Хватит! Наталья Петровна встала.
По ковровой дорожке ступала она неверным шагом, внимательно глядела вниз, чтобы не споткнуться. Шла к двери, где за письменным столом важно, точно в конторе, сидела женщина в коричневом костюме, здешняя, видать, начальница – лицо полное, белое. И телефон рядом. Возле женщины, сложив на груди руки, стоял этот самый подлец – официант. Стоял и ничего не делал, так бы и убила!
– Молодой человек, – позвала его Наталья Петровна. Голос у нее задребезжал, она откашлялась и ясно повторила: – Молодой человек, иди-ка сюда!
Он обернулся, по-давешнему стал подымать свои бровки, на Наталью Петровну глядит, будто она ему мышь или какой паук. От этого взгляда в груди у нее задрожал холодок, а потом сразу разлился жар, стало печь, словно натерли «тигровой» мазью от радикулита.
– Ну, – спросил официант.
– Не нукай, не запрягал! – громко оборвала его Наталья Петровна, смутно вспомнив мальчишек из детства.
Придвинувшись к столу вплотную и обращаясь только к начальнице, сказала, что она – советский человек и безобразий тут не потерпит, они с мужем – рабочие люди, не хуже кого, чтобы всякий молокосос изгилялся, ведет себя, как фашист, рожу кривит на людей, второго два часа не дождешься, а для других – и уважение, и обслуживание, только пришли, а уже все на столе, им – что угодно, а этот водку навязывает, давайте сейчас жалобную книгу!
– Что, бабуся, перепила? – лениво заквакал официант. – Не можешь пить, сиди дома. Мы ведь, чуть чего, и милицию…
– Ты, Вова, тихо, – цыкнула на него начальница, – иди, работай. А вы… – тут она на секунду запнулась, – вы, дама, не нервничайте, зачем, миленький, здоровье – одно. И зачем сразу – жалобы? На Володю обижаться не надо, его сегодня тут расстроили…
– А мне какое дело? – разозлилась Наталья Петровна. – Его расстроили, так он будет на людей плевать? Я его так расстрою! Я все вижу. И напишу! Другим – что хочешь, обслуживание. А простому человеку, раз в жизни пришел… Хамит безо всякого уважения. Ему – кто водку не заказал, тому в лицо можно плевать?
– Дама, дама, не переживайте! – начальница встала и проворно выбралась из-за стола, оказавшись низенькой и толстой. Смотрела она ласково, улыбалась большими яркими губами. – Вы только скажите, чего желаете, мы сейчас обслужим. Моментально, я сама прослежу. Ладненько? И – какая водка, что вы?
– А такая! Сами знаете, какая! Чтобы денег побольше взять! Я в газету… – Наталья Петровна уже не могла остановиться. – Ресторан называется. Чего смотрите? Я все знаю. Главное дело, простому человеку с тоски помереть можно, все сидят по углам и шу-шу-шу, всем на всех наплевать, как в Америке. Ни культурника… ничего{217}…
– Гражданочка, вы о чем? Дама! Какие… – совсем уже опешила начальница. – У нас ведь… это… Вот погодите, придет оркестр…
– Сдался мне ваш оркестр! – врезала ей Наталья Петровна, – Обеспечьте, чтобы все, как другим, и без хамства, и борщ у вас хуже помоев!
Она повернулась и, гневно ступая, зашагала к своему столу. Все смотрели – ну и пусть смотрят! За спиной остался полуоткрытый рот начальницы, три золотых коронки и крашеные губы, которые, сморщившись, стали похожи на двух жирных гусениц.
Когда Наталья Петровна вернулась к мужу, тот встретил ее тусклым взглядом, пробормотал сквозь стиснутый рот: «Позоришь, деревенщина», и опять замолчал. Это было злое, яростное молчание, и она сразу вся вспотела, особенно ладони, а носовой платок остался в кармане пальто. У Николая Ивановича не попросишь, салфетку взять постеснялась, вытерла руки незаметно о край скатерти. Истратив на скандал и без того небольшой запас сил, Наталья Петровна сидела теперь без мыслей, хотела только одного: оказаться дома. По телу липко растекалась холодная, тоскливая слабость, в голове гудело. Все, что было дальше, она потом и вспомнить не могла по порядку, были в памяти проломы, куда ухнули без остатка целые куски времени, события и даже лица. Ни за что, например, не могла бы она рассказать, что за физиономия была у нового официанта, – Вова больше не показывался, а от новенького в памяти остался только белый пробор, ловкие руки (на одном пальце толстый перстень с буквами), да еще усики. Усики эти похожи на галстук-бабочку… – но возможно, что никаких усиков не было и в помине, а вот галстук-бабочка, действительно, был, но не у него, а на белой груди невесть когда и невесть откуда взявшегося музыканта в конце зала.
Официант разом смел грязную посуду и крошки, стремительно принес второе.
Наталья Петровна заторопилась было со «спасибо», но муж коротко на нее взглянув, велел:
– Двести «Московской». И закусить. Рыба есть?
Рыба? Наталья Петровна так и обомлела, однако голоса не подала и, кажется, за весь вечер больше рта не раскрыла, хотя рыбу он и дома-то не ел, боялся костей. Да что рыба! Но – водка?!
Ну, официант, ясно: «бу сделано». И сразу (или раньше? Нет, с ним вместе) подошла к столику длинная, вихлястая девица. Волосы белые от химии, глаза накрашены, а возле глаз – блестящая какая-то чешуя, вроде нафталина. Или будто она личиком своим чистила рыбу.
Показав ей свободное место за столом, официант что-то, вроде, произнес, не то «скоро заканчивают», а может, и не так, но когда девица уже взялась за спинку стула, Николай Иванович четко и громко заявил: да, свободно, но зря не рассчитывайте, я скоро уходить не собираюсь, еще посидим, вот так вот! После чего опять круто посмотрел на жену, и Наталья Петровна почувствовала, что руки снова мокрые, да уж Бог с ними, с руками, а и лоб, и шея, и даже спина. В глазах залетала белая мошкара, и, не глядя на мужа, она с трудом поднялась и мелко заспешила к выходу в вестибюль.
…Дальше в памяти идет пропуск, глухая чернота, и прямо из нее вплыла она в светлую, благоуханную тишину с уютным плеском воды. Вода падает из серебряного крана в голубую чашу, мягко светятся драгоценным светом розовые плиты стен, мерцают зеркала, а Наталья Петровна сидит, сладко расслабившись, одна на узком диванчике. Она только что с удовольствием вдоволь напилась из-под крана и теперь глубоко вдыхает этот душистый покой…
Минут через двадцать, вернувшись к столу, она увидела Николая Ивановича – глаза соловые, пиджак нараспашку, галстук сбоку, сам веселый, смеется, что-то рассказывает, и эта, чешуйчатая, тоже хохочет.
На жену Николай Иванович сперва посмотрел с интересом, точно не признал. Потом уж пробурчал: «Явилась, не запылилась». Но без злости сказал, слава Богу. И отвернулся, дальше говорит:
– Ну, значит, пошли они, ясно куда – к соседке. И, понятное дело… это самое… отомстили.
Девка так залилась, что чуть не сбила со стола тарелку, и Наталья Петровна подумала: вот ведь, расколотит, а кому платить?
