Едем в Кунцево. Первый раз, признаться, волнуюсь. Охрану проезжаем, заграждения, блокпосты, засеки.
— Чтоб не сбежали, — поясняет начальник. — Сбегут, беды не оберёшься.
Приехали. Как въехали на территорию дачи, так у меня в глазах потемнело. Сам товарищ Сталин цветочную грядку окучивает.
— Спокойно, — говорит начальник, — не дёргайся. Выходи из машины, иди вон в ту дверь. Там тебя встретят, а я в машине подожду.
Вышел я из машины. Сама-то дача чуть поодаль, а тут пристройка каменная двухэтажная. Видно, комендатура внутренней охраны. Только я вошёл — навстречу мне тётка, дородная такая, в белом халате.
— Здравствуйте, — говорит, — товарищ полковник (а я в штатском был). Проходите ко мне в кабинет, располагайтесь.
Ведёт меня в кабинет с табличкой “Заведующая профилакторием”, а сама смеётся.
— Уверяю вас, товарищ полковник, что не мои это набедокурили. Они люди ответственные, пожилые. Это, скорее, “Молотовы” наделали.
“Значит, и “Молотовы” такие есть”, — думаю про себя, но молчу, поскольку понятия не имею, что это за тётка в белом халате и кто она такая.
Заходим в кабинет к ней. Там чистенько, Портрет Ленина. Стол канцелярский, шкаф. Сейфа нет. На стене график висит с надписью: “Очерёдность доставки на спецобъекты спецконтингента профилактория”. А тётка, вся улыбчивая такая, говорит мне:
— Вот за этот столик садитесь, товарищ полковник. И работайте. Вам Рустама первым прислать?
— Кураганяна, — киваю я головой. — Приведите или пришлите. Не знаю уж ваших порядков.
Через минут десяток входит этот самый Кураганян. В кителе генералиссимуса и фуражке. Сердце у меня чуть из левого уха не выскочило. Хотел вскочить и вытянуться по стойке “смирно”. С огромным трудом себя пересилил, в глазах темно, и, чтобы успокоиться немного, протягиваю ему пачку “Казбека”.
— Присаживайтесь, — говорю, — гражданин Кураганян. Курите, если хотите.
— Спасибо, гражданин начальник, — отвечает он. — Трубку предпочитаю.
Вынимает трубку из кармана кителя, а из другого пачку “Герцеговины Флор”. Разломал две папиросы, набил трубку табаком, закурил.
— Папиросы-то эти самые покупаете, — спрашиваю я, — или выдают?
— Всё выдают, гражданин начальник. Не обижаемся, — говорит он, выпуская кольца дыма. — Всё у нас казённое. Денег-то ни копейки на руки не получаем.
— А сидите-то давно? — интересуюсь я, чувствуя, что сердечко-то моё немного успокаивается.
— Первый срок ещё в тридцать четвёртом получил. На Казанском вокзале взяли, считай, ни за что. А потом добавили ещё два срока, — печально улыбнулся “генералиссимус”.
— А за что добавили? — я тоже закурил папироску и дрожь в руках унимаю.
— Сперва, — отвечает он, — за XVIII съезд, хотя вовсе и не я на нём выступал; а второй — за 22 июня сорок первого года. Жуков отвертелся, а мне на полную катушку влупили четвертной.
— Так, — говорю я, — хочу вас честно предупредить, гражданин Кураганян, что висит над вами и третий срок, если не вернёте часы, которые вам под расписку вручил товарищ Поскрёбышев перед отъездом в Ялту на конференцию.
— Нечего мне отдавать, начальник, — пожимает он плечами. — Не я в Ялту ездил.
— Не вы? — удивляюсь я. — А кто же?
— Абашидзе, — отвечает он. — Меня, правда, назначили. Врать не буду. И Александр Николаевич те часы мне под расписку передал. А потом говорит, мол, ты не поедешь. Абашидзе решили послать. И те рыжие часики отобрал. Можете у него проверить.
— А расписку он вам вернул?
— Смеётесь, начальник? — улыбается Кураганян. — Кто же в зоне позволит такую записку держать? У Поскрёбышева она осталась.
— Ладно, — говорю я, — пока идите. Если понадобитесь, я вас ещё вызову. А пока пришлите мне этого Абашидзе.
— Нам по зоне самостоятельно передвигаться не положено, — отвечает Кураганян с испугом в глазах. — Матрёну Ивановну позовите.
Я понял, что Матрёна Ивановна — это та тётка в белом халате. Дверь кабинета приоткрыл, а она на стульчике в коридоре сидит.
— Матрёна Ивановна, — говорю, — отведите заключённого на место, а мне приведите Абашидзе.
Абашидзе был в простом довоенном кителе с отложным воротничком. Он вошёл, мягко ступая в кавказских сапогах, держа во рту потухшую трубку.
— Сообщите ваше имя, отчество и фамилию, а также срок, начало и конец срока, — начал я допрос.
— Абашидзе Автандил Эдуардович, — отвечает он, — 1879 года рождения, грузин, беспартийный. Осуждён в 1935 году за теракт.
Я было хотел записать всё это в протокол, а потом думаю: как бы мне за такой протокол потом голову не открутили. Изложил я ему суть дела.
— Всё правильно, начальник, — говорит он. — Поскрёбышев мне эти часики передал и сказал, что в Ялту поеду я. Меня уже из зоны на вокзал повезли, но с полдороги вернули. А поехал вместо меня Ямпольский Иосиф Наумович. Я ему те часики и передал в присутствии Матрёны Ивановны.
— А Матрёна Ивановна — это ваш комендант? — спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что не имею никакого права задавать подобных вопросов.
— Она у нас всё, — вздыхает Абашидзе, — дай ей Бог здоровья. Мы же все люди уже пожилые. Она нас и покормит, и укол, когда надо, сделает. В последние годы разрешение выхлопотала для нас по садику гулять, цветы сажать и всё такое прочее. Раньше-то все по отдельным помещениям сидели и даже кормили через намордник. А работать-то очень много приходилось. Речи учить, всякие книги писать, выступать.
— А кто же вам все эти книги и речи писал, чтобы вы учили? — меня занесло, но сам Абашидзе, молодец, поставил меня на место.
— Нельзя, гражданин начальник, нам эти вопросы обсуждать. За это “вышак” выскочить может.
“И не только ему, но и мне тоже”.
— Ладно, — говорю, — идите отдыхайте, гражданин Абашидзе.
А Матрёне Ивановне приказываю Ямпольского привести.
— Нет на месте, — улыбается она.
— Как это, нет не месте? — подскакиваю я. — А где же он?
— В Кремле, — отвечает, — на Пленуме выступает.
И “Правду” мне сегодняшнюю показывает. А там чёрным по белому: “Сегодня в Москве проходит внеочередной Пленум ЦК ВКП(б)… Главным вопросом Пленума являются “Дальнейшие меры по беспощадной борьбе нашей партии с безродным космополитизмом”. С докладом на Пленуме выступит Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), Председатель Совета Министров СССР, Генералиссимус Советского Союза товарищ Сталин…”
— А когда его доставят, — интересуюсь я.
— Конвой заказан на час ночи, — улыбается Матрёна Ивановна. — Где-нибудь к двум часам ночи привезут. Вы можете пока отдохнуть, товарищ полковник. Я вас ужином покормлю.
