Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Соня пела негромко, глядя куда-то за спину хозяину, а лицо было спокойным и серьезным. Что будет дальше? — гадал Варфоломеев. Пусть поет еще. Пусть не останавливается, там за последним стихом неизвестность, кто его знает, с чем она пришла. Не дай бог, если что.

Романс внезапно прервался.

— Вы не слушаете.

— Нет, нет, наоборот… — он запнулся, обнаружив, что нервничает. Пой… Пойте дальше.

— Вы не слушаете, — не замечая оправданий, продолжала настаивать Соня. — Вы не разбираете слов, а между тем все дело было в словах. Впрочем, зачем я вам это говорю.

Соня хотела еще сказать что-то строгое, но остановилась. На губах опять заиграла доброжелательная улыбка, она протянула руку и пошевелила указательным пальчиком. Этот недвусмысленный жест окончательно сбил хозяина с толку. Он поднялся и, преодолевая сопротивление инерции, тяжело пошел навстречу. Так в невесомости под действием руки перемещается чугунное тело посадочного бота, — промелькнуло не к месту в запутанной голове шалопута.

— Идите сюда, волшебник. Я ведь вам нравлюсь, правда?

— Давно, — выдохнул хозяин.

— Можете поцеловать меня.

«Соня, Соня», — бестолково шептал Варфоломеев, целуя нечетные месяцы, будто желая узнать, сколько дней в июле. Потом перешел к четным, потом снова вернулся к началу года. Сейчас он уже не спешил и двигался медленно, стараясь быть внимательным ко всему. Он видел, что ее рука потихоньку пододвигается для удобства счета. Кожа ее стала жестче и имела теперь не таинственный горьковатый привкус женщины, а сладковатый диетический вкус детского питания. Странно. Он на мгновение открыл глаза, чтобы отыскать пуговицу на рукаве. С укором подумал, как можно носить платье с длинными рукавами в такую жару, потом вспомнил, что наверное она только что приехала, и тут же ее оправдал. Что и говорить, он, такой щепетильный и требовательный в других случаях, сегодня был настроен весьма либерально. Он даже остановился на полпути, оторвался ненадолго, посмотреть ей в глаза, молча признаться и получить взамен окончательное свидетельство с ее стороны. Лучше бы он этого не делал. Застигнутое врасплох, перед ним предстало горькое, вымученное выражение. Он отвернулся и замер.

— Куда же вы? — не глядя, спросила Соня. — Не бойтесь меня. — Она поискала его голову руками. — Все должно повториться, правда? Помните, тогда вы тоже целовали мне руки. Мне было жарко, или я замерзла… Смешно как, я не помню. А потом все исчезло. Наступила темень, холодная, квадратная и пыльная. Я стучала по ней сухой веточкой… Теперь все повторится, только будет наоборот. Теперь я к вам пришла, и после вы все вернете обратно, ладно? Эй, волшебник!

— Ты о чем?

— Нужно все переделать обратно.

— Это невозможно, — процедил Варфоломеев.

— Да как же невозможно, если я сама здесь, у вас, разве этого недостаточно? — она еще не верила ему, и погладила хозяина у виска. — Вы умный, вы все познали, и теперь надо успокоиться, вернуть вашего учителя Илью Ильича, возвратить Северную, наконец, нужно вернуть его…

Варфоломеев чуть не скрежетал зубами. Как он мог обмануться?

— Ведь для вас нет тайн, я вижу, как потухли ваши глаза. Вам нечего желать, так исполните мое желание. Я никогда, ничем не напомню вам о себе. Мы уедем куда-нибудь, или нет, уезжайте лучше вы… Я даже буду вспоминать вас иногда…

Ах, как он ошибся! Господи, она пришла сюда, чтобы выпросить у него прошлое. Повеяло страшным ледяным холодом. Он оцепенел в глупой неудобной позе, на коленях и у колен, как мамонт, застигнутый врасплох ледниковым периодом. Все зря. Сразу его отбросило в прошлый суматошный год, в тот вечер, когда он обнаружил Сонину руку в горячей нервной ладони Евгения Шнитке. И почему она назвала Илью Ильича Ильей Ильичем, да еще и учителем, как будто он ей не родной отец? Впрочем, чепуха. Он отпустил ее руку и схватился за голову.

