К прошлому страны, в отличие от многих в своем окружении, Крамаренко неприязни не испытывал, памятуя, что именно в нём, прошлом, он окончил университет не потратив ни копейки, а власть бесплатно дала ему квартиру в прекрасном районе столицы. Уведомлением об этом собеседника разговор на известную тему, как правило, заканчивался, ибо возразить серьезно никто не решался. Хорошие же поступки Виктор Викторович ценил необъяснимо высоко. Это знали все. А «необъяснимо», потому как вряд ли кому приходило в голову, что и этой чертой он был обязан нелюбимой многими «той» стране. Примеров таких поступков накопилось множество.
Однажды коллега, вернувшись из отпуска, пожаловался на боль в спине. Сочувствующих было достаточно, однако только Виктор Викторович, узнав причину – тот помогал соседке уложить на постель «неходячую» мать – удивил всех: «А это щедрость души, – заявил он, – жалеть не надо. Раны от щедрости – заживающие». Чем и успокоил мужчину.
В Иркутске Крамаренко оказался на лихом переломе в новый век, который принес незнакомую людям безработицу. То был первый товар из хлынувшего «оттуда» импорта. Здесь, на счастье, и отыскался его старый товарищ по писательским делам – Борис Семенович Метелица. Тоже по роду москвич, который, видимо, отдавая дань памяти о сибирских корнях его странной фамилии, жил к тому времени на родине многих литературных и не только имен. И, надо заметить, жил хорошо и «высоко».
В смутное время плодятся не только прорицатели и экстрасенсы. Уловив лозунг, неосторожно брошенный неосторожным президентом: «Берите суверенитета сколько хотите!» и ошибочно посчитав его продуманным, а не рожденным, столь знакомым на Руси тяжелым утром, все бросились рвать, делить и учреждать не только партии и банки, но и вполне безобидные союзы, землячества и клубы. Так, кресло наместника старорежимного и, как иным казалось, умирающего писательского братства в провинции, главный город которой к тому же славился исторически фатальной неустроенностью, оказалось вакантным. Впрочем, другие связывали «неустроенность» с губернаторами, кои обустроив себя и замов, обращались к последним с традиционной фразой: «Пожалуй, пора и о людях подумать». На что получали столь же традиционный на Руси ответ: «Думаем, душ по сто на брата хватит». Потому известен город был только байкальским омулем и, в нашем случае, вакантным местом. Борис Семенович подсуетился, и несколько телефонных звонков направили ход истории отделения Союза в нужное ему русло. Ведь не зря в народе говорят: «Свято место пусто не бывает». А рыбу Крамаренко любил до самоотречения. Таким образом, три фактора, сойдясь вместе, и решили его судьбу. Хотя за прошедшие несколько лет эта хитрая дама так и не смогла прийти к заключению: кому повезло больше: месту или его хозяину? Что ж, бывает…
Сам председатель, до сих пор писал небольшие рассказы, и подрабатывал редактированием плодов унылых исканий других Благо желающих украсить легким слогом свои работы всегда предостаточно, независимо от цвета флага над Кремлем.
Однажды Андрей – зять Метелицы и один из подопечных Крамаренко – после фильма «Ворошиловский стрелок» о клятых девяностых, снятого по мотивам повести, которую также редактировал Виктор Викторович, спросил о переживаниях мешающих вносить правки. Тот, немного подумав, ответил: «Знаешь, я стараюсь скользить по тексту разумом, а не эмоциями, оставляя художественный слух незанятым, а это всегда требует усилий, – но, подумав, поправился: – впрочем, не всегда удается, скажу честно. Я ведь, ты, конечно, удивишься… до сих пор жив, – и, хохотнув, развел руками, – вот, помню, роман «Последний мужчина»… перерывы были просто необходимы… н-да. Да ведь иначе у меня не было бы ошибок. А в непогрешимые мне еще рано!» – добавил он и весело рассмеялся.
Таков был человек, в эту секунду стоявший в коридоре второго этажа отделения Союза вместе с тем самым молодым парнем, и его особым интересом к переживаниям. Дружеский тон разговора, как и всё, что делалось во владениях председателя, были лишь мимолетными штрихами, но, которые складываясь и множась, объединяют людей простыми человеческими отношениями. Без подвохов и двусмысленностей, без изгоев и любимчиков, чего так недостает нашим горе-руководителям.
– Как дела, Андрюша? Как диссертация?
– Да закончил, защита в конце месяца.
– Во время летит! Отмучился тезка!
– Какой тезка?
– Ну, ты же терзал Андрея Болконского? Психологизм… там… чего-то?
– А… Вот вы о чем… Так…
Но мысль Крамаренко летела уже дальше:
– Послушай, я прочел первые главы твоего романа, – перебил он. – Ты, кстати, по-прежнему читаешь лекции на факультете?.. – и, не дожидаясь ответа, словно торопя не только свое время, но и время собеседника, председатель по-отечески взял того под руку. – Идем, идем, – указав вглубь коридора, добавил он. – Да, изменилась литература. Технические недоработки автора домысливаются и соединяются умом читателя. Что тридцать лет назад просто оттолкнуло бы. Одним словом, двадцать первый век.
– Недоработки?
– А что же?
– Замысел.
– А как же уважение к читателю? К примеру, куча лишних причастий?
– Неуважение не в «лишнем». И уважение – не в нём. Оно в поступках… а их, читательских, я не знаю.
– Тогда мотив? Недоработок? Ну и замысла? Для чего утруждать тех, кому мы служим?
– Я служу другому. А мотив прост. Как вы сами сказали, все изменилось… и люди. Но одно осталось прежним – личность. И оттого всякий будет домысливать и соединять по-своему, но к цели, тому единственному, что определено автором, придти должен каждый. В том и замысел. А способность его воплотить – есть талант. Читатель не утруждается, а строит… и сам. Заполняет пробелы, участвует.
– Короче, соавтор? Ну, ну, в недостатке амбиций молодежь не упрекнуть. – Виктор Викторович Крамаренко, улыбаясь, посмотрел на собеседника. – То есть, не видя цели, идет к ней с вами рука об руку? А ведь вам-то, батенька, финал известен. Неравноправие какое-то, – он лукаво прищурился.
– Отнюдь. Цель – да. А финал я не знаю и сам… до конца. Так что вместе, только вместе. Своего рода маленькое причащение творчеству.
– Ну, с этим поосторожней. С причастием…
– Мой читатель не глуп.
– Вот даже как? Вот такой, значит, подход? Что ж, всё новое встретим, не противясь, – мужчина добродушно ухмыльнулся. – Дерзайте, Чацкие… нью вас дженерейшн, пол-банки с луком в коромысло… – юмор председателя был своеобразен.
Собеседник смущенно улыбнулся.
– Да какое «нью», мне уж тридцать два. И причем здесь коромысло?
Андрей Андреевич – молодой человек, преподаватель и начинающий литератор, муж Елены Борисовны, работа которого над диссертацией была, скорее, результатом настойчивости супруги, нежели желанием, смущался не часто. И не оттого, что не слыл красавцем. Простой и нормальный с прекрасным характером наш герой, без лишних и даже обычных склонностей, коими страдают представители мужского пола, представлял собою «идеал», о котором мечтают женщины возраста «дам», «пройдя», «изведав» и «потеряв».
