Не стал бросать в меня камень Константин Матвеевич Шведчиков, который в НКВТ ведал делами, касающимися материального снабжения агитационно-пропагандистской работы – обеспечением продукцией бумажной, полиграфической и кинопромышленности, – и был тесно связан с Агитпропом ЦК. Однако и в защиту мою он особо распространяться не стал, бросив лишь:
– Мне кажется, вся эта шумиха – не по делу. Надо предложения Осецкого рассмотреть с практической точки зрения, а не выкрикивать лозунги.
Вился ужом, но все же присоединился к общему хору и Александр Антонович Трояновский (председатель Госторга НКВТ РСФСР), с которым я был неплохо знаком по работе в АРКОСе. Кстати, он и сменил меня на посту председателя АРКОСа в Лондоне по моем возвращении в Москву в 1923 году. Ему, как и Стомонякову, было, очевидно, неудобно оказаться на стороне моих хулителей, и он точно так же прятал глаза, однако проговорил:
– Да уж, Виктор Валентинович, с частным капиталом – это вы куда-то не туда размахнулись. Не ожидал от вас такого, право слово, не ожидал. – И, неожиданно ожесточившись, заговорил более жестко: – Нам такая линия на сдачу позиций частному капиталу в наркомате не нужна!
– Верно! – поддержали его еще два или три голоса.
Замнаркома, Варлаам Александрович Аванесов, был гораздо более сдержан.
– Ах, голубчик, – сочувственным и одновременно наставительным тоном ворковал он, – ведь я же вас предупреждал, что со своей неумной прытью вы все время готовы наломать дров. Ну что же нам с вами делать? Сколько же можно вас воспитывать? Мы ведь тут в няньки вам не нанимались. Видать, придется переходить к определенным выводам. Жаль, ах как жаль! Вы ведь могли бы много полезного добиться для наркомата.
Недавно вернувшийся на свой пост замнаркома после краткого пребывания в наркомате финансов Моисей Ильич Фрумкин (это его я замещал в должности и. о. замнаркома) тоже нашел чем меня уколоть:
– То, что вы предлагаете, товарищ Осецкий, – это шаг к подрыву монополии внешней торговли. Сколько нам пришлось бороться, чтобы отстоять в конце концов этот незыблемый принцип пролетарской диктатуры. И нате – появляетесь вы и хотите нас уговорить, чтобы мы сдали эти позиции!
Странно. Более чем странно! Фрумкин никогда не числился среди ярых приверженцев монополии внешней торговли – скорее, наоборот. У него было немало столкновений с Красиным как раз на этой почве. С чего бы вдруг он решил перекраситься из Савла в Павла?
Красин, молчавший все это время, наконец вступает в разговор.
– Хорошо, – говорит он, – позиции, кажется, определились. Предлагаю внести в предложения товарища Осецкого поправки, направленные на обеспечение нашей линии по вытеснению частного капитала и неуклонного проведения монополии внешней торговли. С этими поправками предлагаю принять тезисы товарища Осецкого в целом. Ставлю на голосование. Кто за? Против? Воздержавшиеся? Принимается большинством голосов при одном голосе против и двух воздержавшихся. Переходим к следующему пункту повестки дня…
Вот тоже странно. Ругали ругательски, а всего один голос против.
Через день, 10 ноября, вновь было совещание у Куйбышева. Там мои предложения тоже подвергались критике, но не столь резкой, как на коллегии, и далеко не единодушной. Поэтому в заключение комиссии они вошли почти в неизменном виде. А вот после заседания Куйбышев опять отозвал меня в сторонку и сухим тоном произнес:
– Виктор Валентинович, по поводу нашего предыдущего разговора о назначении вас начальником КРУ… Вопрос снят. – С этими словами он повернулся и покинул зал заседаний, произнеся на ходу:
– До свидания, товарищи!
Да-а… Похоже, меня разменяли. Вот только не совсем ясно, за что и на что.
