— Антон, все спросить хочу, — вопрос Зыкова настиг уже в прихожей, — ты с кем говоришь всю дорогу?
Ни с кем.
Когда он вышел, пропустив вперед Жанну, Зыков покрутил пальцем у виска.
Сергей идет по сосновому лесу. Деревья отстоят далеко друг от друга, воздух — пряная хвоя. День солнечный, но вниз свет доходит, просеянный через ветки и миллионы иголок — едва не сумрак. Земля, покрытая ковром изо мха, травы, опавших иголок и ягод, слабо пружинит. Звуков нет — ни птиц, ни шума шагов, мертвая тишина, будто кто-то нажал на mute, отключив создаваемый тысячей организмов слитный лесной шум.
Сергей выходит на открытое пространство и останавливается. Лес резко кончается обрывом — кажется, древний зверь отхватил зубами кус земли, оставив огромную воронку.
Это карьер. Хотя погода стоит ясная, края не видно, он походит на бесконечную пустыню, врезавшуюся в хвойный лес средней полосы.
Посреди карьера — квадратный четырехэтажный дом, сложенный из больших серых блоков. Из недостроев — неоштукатурен, нет дверей, окон, пустые проемы и глазницы вызверились в пространство темными дырами. Дом выглядит, как голова невероятных размеров каменного чудовища, по шею врытого в песок. Дверь — его окаменевший в безмолвном крике рот, проемы окон — ряды навечно распахнутых глаз.
Дом кажется одушевленным и больным. Он манит Сергея, но тому не страшно, а напротив, захватывает дух, как во время крохотной остановки в верхней точке дуги на американских горках. И как тележка аттракциона срывается вниз, так и Сергей бросается бегом с обрыва, в пасть монстра, утопая ногами в мягком песке и делая большие шаги, чтобы не упасть с разгона.
Со спуском кончается песок. Блекло-серая почва потрескалась от жары в пластины с загнутыми краями, рассыпающиеся под ногами в пыль с неприятным хрустом. Редкие клочья травы усохли, выцвели и кажутся щетиной на щеке трупа.
Начинает припекать. Сергей приближается к дому, чувствуя неприязнь, но в то же время родство с ним. Будто в этом доме он вырос, но здесь его каждый день били. Дом имеет власть над Сергеем и сам зависит от него. Они связаны, как враждующие родственники, бессильные отменить кровь.
Сергей входит в тень. Стены изрисованы полустершимися ругательствами. Сбоку от положенных друг на друга плит, образующих порог, лежит вытянувшийся, ссохшийся труп кошки, оскалившей пасть в бесконечном крике.
Сергей заходит, и его окутывает влажный запах гнили. В прохладной темноте Сергей медленно, выверяя каждый шаг, чтобы не оступиться, двигается к лестнице.
Повсюду валяются сгнившие оконные рамы с потрескавшейся белой краской, высохшие кучки кала, покрытые пылью мутно-зеленые бутылки, битое стекло. На торчащей из стены кривой, ржавой арматурине висят пожелтевшие хлопчатобумажные трусики с сердечком и надписью Thursday; взглянув на них, Сергей отшатывается, услышав эхо старого крика и почувствовав злое, смрадное возбуждение насильников. Они ждали своей очереди здесь, у разведенного костра, ставшего ныне кучкой золы, и разливали по пластиковым стаканчикам водку, пока один из них пользовался уже не плачущей, а монотонно стонущей жертвой, превратившейся в кус истерзанного, обслюнявленного грязными ртами мяса.
На площадке между первым и вторым этажами лежат шприцы. Наступив на них, Сергей чуть не спотыкается о тень наркомана, сидящего привалясь к стене, откинув назад голову и разбросав в стороны руки в непристойной пародии на Христа, только раны у него не на ладонях, а на локтевых сгибах.
Сергей идет быстрее, поднимаясь через две ступеньки на третью, глядя перед собой, но все равно замечая тени, заполняющие комнаты оставшихся этажей, и задерживает дыхание, чтобы не вдохнуть тяжелый спертый дух. Тени не идут к нему — но поворачиваются и смотрят, и этого достаточно, чтобы на четвертый этаж Сергей взобрался бегом.
Здесь светлее. Отдышавшись, Сергей поднимается по сваренной из обрезков арматуры лесенке и оказывается на залитой гудроном и переложенной листами рубероида крыше.
В сооруженном из кирпичей квадрате горит костер, неестественный и неприятный под жарким солнцем. Треск дров — первый звук, который слышит Сергей. У костра, спиной к нему, сидит человек, голый до пояса, в замазученном рабочем комбинезоне со спущенными лямками, болтающимися с обеих сторон, как крылья большой мертвой бабочки.
Человек вытянул к костру палку с насаженной тушкой и медленно поворачивает ее над пламенем, стараясь держать не у самого огня, а над углями с края. Аромат горелого мяса дразнит ноздри. Сергей голоден. Капли жира с тушки падают на угли и шипят, как взрывающиеся далеко внизу снаряды из чрева бомбардировщика.
Человек отщипывает от тушки кусок, дует на него и торопливо съедает, открыв рот и быстро и шумно втягивая воздух. Потом облизывает пальцы, покрытые жиром и угольной крошкой.
— На вкус курятина, — говорит он. — Лягушка, грач, человечина, — все курятина.
Сергей проходит ближе и садится рядом, на три составленных друг на друга серых шлакоблока. Собеседник встречает его улыбкой и кивком, не отрываясь от готовки. Это Крючков, впрочем, Сергей знал, к кому идет, еще в лесу. Поэтому и торопился, но не из боязни опоздать, а от нетерпения встретиться.
Крючков протягивает гостю шампур. Блестя черными, сочащимися жиром боками, на Сергея оскалилась крыса.
— Попробуй. На вкус как курятина.
Сергей чувствует толчок тошноты, но подавляет его, сглотнув. Мигом позже железы выбрасывают из-под языка теплое облачко слюны. Он принимает шампур из рук Крючкова и впивается в сочное, хрустящее под нажимом зубов мясо, у края пересохшее, но внутри недожаренное, сочащееся на разрыве красным. Мясо вкусное, хоть и с углем. Второй раз Сергей не кусает, хватит, принял хлеб хозяина.
— Я что хотел сказать этой незамысловатой аллегорией, — щурится на солнце Крючков, — по химическому составу, калориям и прочей херне этот белок мало отличается от белка куропатки, допустим. Люди негатива навертели, а желудку-то все равно. Пойдем.
Крючков откладывает шампур, отирает руки о ткань без того грязных брюк и идет к самому краю крыши, Сергей за ним.
Вместо пустыни перед ними простирается обширная туманная равнина с угадываемыми на горизонте очертаниями небольшого города. На равнине вечер, наползающий от леса туман мешает взгляду, но Сергею удается рассмотреть трупы на земле. Мертвых сотни.
Между застывшими, кого как застало, телами ходят люди с обнаженными ножами и кинжалами. Вглядываются в землю, как грибники, опускаются на колено, поднимая за волосы голову недобитого врага, и перерезают горло от уха к уху. Слышится шум, напоминающий блеяние стада овец, гонимых на бойню. Сергей отыскивает взглядом источник — сбившиеся в кучку плачущие жены, дочери и матери, пришедшие за телами, толкутся с края. Управляет ими выступивший вперед старик с испуганным взглядом. Сбоку от него мальчишка с нелепым караваем хлеба на полотенце в вытянутых руках. Битва кончилась, бежать некуда, и они решили добиться милости победителя смирением.
