Я не заметил, когда именно кончился коридор и мы очутились в салоне звездолета. Итгола с Игарой среди пассажиров не было, и я подумал уже, что затея провалилась. Но в следующий момент увидал их обоих: Итгол помогал Игаре усаживаться в кресло. Это походило на чудо: только что я насчитал в салоне пять пар, а стоило мне на миг отвернуться – их оказалось шесть. Но я уже привык не поражаться ничему,
Кресла-корзины были расположены посредине в три полукруга. Они висели в воздухе наподобие качалок. Непонятно, на чем они держались: никаких подставок или подвесок не видно.
Люки захлопнулись, внутри громады корабля раздались невнятные шумы; загудело, защелкало и запищало. В салон из нескольких овальных отверстий поползла шипучая пена. Она заполнила все пространство, окутала наши тела и корзины.
Не знаю, сколько времени продолжался полет. Я не понял, спал я или бодроствовал. Послышался знакомый свист – пена схлынула. Последние голубоватые хлопья с шипением таяли на одежде, на креслах, на полу и в сборках занавеси, скрывающей окно-иллюминатор. Нечеткий лунный свет лился с потолка, фигуры людей, видящих в качалках-корзинах, были плохо различимы. Что-то показалось мне странным. Я не понял, что именно. Все зашевелились, заерзали, оглядывая друг друга в полумраке.
– Хорошо бы прибавить свету. – Это сказал Итгол.
Свитер сидел на нем необычно, будто не на живом человеке, а на огородном пугале – мешком не по росту. Да и весь он сильно усох и съежился в своем кресле.
На потолке в центре салона загорелся свет. В никелированном подлокотнике я увидел отражение чьего-то поразительно знакомого лица, нисколько не похожего на гипномаску земтерянина. Я не сразу сообразил, что это мое собственное лицо, каким оно было прежде.
– Привет, старый хрыч, – сказал я своему отражению, и оно расплылось в великолепной ухмылке.
С моей стороны было неосмотрительно производить резкие движения – тело выскользнуло из кресла, я беспомощно закувыркался в невесомости. Одиннадцать других пассажиров, с совершенно незнакомыми лицами, наблюдали за моими потугами в воздушной акробатике. Мне все же удалось пойматься за лямку кресла и втащить свое тело в распахнутую корзину-сидение.
Вначале нужно потихоньку осмотреться и осмыслить: что же случилось, почему я очутился в окружении незнакомых людей?
Соседка, судя по свитеру, была моей невестой – Либзе. Во всяком случае, свитер принадлежал ей.
Итак, по порядку: мы стартовали с Земтера и прибыли… Куда прибыли? Да и был ли старт? Слишком мало времени прошло: такое ощущение, как будто я вздремнул часок, не больше. Впрочем, судить по этому, сколько протекло времени, нельзя. Во всей истории со мной, которая началась там, в горах, время ведет себя странно. Буду принимать во внимание одни факты: мы находимся в невесомости, я утратил гипномаску – у меня свое. прежнее лицо, вокруг незнакомые люди – узнаю только их свитера. Стоп, стоп! Я оглядел себя: рисунок на моем свитере не изменился – точно таким он был на Земтере. Стало быть, я вижу тех же самых людей, только без гипномасок. Значит, наш корабль в самом деле находится на таком расстоянии от Земтера, где влияние гипноцентра уже не сказывается.
Видимо, остальные тоже переваривали все это: молча оглядывали друг друга. Из всей компании только двое, мужчина и женщина, почти не изменились – остались такими же красавцами, какими были на Земтере. (Кстати, женщина была моей невестой). Впрочем, если приглядеться внимательней, кой-какие отличия можно найти и у них. Либзе сидела в кресле рядом с моим, и мне было хорошо видно ее. Нельзя сказать, чтобы она выглядела полной, но ее формы были довольно пышными – покруглее и пообъемистей, чем у гипномаски. Тип лица почти соответствовал стандарту. Ее спокойное и красивое лицо выражало полное согласие с этим миром: никакие неожиданности не в состоянии поразить ее, вывести из равновесия. И еще одна особенность мне она показалась странной – ей была свойственна этакая естественная, без малейшего признака наигранности женская стыдливость. Качество, на мой взгляд, для земтерянки совершенно излишнее: при тех отношениях, какие установились на Земтере между мужчинами и женщинами, ни о какой стыдливости не могло быть речи. Видимо, природа случайно сохранила внешние признаки давнего качества каж напоминание о позабытых временах, когда люди еще имели возможность свободного выбора.
На свитере у мужчины по груди шли горизонтальные полосы – это был Герий. Жуткая мускулатура распирала его одежду, стоило ему чуть шевельнуться" бычьи бицепсы перекатывались под свитером. У него в самом деле красивое лицо – этакая мужественная красота. Только вот чересчур апатичный и недоуменный взгляд придавал ему глуповатое выражение.
Хотя я не мог знать, как в действительности выглядят Итгол и Игара, их обоих я узнал сразу – не нужно было и свитера разглядывать. Игара невысокая и щуплая, в ее лице проглядывало что-то обезьянье – много мимики, быстрая смена настроений. Она то ли готова была рассмеяться, то ли просто недоумевала: где она и что случилось? С Итголом она не разговаривала, только переглянулась. Они и прежде понимали друг друга без слов. Мочки ушей у Итгола оттянуты книзу, они как подвески болтались по обеим сторонам его крупного негроидного лица. На голове курчавились короткие и седые волосы, грубые на вид. Он далеко не молод. Большие, слегка вытаращенные глаза с живостью перекидывались с одного предмета на другой. Он напомнил мне длинноухих с острова Пасхи.
Несколько минут все внимательно приглядывались друг к другу. Первым заговорил Итгол.
– Ну-с, распоряжайтесь – мы ваши гости, – обратился он ко мне. – А что касается этого, – он как-то небрежно обмахнул длинными пальцами свое лицо, – понемногу привыкнем.
Он сорвал с себя ладанку, подвешенную на шнурке.
– Здесь эти штуки не нужны, – сказал он, и отшвырнул ее. Металлический жетон медленно описал параболу, ударился о потолок и поплыл книзу.
Жест Итгола оказался заразительным. Мы все посрывали ставшие ненужными гипноизлучатели. Одна только Либзе не поддалась общему порыву: спокойно сняла шнурок с шеи, но не швырнула, а тихонько положила в кресло рядом с собою. У нее было такое выражение, словно она тут же и позабыла про ладанку. Пышный румянец стыдливости, бог весть отчего, вдруг окатил ее щеки и приоткрытую грудь.
Я подобрался к иллюминатору, отдернул штору. В межзвездной тьме обрисовался силуэт громадного тела. На его поверхности, будто брызги, раскиданы зеленые и синие огоньки. Я подумал, что вижу стартовую площадку Карста, но, хорошенько присмотревшись, понял ошибку – за окном маячил обыкновенный шлюп. Роботы уже выдвигали из его чрева входной трап. Да и не смог бы наш корабль пристать сразу к астероиду – мы находились где-то в полумиллионе километров от него.