В своем наркомате решаюсь отловить Трояновского, с которым у меня до того были, пожалуй, самые лучшие отношения из всех членов коллегии, чтобы постараться добыть хотя бы какую-нибудь информацию. Перехватываю в коридоре, несмотря на его стремление прошмыгнуть мимо, «не заметив» меня, и, крепко вцепившись в плечо, спрашиваю напрямик:
– Саша! Ты с чего вдруг на меня ополчился?
Тот долго мялся, пытаясь отвести глаза, совсем как на том заседании, потом заговорил шепотом:
– Вика, ты не понимаешь… Они же тебя съедят… И меня съедят, если я буду тебя поддерживать…
– Кто – они? – требовательным голосом пытаюсь выяснить «грязные подробности».
– Да все! Все! – почти кричит, но по-прежнему шепотом, Александр Антонович. – Они как узнали, что тебя прочат на начальника КРУ, так как с цепи сорвались. Боятся тебя. И их покровители тоже не хотят тебя видеть на этом месте. Мне Стомоняков под большим секретом рассказывал – его Ягода вызывал и прямо ему объяснил: этого козла в огород пускать нельзя. Извини за «козла», но это он тебя так называл. И учти – я тебе этого не говорил! – уже не зашептал, а зашипел Александр Антонович, схватив меня за лацканы костюма, и тут же отпустил, испугавшись, что этот жест будет замечен кем-нибудь со стороны.
Так… Кое-что становится понятным. Старый знакомый прорезался. Наверняка у него многие из коллегии на крючке, за всякие мелкие и не очень мелкие грешки, а кто-то, возможно, и общие дела с ним крутит. Вот он их и натравил. Ну ладно, это еще мы будем посмотреть… («Здавайтесь мне на шестный слово. А там… мы будем посмотреть», – вспомнились мне почему-то строчки из известной агитки Демьяна Бедного «Манифест барона Врангеля».)
Однако насчет «посмотреть» – это я погорячился. Состоявшийся вскоре разговор с Леонидом Борисовичем расставил все точки над «i».
На прием к Красину отправляюсь на следующий же день – пока он вновь не уехал во Францию, – чтобы покончить с неопределенностью своего положения в наркомате. Ведь за то время, когда мне пришлось исполнять обязанности заместителя наркома вместо ушедшего в Наркомфин Фрумкина, на пост начальника отдела импорта назначили другого человека. Теперь же Фрумкин вернулся на прежнюю должность, а я, таким образом, остался лишь членом коллегии НКВТ без определенных обязанностей.
Леониду Борисовичу не надо долго объяснять цель моего визита, и, поздоровавшись, он сразу берет быка за рога.
– Прямо и не знаю, что с вами делать. Надо бы как-то вас прикрыть от всего этого… – размышляет он вслух.
– От чего прикрывать-то? – Вопрос вполне закономерный. Надо же выяснить наконец, насколько далеко зашла интрига.
– Ну вы, наверное, не хуже меня знаете, кому вы дорогу перешли, – вскидывает на меня глаза нарком. – Такая буря поднялась наверху… Все, что я могу для вас сделать, – это запрятать подальше, пока тут «вихри враждебные» не улягутся, – с едва заметной иронией в голосе цитирует он слова «Варшавянки». – Лучше всего, Виктор Валентинович, уехать вам куда-нибудь за границу и сидеть там тише воды ниже травы. У нас, кажется, в Италии образуется местечко. Горчакова, хотя Сергей Григорьевич и дельный работник, судя по всему, придется на торгпредстве сменить. ЦКК, имея поручение Политбюро – с подачи Литвинова и Чичерина, будь они неладны, – требует убрать старых царских чиновников с ответственных постов в торгпредствах. Да у Литвинова с Лежавой на Горчакова вдобавок и персональный зуб есть еще с 1920 года, когда они безуспешно пытались сорвать его назначение в Польшу. Так вот вас как раз на его место и определим. А ему я что-нибудь подыщу у себя во Франции. – Красин вновь вопросительно глянул на меня.
