’Наверняка линзы. У человека таких глаз быть не может’, - решила она и, хлопнув ресницами, мило оскалилась, решив подыграть:
––Привет братьям по разуму!
Мужчина оторвался от ‘кушетки’, выпрямился, сложил руки на груди и, прищурившись, удовлетворенно кивнул:
–– Что ж, Вэнс не ошибся. Прекрасный экземпляр, можно сказать –– редкий, –– медлительным, сладким, как патока, голосом, произнес он на чисто русском языке, что еще больше утвердило Алену в ее догадке.
––Да? Я рада! Вы тоже –– ничего. Кому сказать спасибо за прекрасную, красочную постановку? Римейк к звездным войнам? Русский вариант?
Желтоглазый скорчил презрительную гримасу и кивнул ‘близнецам’:
––Укладывайте на кушетку.
Что они незамедлительно и сделали, несмотря на отчаянное сопротивление девушки и ее возмущенные крики. Алену, буквально за секунду, распяли на этом ‘прокрустовом ложе’, прижав к нему твердыми, широкими обручами, появившимися неизвестно откуда, как зайцы из шляпы фокусника. Они крепко обхватили лоб девушки, шею, запястья, талию, колени, лодыжки, а главное быстро, надежно и, явно, не для шуток.
От ужаса у нее перехватило дыхание, девушка захрипела и получила укол под нижнюю челюсть. В горле мгновенно похолодело и все мышцы, от носа до груди, намертво заледенели, отказываясь подчиняться хозяйке. Алена больше не могла издать и звука, ей только и оставалось расширенными от ужаса глазами следить за манипуляциями желтоглазого ‘ящера’. А тот, холодно-безучастный, отстранено-равнодушный, как патологоанатом на своем 2001 вскрытии, повертел перед ее носом блестящим предметом, похожим на хирургический скальпель с лазерным прицелом, и рассек им плечо. Девушка забилась и скосила глаза –– на плече красовалась большая, аккуратная буква ‘Т’, в середину которой, не обращая внимания на струящуюся кровь ‘хирург-садист - экспериментатор’ впихивал рифленую, плоскую, голубоватую штучку с тонким стержнем, похожую на пуговицу армейского кителя.
Алена сначала почувствовала жуткую боль, а потом все поплыло перед глазами, закружилось, унося ее в спасительное забытье.
Она открыла глаза и, увидев знакомый, ненавистный серебристый потолок в выпуклый квадратик, нахмурилась. Тело ныло, левое плечо - жгло, но в данный момент это не имело для нее значение, а вот потолок –– имел.
Она-то, было, подумала, что все, что произошло –– сон, порой кошмарный, порой причудливый и интересный, но сон, а значит, рано или поздно она проснется. Но эти квадратики над головой лишали ее такой уверенности. ‘Либо я еще не проснулась, либо это не сон’, - пришлось признать Алене, и тревога, объединившись со страхом, приготовили себе местечко в партере души.
Девушка повернула голову и зажмурилась на минуту, внутренне похолодев, потом резко села и тряхнула головой: ‘нет!’ Но что толку кричать –– нет, если –– да?
Она встала и огляделась. Жуткая действительность оказалась реальнее любого кошмара в стиле ’Стивен Кинг’ и, как бы Алена ее не отвергала, не желала превращаться в виртуальный вымысел.
Девушка находилась в замкнутом пространстве, в кубической полутемной комнатушке в которой не было ни окон, ни дверей, ни мебели, если не считать плоскую серебристую пластину, на которой она лежала пару минут назад, примерно метр на два, парящую прямо в воздухе, у стены. Знакомый пол в решетку, из-под которой струится тусклый, желтоватый свет, знакомый потолок, знакомые стены, словно залитые сначала каучуком, а потом покрашенные серебрянкой –– и все это было так же реально и осязаемо, как и боль в плече, на котором сквозь белый материал, похожий на медицинский пластырь, проступала кровавая буква ‘Т’. Так же реально, как изодранный рукав свитера, как испачканные джинсы, как сама Алена.
Девушка нервно забегала по ‘каземату’, всхлипывая, поскуливая, закусывая губы и изо всех сил пытаясь не поддаться панике. Она тщательно прощупала все стены на предмет малейшей лазейки, щелочки, панельки, кнопочки, но они были абсолютно ровными и непроницаемыми, немного шершавыми и теплыми на ощупь, звуконепроницаемыми, пуленепробиваемыми и ногтенепродираемыми, надежными, как банковская система Швейцарии.
Алена забилась в истерике, заколотила кулаками по шероховатой поверхности, заорала, пиная кроссовками то там, то тут немую стену, так и бесновалась, пока руки и ноги не отбила, не охрипла, и, в конце концов, сдалась, заскулила, оседая на пол, заплакала от бессилия, неопределенности и страха.
Она почувствовала себя жуком, помещенным в спичечную коробку, замученным, забытым и закинутым на антресоли. Алена впервые почувствовала угрызения совести оттого, что в детстве ловила всяких букашек-таракашек и собирала их в банки, потом забывала, а они умирали. Теперь ее черед. Детская бездумность и жестокость предъявляли ей счет –– плати.
Как часто мы совершаем поступки, даже не предполагая, куда они нас заведут –– на самое дно страданий и боли или на вершину счастья и блаженства. Мы, бывает, и предполагаем, высчитываем, взвешиваем и все равно -- просчитываемся, и платим, а заплатив один раз, категорически не желаем платить второй и третий, не желая платить –– осторожничаем, а осторожничая - перестраховываемся, а перестраховываясь –– не доверяем и не верим, а не веря –– боимся, в итоге зарабатываем массу комплексов на пустом месте, истинную причину которых забываем с годами или напрочь отрицаем их присутствие в своей личности, из-за того же страха. Так и обрастаем всякими тайными ‘заборчиками’ и ‘гирями’ на шее, как выставочная кошечка медалями, и не желаем с ними расстаться. Это нельзя, то –– стыдно, а это –– страшно и все равно не по силам, да и поздно, да и надо ли, что подумают, правильно ли поймут?
Алена, раскачиваясь и глотая слезы, скользила взглядом по гладким стенам и снова подумала: ‘ вот он –– ад’. За какие грехи она сюда попала? Как же это она умудрилась так нагрешить за 20-то лет жизни? Что же она не так делала? В чем виновна?
За то, что ленилась чистить зубы на ночь? За то, что Димке Фомину годовую контрольную по алгебре списать не дала, а ему потом пришлось в ‘технарь’ вместо десятого класса идти?
За то, что они с Олеськой в восьмом классе фосфором для ногтей в кабинете ботаники скелет выкрасили?.. А потом ботаничку Анну Николаевну чуть инфаркт не хватил, выключила та свет в кабинете и кинула прощальный взгляд в темноту …зима была, поздний вечер… Ее потом час в учительской валерьянкой отпаивали..
А может, за то, что парней доводила? Костику Соколовскому свидание назначила и не пошла, а он два часа под дождем простоял и потом месяц с бронхитом провалялся... Сережку, как собачку на поводке два года водила, близко не допускала…
