Бес любопытства бесчинствовал вовсю, так что к назначенному часу зал был битком набит.
Анджела Зеллаби, несколько более бледная, чем обычно, и доктор с викарием сидели на возвышении. Доктор нервно курил, викарий был погружен в размышления, от которых изредка отрывался, чтобы перемолвиться словечком с миссис Зеллаби. Минут десять они ждали, пока уляжется шум, затем доктор проверил двери, взошел на трибуну и открыл собрание энергичным, но непонятным призывом отнестись ко всему серьезно. И предоставил слово викарию.
Святой отец закончил свое краткое выступление так: — Прошу вас внимательно выслушать все то, что скажет миссис Зеллаби. Мы все обязаны ей за согласие выступить здесь. Я и доктор упросили ее сделать это только потому, что уверены: женщина женщину поймет лучше. Кроме меня и доктора Уиллерса, мужчин в зале нет. А сейчас и мы покидаем вас, но будем ждать в вестибюле. Когда миссис Зеллаби закончит, мы, если потребуется, вернемся сюда и постараемся ответить на ваши вопросы. А теперь прошу вашего внимания к миссис Зеллаби. — Он кивнул доктору, и оба вышли через дверь на возвышении. Она закрылась за ними, но неплотно.
Анджела осушила стакан с водой и посмотрела на свои руки, лежащие на записях. Подняла голову, ожидая, пока стихнут разговоры. Когда воцарилась тишина, она внимательно оглядела зал, всматриваясь в каждое лицо.
— Во-первых, хочу предупредить вас, — начала она. — Мне будет нелегко объяснить, а вам еще труднее понять то, что вы сейчас услышите.
Она опустила глаза и продолжала:
— Я жду ребенка. Я очень, очень этому рада, скажу больше — счастлива. Желание иметь ребенка вполне естественно для женщины. Как естественно и то, что беременность ей в радость. И неправы те, кто боится этого. Дети это благо. К несчастью, в Мидвиче есть женщины, которые в этом положении боятся и испытывают чувство стыда. Ради них мы собрались, нужно помочь им и избавить от переживаний.
Анджела вновь оглядела зал.
— То, что случилось с нами, — со всеми женщинами Мидвича, способными иметь детей — очень странно.
В зале не раздавалось ни звука, все взгляды сосредоточились на Анджеле. Продолжая говорить, она почувствовала какое-то движение справа от себя. Повернувшись, Анджела удостоверилась, что оно исходит от мисс Латерли. Оборвав предложение на середине, она прислушалась. Слов было не разобрать, но мисс Латерли явно чем-то возмущалась.
— Мисс Латерли, — громко сказала Анджела, я не ошиблась? Вы считаете, что тема нашего разговора к вам не относится?
Мисс Латерли встала и, дрожа от возмущения, торжественно заявила:
— Вы поняли правильно! Еще ни разу в жизни мне не приходилось… гм… я имею в виду, еще никогда я не… Миссис Зеллаби, свой протест против злобной напраслины, возводимой вами на наше общество, я выражу позднее.
Она презрительно повернулась и помедлила, прежде чем уйти — явно ждала, что мисс Ламб, ее подруга, последует за ней.
Однако мисс Ламб не двинулась с места. Мисс Латерли нетерпеливо нахмурилась и призывно посмотрела на нее. Мисс Ламб упрямо продолжала сидеть. Мисс Латерли открыла было рот, собираясь что-то сказать, но выражение лица приятельницы остановило ее. Та определенно избегала ее взгляда. Она сидела, уставившись прямо перед собой, а на лице ее медленно разгорался яркий румянец.
Протяжный звук, нечто среднее между стоном и вздохом, вырвался из груди мисс Латерли. Она протянула руку, чтобы ухватиться за стул. Ни слова не говоря, она все смотрела на свою подругу. На глазах у всех за несколько минут Она постарела и осунулась.
Рука ее бессильно упала со спинки стула. Ценой чудовищных усилий ей удалось справиться с собой. Дет ржась прямо, мисс Латерли в одиночестве последовала к выходу. Виду нее был значительно менее уверенный, чем поначалу.
Анджела молчала. Ожидаемого взрыва комментариев так и не последовало. Аудитория была в шоке и выглядела потерянно. Все лица вновь обратились к Анджеле. Она продолжила выступление, одновременно пытаясь снять эмоциональное напряжение, оставшееся от поединка с мисс Латерли. Довести речь до конца стоило немалых трудов, зато когда Анджела умолкла, вопросы хлынули неудержимым потоком. Спрашивали Анджелу, спрашивали друг друга, спрашивали всевышнего.
Она отпила из стакана и промокнула платком вспотевшие ладони.
С возвышения было видно, как мисс Ламб наклонилась вперед, украдкой вытирая глаза, а добрейшая миссис Брант пытается ее утешить. В утешении нуждалась не только мисс Ламб: то здесь, то там вспыхивали подобные истерики, но взрыва паники, которого они так боялись, затевая собрание, так и не случилось.
Довольная собой, Анджела с чувством облегчения продолжала наблюдать за поведением зала. Сочтя обстановку благоприятной, она постучала по столу. Всхлипывания прекратились, все повернулись к ней. Анджела глубоко вздохнула и заговорила:
— Никто не ждет от жизни справедливости так страстно, как ребенок. Да, жизнь трудна и для многих из нас станет еще труднее. Нравится нам это или нет, но все мы — одинокие и замужние — по прихоти судьбы оказались в одной лодке. Все мы в одинаковых условиях, среди нас нет лучших или худших. И если какая-нибудь замужняя дама сочтет себя более добродетельной, чем остальные, пусть лучше спросит себя, от кого ребенок, растущий в ее утробе.
Мы должны сплотиться. Стыдиться нечего, и вся разница между нами только в том, что за одними есть кому ухаживать, а другим предстоит бороться в одиночку.
Утвердив идею равноправия будущих матерей перед лицом судьбы, Анджела перешла к следующей теме:
— Все это — наше личное дело, и больше ничье. То, что случилось, касается только нас и мы должны справиться с этим без постороннего вмешательства.
Все вы, должно быть, знаете, как падки бульварные газетенки на все хоть сколько-нибудь необычное. Они всегда готовы выставить людей на всеобщее обозрение, словно на ярмарке. Упаси бог угодить под их перо: жизнь людей превращается в ад, их тайны становятся поводом для сплетен.
Вы, наверное, помните о том случае, когда в Эссексе появилось на свет сразу четверо малышей. Газеты написали об этом и что же? Вмешались медицинские светила и при поддержке правительства отняли детишек у их родителей. Нужно нам это? Кто как, а я не собираюсь терять своего ребенка подобным образом.
Имейте в виду: если то, что произошло в Мидвиче, станет общеизвестным, нам перемоют все косточки в клубе, баре и прочих общественных местах (можете представить, о чем и КАК там будут говорить), Кроме того, детей могут просто отнять, под предлогом изучения, например.
За пределами деревни нельзя никому не то что говорить, а даже намекать о наших делах. Разберемся сами, без вмешательства газет и ведомств!
