— Как они стары, просто живые мертвецы! — подумал Николай, корчась от боли, которая охватила его выдираемую из липкой слизи пузыря плоть, вдруг остро ощутив потребность найти хоть что-то живое и тёплое в этом мире законсервированной смерти.
Он вгляделся в едва колышущуюся поверхность тёмной воды, под толстым слоем которой был погребён отравляемый её трупным ядом ещё живой мир, и понял, что живой и тёплый свет в этот мир может прийти только через него. Он сам должен стать звездой в этом мире.
— Но как это сделать? — спросил он себя, ведь он же порабощён, повешен и мёртв, и удивительно, словно внутри его полыхнул давно погасший огонь, и он вспомнил, что вместе с ним всё ещё есть нечто оттуда, из оборванной жизни — бомба.
У него осталась последняя его бомба! — его захлестнул восторг.
Но хоть и пробуждённый, он был бессилен и во власти уже почти наполовину растворившего его в себе пузыря, который, резко возбудившись и мелко задрожав, наверное, от охватившего его страха, активно зачавкал, лихорадочно заглатывая его внутрь себя. Было ощущение, что Николая сжирает какой-то беззубый рот, с очень сильными, способными дробить огромные кости мускулистыми нёбами. Не в силах помешать, Николай, в мареве боли от ожогов Взрыва и ломающих его кости челюстей пузыря ощущал насколько он одинок и насколько его положение безнадёжно. Взрыв вырвал его из дурмана, заполнил болью и заставил снова вспомнить и осознать себя, но… Николай с ужасом понимал, что это произошло слишком поздно — ему уже не успеть добраться до бомбы. Ещё два, три мгновения, и раздробившие его плоть челюсти дожрут его окончательно, полностью проглотив всего его.
Однако, когда эти, деловито работающие, челюсти сомкнулись на его груди, раздался щелчок, и в то же момент, что-то вспыхнуло там, где когда-то у него билось сердце.
Это зажёгся раздавленный запал бомбы, лежащей во внутреннем кармане его плаща.
Пузырь, спазматически сжавшись, мгновенно выплюнул Николая, и он полетел вниз. Он выхватил из кармана бомбу, запал которой горел необыкновенно ярко и жарко, и метнул эту единственную, зажёгшуюся под сводами Храма звезду (наверное, впервые за долгие тысячи лет) в мелко дрожащую плёнку пузыря.
Через мгновение раздался взрыв, пузырь мелко завибрировал, по нему пошли влны судурог, и тут же из стремительно увеличивающегося отверстия в пробитом куполе ударила тонкая, ослепительно яркая, струйка огня, поразившая сначала одну, а затем и вторую башню.
Летящий вниз Николай видел, как рушились башни, как летели с них короли, королевы, первосвященники и верховные жрицы этого Храма, как метались в бессмысленной панике внизу, давя и сбивая с ног друг друга, полчища, теперь уже совершенно бессильных, буратин, и как, одна за другой лопались банки, как только к ним приближалась (даже ещё не успев их коснуться) неудержимо расширяющаяся струя небесного огня.
Николая захлестнул восторг, когда он увидел эту неукротимую и эту блистающую силу, ворвавшуюся в затхлый мир Храма. Силу, которая так истомилась, ожидая своего освобождения, что, казалось, даже бесконечности будет мало, чтобы насытить её жажду распространения.
Ощущая жар стремительно заполняющей стылое и пустоё пространство энергии, всю красоту и мощь которой, он не мог представить ещё несколько минут назад, Николай потрясённо осознавал, что её источником, является нечто изначальное, коренное, то, что лежит в самой первооснове бытия, то, что существовало ещё до сотворения мира, до появления материи, порождённой тем, и потому находящейся во власти того, с кем и была эта битва.
Скользящий вниз Николай, поднял навстречу стремительно несущимся к нему огню руки, отдав ему всего себя. Он собрал всю свою волю и, глядя в исходящий от, быстро расширяющегося, пламени ослепительный свет, весь расправившись на встречу невыносимому жару, славил Взрыв и утверждал — что он присоединяется к нему и славит его, несущего ему освобождения и конец тирании.
Ещё мгновение и поток льющегося через стремительно растущее отверстие огня настиг и его, всё залив ослепительным светом.
Он пронзил Николая, наполнив невиданным восторгом и чувственным удовольствием. Жар, сжигая его, ласкал и согревал его, проникая глубоко внутрь, до самой последней клеточки, да самого крошечного нервного окончания, и они возбуждаясь открывались ему, как утренние цветки, навстречу солнцу. По нему, накатываясь волной за волной, проходили всё более мощные и глубокие волны чувственных ощущений, порождающие восторг, в предчувствии неизбежной кульминации. И она пришла, как вспышка, как взрыв. Николая настиг оргазм. Он взорвался от переполнившей его энергии, словно не выдержав напряжения, разом, между всеми атомами его тела заискрились бесчисленными молниями пробои электрических разрядов, превращая их из материи в свет.
Боли не было, он просто плыл в этом заполнившим всё пределы вселенной стремительно расширяющимся пламени, слившись с ним, став им.
Неизвестно сколько прошло времени, может мгновение, а может и вечность. Однако ослепительное пламя заполневшие собой всё пространство вселенной вдруг наполнилось звуком. Это был тихий монотонный гул как от перетянутой струны, и то, что в в этом мире огня появилось эта новая возможность напонила Николая невиданным восторгом, и он начал кричать. Он бросал и бросал в безбрежное море огня всё новые и новые слова, словно став словом, словно воплотившись в слово и… постепенно пламя стало остывать. Появились какие-то тёмные пятна, потом они начали сливаться в какие-то путанные узоры, возникли, сначало неуверено, но потом всё более и более явственно оттенки разных цветов, смутно стали проступать какие-то тени, нервно танцующие и постепенно сгущающиеся, как чудилось, в некое подобие объектов.
Это сотворение происходило стремительно, и не успел Николай удивиться, как перед ним соткался салон старой победы, в котором он очнулся после сна. В окно машины стучал его дядя, светя внутрь салона фонариком.
— Живой? Тебя молния не задела? — кричал деда.
— Какая молния? — озадаченно спросил Николай.
— Во даёшь! Неужели ничего не заметил? Ведь такая гроза приключилась! Исключительная гроза. Никогда такую неистовую грозу не видел, а прожил я не мало. Да и молния ударила в сарай, а ты в нём заснул, в «Победе», мы с тёткой уж и не думали тебя живым найти.
— А что тётя разве не… Она живая? — удивлённо промямлил Николай.
— Что значит живая? Ну, точно по тебе молния шандарахнула. Вот же она, мусор разгребает.
Николай вылез из машины и увидел, что молния и гроза снесли с сарая крышу и завалили одну из стен. Всюду валялись осколки попадавших со стеллажей банок, и почему-то горы каких-то ещё дымящихся обожжённых деревянных марионеток.
