Мелкий дождик сменился снегом. Возможно, последним этой весной. Снег валил все гуще; Ким бежал, слушая свои шаги.
Буро-зеленая лужайка становилась белой. Маленькая снежная шапка лежала на макушке старого мяча. Ким остановился под ржавой перекладиной, вросшей в развилки двух берез, подпрыгнул, ухватился, подтянулся, коснувшись подбородком мокрого металла.
…А ведь жена того пациента, Прохорова, до сих пор думает, что Ким — бездарный коновал, ценящий жизнь больного не дороже прошлогоднего рецепта!
Ким поднимал себя к небу и снова бросал вниз. Касаться подбородком перекладины становилось раз за разом все тяжелее, но он привычно превозмогал себя, подтягивался еще и еще; вот так, думал он, выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы. Все будет хорошо, иначе и быть не может. Все будет хорошо…
В том, что машина перевернулась на скользкой трассе, нет ничего сверхъестественного, думал он. Правда, в одном комплекте с аварией мы имеем «чудо Верхнехацкого», как его окрестили по имени моего цепкого шефа. И мы имеем двадцать девятое февраля… Могут ли эти два — ладно, три — события быть связаны между собой? Ну, разве что своей упадочностью… то есть загадочностью. Ни первое, ни второе не имеет убедительного объяснения. А мальчик… Мальчик. Информация переварена, или полупереварена, никакого вывода сделать не удалось, значит, нужна новая информация…
Он разжал онемевшие пальцы и приземлился на голый пятачок земли под перекладиной, черную лысину, протоптанную еще в прошлом году самодеятельными физкультурниками. Стряхнул напряжение, как собака стряхивает воду, и обернулся.
— Добрый день, — сказал мальчик. Он стоял посреди лужайки, в коротком шаге от заснеженного мяча.
— Добрый день, — после коротенькой паузы отозвался Ким.
Мальчик подтолкнул мяч носком ботинка. Оставляя за собой дорожку, мяч покатился к Киму и замер на полпути.
* * *
— Вопрос, откуда я взялся, давай сегодня не задавать…
Мяч был скользкий, трава — мокрой. В юности Ким серьезно занимался футболом, но Пандем, по всей видимости, тренировался тоже. Ким не мог сказать, что возня с мячом не доставляла ему удовольствия.
— Почему?
Пандем финтил.
Погнавшись за мячом, они столкнулись плечами, Ким поскользнулся, но устоял. Пандем шлепнулся на заснеженную траву; несколько секунд они смотрели друг на друга — Ким сверху вниз, Пандем снизу вверх. Потом Ким протянул руку; у Пандема были сильные, перепачканные землей пальцы.
— Почему? — снова спросил Ким, помогая ему подняться.
— Не сумею объяснить точно, — тихо сказал Пандем. — Врать, упрощать, передергивать — не хочу. То есть я могу, конечно, сказать, что самозародился, к примеру, в информационных сетях… Или что-то в этом роде…
— Ты меня гипнотизируешь? Морочишь? Не понимаю зачем.
— Ты же врач, — серьезно сказал Пандем. — Давай не прятаться за кокетливые ширмочки под названием «я сошел с ума».
«Он говорит не как подросток», — подумал Ким.
Пандем поддел ногой тяжелый мокрый мяч. Ударил сильно, без предупреждения — сыграл «в стенку»; мяч отскочил от Кимовых ног по невысокой дуге, и Пандем красиво, с лету, забил его в кирпичную стену гаража. Мяч отпечатал кляксу на желтом кирпиче и вернулся к Пандему под грязный ботинок.
— Значит, ты всеведущ? — Ким попытался отобрать мяч, но Пандем легко отступил:
— Нет. Но я много-ведущ. И мое знание возрастает ежесекундно.
— И когда же ты достигнешь всеведения?
— Никогда. Всегда останется малость, отделяющая меня от абсолютного знания. Она будет сокращаться и сокращаться, но никогда не исчезнет.
— Откуда ты знаешь?
Уводя мяч от Кима, Пандем снова ударил по стене, но промазал. Мяч укатился в щель между гаражами.
— Откуда ты знаешь? — повторил Ким.
Пандем виновато пожал плечами.
— Ты знал, что машина навернется на двадцатом километре? — тихо спросил Ким.
— Да. Но если бы твои пациенты не выздоравливали, а болели и умирали, как положено, — ты был бы внимательнее за рулем и не гонял бы по скользкой трассе. Я тоже виноват… Хотя все равно бы тебя вытащил.
Ким вытер лоб тыльной стороной ладони. В горле саднило — то ли от сырости, то ли от нервного смеха.
— Скажи… А машина перевернулась не по твоей ли воле? Может быть, без твоей воли и волос не упадет, нет?
— Нет, — сказал Пандем почти испуганно. — Машина перевернулась сама по себе.
— Что значит «сама по себе»?
— Согласно физическим законам…
— Извини, — Ким обхватил руками плечи. — Я принимаю тебя за кого-то другого… Так ты не всемогущ?
— Нет. Но мои возможности возрастают…
— …ежесекундно.
— Да. Ваша клиника уже не уникальна, Ким. Так называемая «методика Верхнехацкого» работает по всему городу, в десятках городов, врачи сходят с ума… Знаешь, я ведь захотел говорить с тобой еще и потому, что ты способен соотносить ценность своей карьеры и человеческой жизни.
— Не понял, — сказал Ким.
— Неважно, — мальчик махнул рукой. — Потом поймешь.
Ким долго смотрел на него. Пандем отвечал ясным, безмятежным, слегка ироничным взглядом.
— Я не верю тебе, — сказал Ким.
«Очень жаль», — сказал мальчик, не разжимая губ. Кима передернуло.
— Извини, — пробормотал Пандем. — Это этап. Это не сразу. Я понимаю, конечно.
* * *
— Да, — сказал могильщик, глядя на купюру в руках Кима. — Обычно в день по десятку, а сейчас — хрен ли! На прошлой неделе старикашка лет под сто, на позапрошлой — старуха… А так… Не мрут. Гробовщики лапу сосут. Прогорают. Оркестр простаивает. Блин. У меня курево закончилось… Хоть работу кидай. Хоть сам иди и кого-нибудь пристукни. — Он засмеялся, приглашая и Кима порадоваться шутке, но тот молча протянул деньги и пошел прочь.
Пандем ждал его на узкой скамеечке под жестяным флажком автобусной остановки. Сидел, спрятав ладони в рукава. Не говоря ни слова, Ким подошел и уселся рядом.
— Пока нет возможности устроить полное бессмертие, — сказал Пандем, будто извиняясь. — Потом. Когда выйдем на звезды.
— Мы выйдем на звезды?
— Разумеется. Мы заселим весь космос. Еще при твоей жизни, Ким Андреевич. Твои дети, возможно, будут первыми бессмертными.
— Ты — сумасшедшая компьютерная программа? — неуверенно спросил Ким.
Пандем рассмеялся — веселый школьник, обаятельный девятиклассник из хорошей семьи:
— Я — паровая машина нового поколения. Искусственный мальчик на диодах и транзисторах. Материализовавшаяся ноосфера. Взбесившаяся программа, разумный вирус, да как угодно меня называй, я соглашусь и не обижусь… Послушай, Ким. Тебе осталось пройти совсем немного. Ты поверишь мне и… и успокоишься.