— Вы не хотите? Вы не желаете мне помочь? Значит, цена всему выше? Но послушайте, у меня же ничего больше не осталось, — она беспомощно положила руки на колени. — Не молчите, скажите хоть слово, ученый человек.

— Я не предполагал… — начал Сергей Петрович, превозмогая себя. — То есть я допускал, но не верил… Как это все произошло?

Соня сейчас почувствовала — тает ее последняя надежда. Быть может, именно эта последняя гипотеза о возможных сверхъестественных качествах ученика отца и поддерживала ее в тяжелые минуты. Ведь и ту последнюю ночь она объясняла, — да, объясняла, а не оправдывала, — неординарными свойствами варфоломеевской личности. И все больше со слов отца, да и не только его одного, ведь и Евгений — господи, какая ирония обстоятельств нахваливал человека, который украл у него самое дорогое и фактически стал причиной гибели. А теперь ко всему оказывается, что перед ней не великий преобразователь, а обычный самонадеянный технократ, нашкодивший над природой очередным подкопом под ее вечные тайны. Хотел покорить небо, а перевернул землю, да как неуклюже, бестолково. Она обвела взглядом полупустую комнату, стандартные многотиражные обои, уже поблекшие и выгоревшие местами, простреленные черными выключателями и розетками. Все пусто и все на время. Только письменный стол, да еще запыленная картина с треснувшим стеклом, с одиноким полуголым человеком посреди грязного заброшенного двора, точно так же обхватившим свою поседевшую голову, как и герой и хозяин квартиры-музея. Он, кажется, что-то спросил. Ну да, он поинтересовался, как все без него тут произошло. Что же, она хороший свидетель, она все видела, она расскажет.

— И упал на Землю великий мороз, и вышли люди на берег… — начала вспоминать Соня.

Варфоломеев с удивлением посмотрел на гостью. Что это она? Только этого не хватало. Она будто не в себе. Странный, напыщенный текст, это не ее слова. Теперь, когда он потерпел второе поражение, в голову полезли всякие подленькие мысли. Она заболела, да, да, она точно не в себе. А впрочем, все верно, все было так — был мороз, ночами жгли костры, был митинг. Да, конечно, и наверняка давали водку, потом грянул залп, началась паника, обезумевшая толпа побежала по дворцовой площади. Да нет, ведь не толпа, а его, варфоломеевские земляки, и даже более того, в некотором смысле родственники, уж двое-то точно, прямые единокровные предки.

Соня остановилась, потирая висок.

— Забыла, забыла, — она оглянулась вокруг себя, пошарила руками по дивану. — Ах, Караулов тетрадку унес. Вы ему прикажите, пусть вернет тетрадку.

Потом она вспомнила продолжение, опять ушла в себя, укрылась за вычурным претенциозным мифом.

Когда она кончила, был уже глубокий вечер. Все затихло. Только внизу за углом прошипел, закрывая двери, последний автобус и теперь стало слышно, как потрескивают в темных дарницких садах переспелые шары белого налива. Где-то далеко над Подолом догорало грязно-розовое зарево. Чуть левее, между темными прямоугольниками панельных многоквартирных зданий, в фиолетовой дымке так и непрочищенного до конца дождем городского воздуха, мерцали красные огоньки колокольни Киево-Печерской лавры, а еще левее, поближе к Выдубицкому монастырю, в том месте, где патоновский мост упирается в полысевший покатый холм, а точнее, прямо на его вершине, мощные прожекторы освещали металлические леса какой-то фантастической новостройки. Что бы это могло быть? — с недобрым предчувствием подумал Варфоломеев. Ох, как он разозлился бы, если б узнал, что в эту самую минуту у подножия помпезного сооружения суетливо бегает Василий Караулов, раздавая направо и налево ценные руководящие указания.