Она умолкает и опускает глаза.
«Я понял, родная, — улыбается Брендон. — Да, я готов».
— Это еще не все. Для того чтобы управлять големом удаленно, нужен еще один человек. Подобие куклы вуду. Он примет на себя основной удар Анве. Будет чувствовать все то, что чувствовал бы голем, окажись он живым.
— Я? — оборачивается Этьен.
— Нет. Это буду я, — отрезает Ева. — Ты не продержишься против моего хозяина и минуты. Алан, теперь ты. Твоя задача — нанести удар, как только Анве будет уязвим. Я не знаю, хватит ли у меня сил сделать это, но как только представится шанс — бей. Сколько взрывчатки на борту «Мнемозины»?
— Достаточно для того, чтобы пустить на дно имперский морской флот, — безжизненно отвечает Алан. — Ева, ты понимаешь, что после взрыва…
— Заткнись, — перебивает его сестра. — Здесь все всё понимают, и не надо лишний раз…
В дверь негромко стучат, и голос Фредерика вежливо окликает:
— Господин Легран, мистер Фланнаган, нам пора уходить. Простите, что напоминаю.
— Да, мы идем, — отвечает Этьен и поворачивается к Еве. — А моя роль какова?
Не говоря ни слова, девушка выходит за дверь. Отец с братом следуют за ней. Проходя мимо Этьена, Алан невесело усмехается и хлопает его по плечу.
— А вам, мистер Легран, видимо, придется свечку держать.
На крыльце Этьен сухо прощается с отчимом, обнимает мать и Агнесс, благодарит хозяев дома за гостеприимство.
— Я закончу дела с мистером Фланнаганом и догоню вас, — обещает он. — Это не займет много времени. Спасибо за мотоцикл, Агнесс.
Несколько минут — и на дорожке перед опустевшим особняком на Лайон-стрит остаются Этьен и Фланнаганы.
— Мне пора возвращаться, — виновато говорит Алан и умолкает.
Ева и Брендон обнимают его. Сестра целует его в щеки и в нос, отец жмет руку.
«Я тобой горжусь, парень. У меня лучшие в мире дети. Когда все закончится, разыщи маму и малышей и позаботься о них. И передавай мое почтение Маргарет. Не тяните со свадьбой», — плавно жестикулирует Брендон.
— Есть, сэр! — звонко кричит Алан, отдает честь и со всех ног бежит прочь.
Ева медленно уходит вверх по пустынной улице. Брендон и Этьен догоняют ее.
— Папа, — окликает девушка. — Мы должны вернуться туда, где все началось. В особняк Баллантайнов. Ты готов?
«Да», — твердо отвечает он.
Эвелин перехватывает вопросительный взгляд Этьена и коротко говорит:
— Позже. Я все тебе скажу. Мотоцикл возьми.
Он возвращается к дому, забирает припаркованный у ворот мотоцикл и тяжело толкает его в гору. Брендон дожидается его, помогает. Этьен поглядывает на свежее пятно ржавчины на рубахе отца Эвелин, хмурится.
— Мистер Фланнаган, это давно появилось?
Брендон на секунду оставляет тяжелую машину, разводит руками.
«Вчера».
— У вас какой сплав стоит? Он же не должен ржаветь.
«Я не знаю, Этьен. Чтобы сказать точно, надо отмотать больше ста лет назад. Ты не беспокойся, оно не болит».
«Что-то странное происходит, — думает Этьен. — Необъяснимо, но я чувствую взаимосвязь между смертью Элизабет и малышей — и этой странной ржавчиной».
Старинный особняк Баллантайнов встречает их выбитыми стеклами и потемневшими от времени каменными стенами. На воротах изящного чугунного литья висит тяжелый замок. Ева трогает его, обводит пальцем отверстие замочной скважины, поворачивается к мужчинам.
— Через ограду полезем или мне его ломать?
— Глупый вопрос, — бурчит под нос Этьен.
Эвелин присаживается на корточки и еле слышно издает свистяще-цокающий звук. Берет замок в руку, тянет на себя. Щелчок — и массивная дужка переломлена пополам. Девушка толкает ворота, они открываются с глухим скрежетом.
— Заходите.
Дверь заперта, и в дом Этьен, Брендон и Ева проникают через окно. Подгнившие половицы опасно прогибаются и скрипят под ногами, со стен свисают обрывки когда-то дорогих обоев. Пахнет сыростью. Дом пуст. Все, что можно было вынести или сломать, — вынесено и сломано. Брендон проходит по коридорам, вспоминая расположение комнат, касается механическими пальцами ветшающих, рассохшихся дверей.
— Папа? — окликает его Эвелин.
«Я пройдусь по дому, родная. Мне это очень нужно. Я недолго».
Первый этаж. Комнаты прислуги, кухня. Здесь всегда витал запах сдобы и крепкого кофе. Кэрол так любила булочки с корицей… Прачечная. Сколько рубашек и брюк было испорчено смазкой для механических суставов. Брендон носил свои вещи в стирку сам. Сперва потому, что прислуга его побаивалась, потом стеснялся обременять Абби.
Небольшое окно в конце коридора, выходящее в маленький сад. Брендон садится на подоконник и закрывает глаза. Дикий виноград разросся, проник в дом, а когда-то Брендон любил открывать окно и смотреть сквозь подсвеченные солнцем листья. Маленькая обитель его одиночества…
Он возвращается к центральному входу, идет вверх по мраморной лестнице. На перчатке от прикосновения к широким перилам остается грязь. Брендон поднимает глаза и видит темные прямоугольники на выгоревших от времени обоях. Здесь висели портреты династии Баллантайн. Дед Кэрол, ее отец, сама Кэрол, Алистер, Байрон… На месте портрета Байрона — рваная рана, оставленная штыком.
На втором этаже под ногами хрустит битый фарфор. Брендон заходит в столовую, поднимает с пола осколок кофейной чашки. Рождественский сюжет: играющие в снежки румяные дети. Любимая чашка Виктории… В кабинет Алистера Брендон не заходит. Он хочет помнить это место как уголок идеального порядка в доме. Даже Байрон хранил кабинет отца в неизменном состоянии.
Бальный зал. Обрывки тонких дорогих занавесок, осколки хрустальных люстр, разбитый рояль. При прикосновении развороченный инструмент издает долгий утробный стон. Брендон отшатывается, рукав рубашки цепляется, легко рвется. Перерожденный прикрывает ладонью прореху, выбегает из зала. Осколки хрусталя жалобно звенят, разлетаясь из-под ног.
Спальня Кэрол. Здесь он останавливается, кладет ладонь на закрытую дверь. «Столько раз я стоял вот так, не зная, что тебе сказать, боясь войти, — шепчет Брендон беззвучно. — И сейчас не знаю. Но мне все кажется, что ты ждешь от меня тех слов, что я не могу подобрать. И как бы ни было тяжело это признавать, я вернулся домой, Кэрол».
Дверь поддается удивительно легко, и Брендон делает шаг вперед. Разбуженный сквозняк мечется по залитой вечерним светом спальне в облаке пуха. Брендон смотрит на изрезанную перину, наполовину стащенную с кровати, и видит совсем другое. Он видит молодую женщину с упрямой линией губ и печальными глазами. Вполоборота она стоит у окна в просвечивающей ночной сорочке и смотрит на дымящие заводские трубы.
