мою сестру. Я перезарядил и почистил пистолет Джордж, и дальше мы ехали в полном молчании.
…а были нами, нашими детьми,
Те тени жуткие в постылой темноте,
Что бродят одиноко, руки устремив
К живым, и нет могил для них,
Глаза пусты, прощенья нет.
отрывок из стихотворения «Икли, Оклахома», первоначально опубликовано в блоге Джорджетты Месонье «Там, у моря, где край земли», 11 февраля 2040 года.
Карантинные предписания по-разному сказываются на людях из разных слоев общества, так же как и сами вспышки. Если Келлис-Амберли поражает крупные города, хуже всего приходится деловым кварталам и центру. Именно там собирается больше всего людей, там можно вступить в близкий в контакт с окружающими, что в наши дни редкость. Как ни парадоксально, но в деловых кварталах происходит больше и несчастных случаев. В трущобах нет продвинутых систем безопасности, и оружия там меньше, зато их жители обычно хорошо контролируют ситуацию. К тому же, когда на кону стоит жизнь собственной семьи, а не просто каких-то сослуживцев, редко кто пытается скрыть ранение. Когда объявляют карантин, центр города обычно вымирает. Случись в это время там проезжать — прямо почувствуешь на себе настороженные взгляды местных жителей.
В районах, где живет средний класс, все тоже сразу же запираются, но зато атмосфера там не такая зловещая: люди оставляют открытыми маленькие окошки и те, что расположены достаточно высоко; и не все стеклянные двери закрывают металлическими щитами. Когда заезжаешь в подобное место, все-таки создается впечатление, что здесь обитают живые люди. Хотя, конечно, никто не спешит приглашать тебя в дом. Попробуй к ним сунуться — мигом подстрелят. А если не полезешь, и они тебя не тронут.
Зал для заседаний, где выступал с речью сенатор, располагался достаточно далеко от Центра собраний, так что в карантин, теоретически, не попадал. На улице почти не было машин, но жители не опустили на окна стальные решетки и не закрыли двери металлическими щитами. Магазины работали, хотя покупателей в них и не было. Стив затормозил около первого поста охраны, а я тем временем глазел по сторонам. Как же я сейчас ненавидел этих людей: им плевать, что происходит за городом. Джордж погибла. Рик и Махир говорили, весь мир скорбит о ней вместе со мной, но какая разница? Ведь ее убийца, человек, которого я собирался обвинить в ее смерти, даже не заметил, что происходит.
Возможно, охранник на посту и удивился: что делает здесь грязный поцарапанный внедорожник спустя час после того, как закрыли Центр. Но он промолчал. Самое главное, что анализы крови оказались отрицательными, а больше его ничего и не интересовало. Мужчина махнул рукой, мол, проезжайте. Я стиснул зубы, чуть не до крови прикусил язык.
«Успокойся, — велела Джордж. — Он не виноват. Он же не в новостях работает».
— Да, конечно, — проворчал я.
Стив посмотрел на меня исподлобья.
— Что?
— Ничего.
Мы припарковались возле автобуса для прессы. Журналисты сейчас, наверное, благодарили Бога: конечно, они ведь так кстати оказались на политическом мероприятии среди разных больших шишек, а значит, делать репортаж в карантинной зоне их уже не пошлют. Возле Центра собраний наверняка уже толпились местные ирвины — снимали сотрудников ЦКПЗ, которые запечатывали территорию. Еще совсем недавно я бы тоже побежал туда, радостный и счастливый. Но сейчас… Пожалуй, я бы почувствовал себя по-настоящему счастливым, если бы никогда больше не увидел вспышки вируса. Где-то между Икли и Джордж они перестали мне нравиться.